Рене Карлино - Прежде чем мы стали чужими

– А, тогда нормально. – Внезапно я поняла, что у нас происходит самый обычный диалог за все время – двое просто обсуждают ежедневные бытовые детали.

Эш вошла в кухню в короткой маечке, и у меня вылезли глаза на лоб:

– Прости, не забыла ли ты надеть свитер?

Эш закатила глаза.

– Прекрати закатывать глаза. Мама задала тебе вопрос, – строго сказал Мэтт.

Вау. Давно у меня не было такой поддержки.

– Да, пап, просто я…

– Никаких просто. Иди наверх и возьми свитер.

Эш фыркнула и исчезла. Мы с Мэттом несколько секунд смотрели друг на друга, прежде чем он подошел ко мне.

– Ты выглядишь как-то иначе. Счастливее.

Я не задумывалась об этом, но решила, что он прав.

– Да, наверное.

– Если хочешь, пойдем с нами.

– Спасибо. Мне надо проверить несколько работ.

Он пристально посмотрел на меня и пожал плечами:

– Ладно, увидимся. – Наклонившись, он чмокнул меня в щеку, так, будто бы делал это уже миллион раз.

Эш спустилась, я проводила их до выхода и смотрела, как они идут к метро. Они смеялись… и это звучало как музыка. Часть меня хотела пойти с ними, но другая часть приказывала остаться. Как сильно ни любила я Мэтта, как мне ни нравилось проводить с ним ночи, но это бесконечное молчание в течение стольких лет – и то, как он воспринял новости про Эш, – напугали меня так глубоко, что я уже с трудом могла поверить, что он может жить рядом с нами, как мне всегда хотелось.

Я не сомневалась в его любви ко мне, но меня пугало его стремление сохранять дистанцию. Мне надо было как-то защищаться.

Мы стали делить выходные между собой. Эш проводила с Мэттом пятницу или субботу, а по воскресеньям мы чередовались.

Нью-Йоркская филармония официально пригласила меня виолончелистом на две недели, и я много времени проводила на репетициях, готовясь к двухнедельным гастролям.

Эш закончила первый год старшей школы с потрясающими отметками и получила награду за общую успеваемость. Мы с Мэттом оба присутствовали на награждении, и он сиял, не переставая, гордый папаша. Когда мы вышли из зала, он крепко обнял меня и прошептал:

– Ты вырастила хорошую дочь. Спасибо. Я так горжусь моими девочками.

При этих словах у меня сжалось сердце. Не знаю, говорил ли мне кто-нибудь когда-нибудь, что гордится мной, и уж точно ни от кого я так не хотела услышать это, как от него.

Началось лето. Я знала, что Эш будет скучно, и заранее записала ее на летние курсы фотографии. Мэтт, едва услышав об этом, немедленно тоже записался туда. Я знала, что он мог бы сам вести такие курсы, но ему хотелось проводить время со своей дочерью. Эш рассказала мне, что, когда в классе поняли, кто он такой, он немедленно стал всеобщей знаменитостью, включая инструктора. Эш говорила, что он даже сменил свою манеру фотографировать с документальной, которая его и прославила, на более художественную.

Было странно наблюдать, как мы с Мэттом заново искали друг друга; как будто стараясь подобрать то, что осталось, и одновременно изучая свои страсти с обновленной энергией. Частично я ощущала, что наконец живу той жизнью, которой и должна была жить. Но проблема была в том, что мы с Мэттом делали это не вместе. Мы шли по параллельным дорожкам.

Однажды вечером мне показалось, что Эш расстроена.

– Что случилось, детка? – спросила я.

– Ничего, – ответила она убитым голосом.

– Поговори со мной, – я присела к ней на кровать.

– Папа сказал, что Нэшнл Джиогрэфик предложил ему работу в Сингапуре. Он должен уехать туда осенью.

Я потрясенно раскрыла глаза:

– Что? Когда он тебе такое сказал?

Я не могла представить себе, что Мэтт уедет, теперь, когда они с Эш стали так близки и все наконец начало приходить в норму.

Она начала плакать.

– Уже давно… Ну, примерно, когда мы встретились, но теперь мне так грустно об этом думать.

– Что? Я даже не могу… когда это… – Я просто не знала, что сказать. – Я с ним поговорю.

Она вытерла слезы и поднялась.

– Ребята, вы так достали меня с этими вашими танцами вокруг друг друга, будто вы в младших классах. Да у меня с друзьями отношения взрослее, чем у вас.

– Достаточно, – резко сказала я.

Она топнула ногой.

– Нет, вы меня правда достали. Вам нужен хороший пинок.

– Эш, это не тебе решать.

– Знаешь, может, если бы ты справилась с собой, папа бы не уезжал.

Она выбежала в коридор и заперлась в ванной, хлопнув дверью.

– Эш, вернись!

Я подошла к ванной и начала стучать в дверь, но Эш не открывала. Через несколько минут я плюнула и ушла к себе. Я была зла. Расстроена. Сбита с толку. Он действительно уезжает? Какого черта он опять делает это с нами? Со мной?

Спустя какое-то время я услыхала, как Эш вышла из ванной и ушла в свою комнату. Когда я зашла к ней через час, она крепко спала.

Я позвонила Тати и попросила ее прийти.

– Сейчас десять часов, – заметила она.

– Мне надо пойти к Мэтту, и я не знаю, сколько там пробуду.

– А позвонить ты не можешь?

– Нет. Мне надо врезать ему по морде.

– Господи. Что опять стряслось?

– Эш сказала, что он получил работу в Сингапуре. Мы только что здорово поссорились из-за этого, и я не знаю, что, к черту, делать. Пожалуйста, приходи.

– Поняла. Буду через двадцать минут.

Как только Тати пришла, я выскочила из дому и пробежала несколько кварталов до дома Мэтта, пылая яростью. Я жала на звонок снова и снова.

– Да? – отозвался в динамике голос Мэтта.

– Это мать твоего ребенка. Впусти меня.

Я услыхала, как он смеется:

– Входи.

Когда я поднялась в лофт, он, улыбаясь, стоял в широко распахнутой двери.

– Грейси.

– Никаких Грейси, сволочь, – я ворвалась в квартиру, швырнула сумку и повернулась к нему, скрестив руки на груди. Казалось, он испугался. – Какого хрена, Мэтт? Что с тобой не так?

Он прислонился к стене, может быть, стараясь держаться от меня подальше:

– Ты о чем?

– Наша несчастная дочь заснула сегодня в слезах, потому что ты сказал ей, что уезжаешь в Сингапур. Это правда? Потому что если это…

– Грейс, стоп. Послушай, – казалось, он подыскивает слова. – Я говорил ей, что получил эту работу уже давно, когда мы были едва знакомы.

– Ну и?

– Я сказал начальству, что не могу туда ехать.

Я прищурилась:

– Когда?

– После той ночи, когда ты сюда приходила. Я в любом случае никогда бы не уехал. Я просто был в шоке. Я просил направить меня на полевую работу до того, как снова нашел тебя и Эш. – Он говорил искренне, умоляюще. – Мне страшно жаль, что она из-за этого переживает.

– Ну да, дети имеют такое свойство.

Он подошел ко мне и протянул мне руку:

– Грейс, я же еще учусь.

Я посмотрела на него и покачала головой:

– Я знаю. Извини. Я тоже переборщила. Но она так убивалась. Я не могла позволить, чтобы она прошла через то же, что и я…

Его глаза затуманились.

– Я никогда вас не брошу. Поверь мне, Грейс. Ты должна мне поверить.

Я сурово смотрела на него.

– Сделай так, чтобы я смогла тебе поверить.

Он провел большим пальцем по моим губам:

– Сделаю, даже если на это уйдет вся жизнь.

И его губы сомкнулись с моими, и мы оказались там, где надо, убегая от прошлого и прямиком стремясь в быстро наступающее будущее.

ГРЕЙС

Следующие несколько дней Мэтт, Эш и я каждый вечер ужинали вместе. Все наконец начало входить в норму.

В пятницу после уроков я обнаружила, что Мэтт ждет меня у выхода из школы. Утром Эш попросила меня красиво одеться, и я поняла, что Мэтту она велела то же самое. Я не знала, что происходит, но решила подчиниться обстоятельствам.

– Что ты тут делаешь?

Улыбнувшись, он потянулся поцеловать меня в щеку.

– Рад тебя видеть, Грейси. Мне кажется, наша дочь что-то задумала.

– Да уж наверняка.

На нем были костюмные брюки и рубашка на пуговицах. Глянув вниз, я увидела сияющие черные конверсы. Для Мэтта это был верх нарядности.

– Хорошо выглядишь, – заметила я.

Он скользнул взглядом по моему платью в цветочек и босоножкам.

– И ты тоже. Прелестно.

– Ну и как ты думаешь, к чему все это? – улыбнулась я.

– Понятия не имею. – Он протянул мне руку: – Пошли?

– А откуда ты знаешь, куда идти? – спросила я.

– Эш сказала мне встретить тебя у выхода и проводить в зал.

– Пошли, – кивнула я.

В зале мы обнаружили, что нас ждут Эш, Тати, студенты из моего оркестра и несколько музыкантов из филармонии. Все, кроме Эш, сидели на своих концертных местах с инструментами наготове, как будто собирались играть.

Эш вприпрыжку подбежала к нам:

– Я подумала, неплохо будет немного развлечься. Всем.

Я помахала всем рукой:

– Это ты все устроила?

– Мне помогли.

К нам подошла Тати, и я почувствовала, как у меня от чувств сжалось горло.

– Ну, вы готовы? Ваша дочь здорово потрудилась сегодня, организуя для вас кое-что особенное. Идите садитесь.

Мы сели на два стула, поставленные специально для зрителей перед нашим маленьким частным оркестром. Тати дирижировала, что особенно мне понравилось. Когда началась музыка, Мэтт схватил меня за руку. Я узнала ее с первой же ноты – это была «Аллилуйя». Стиснув мою руку, Мэтт не разжимал ее, пока песня не кончилась.

В конце я в восторге вскочила и зааплодировала как сумасшедшая, крича: «Браво!» Мэтт свистел и хлопал. Эш снова подбежала к нам.

– Понравилось? – спросила она.

– Эш, дорогая, спасибо тебе. Это было потрясающе.

– Подождите, это еще не все. Это только начало, – она дала нам большой плотный конверт. Я раскрыла его и вынула черно-белую фотографию нас с Мэттом в колледже. Мы стояли в холле Стариковского приюта. Я сразу вспомнила, что ее сделала Тати.

– Читай на обороте, – велела Эш.

Мэтт встал позади меня и смотрел, как я переворачиваю фото. Мы оба прочитали вслух:

Аллилуйя, здесь нашли друг друга вы…

А теперь туда идите,

где увиделись впервые.

К Эш подошла Тати.

– Дайте нам десять минут, – сказала она.

– Хорошо, увидимся позже, – рассмеялся Мэтт.

Мы поблагодарили музыкантов за чудесное представление и попрощались с ними. Эш и Тати уехали на такси, а Мэтт взял меня за руку.

– Не хочешь пройтись?

– Конечно.

День был теплым и солнечным. Окрестности казались еще более уютными, чем обычно. Мы шли по улице, высоко раскачивая руками.

Когда мы подошли к Стариковскому приюту, все показалось нам настолько ностальгически-прекрасным, что это было похоже на сон. Здание выглядело слегка по-другому и одновременно тем же самым. Эш с Тати стояли возле лестницы.

– Пошли! – закричала Тати.

Поднявшись на третий этаж, мы зашли в мою бывшую комнату. Она была пуста, только возле окна на стуле стояла моя виолончель. Я посмотрела на Эш. Она улыбнулась.

– Мам, поиграй для папы.

Мэтту она вручила старую камеру, которую я узнала со времен колледжа.

– Она заряжена и работает.

Он улыбнулся:

– Спасибо, Эш.

– Эй там, вы двое. Тут на подоконнике для вас оставлен конверт, – сказала Тати.

– Как вам удалось попасть в эту комнату? – спросила я.

– Мы рассказали коменданту вашу историю, и она дала нам ключ. Сейчас лето, все равно тут никто не живет, – смеясь, ответила Эш.

– Сколько у нас времени? – спросил Мэтт.

– Через час будьте в следующей точке. – Она привстала на цыпочки, чмокнула отца в щеку и повернулась ко мне: – Развлекайтесь.

Когда они ушли, Мэтт закрыл за ними дверь. Почти сразу же я услышала, как щелкает камера – он фотографировал меня сзади. Я взяла виолончель и села.

– Что тебе сыграть?

Он отвел камеру от лица.

– «Фальшивые пластиковые деревья»?[17]

– Ты их помнишь?

– Как я могу забыть?

Его взгляд стал тяжелым. В нем были теплота, желание и капелька сожаления, которая, я знала, останется там навсегда. Я тоже ощущала все это, особенно в этой комнате.

Я играла довольно сложную музыку, чередуя перебор струн и смычок. Мэтт перестал снимать и смотрел на меня в изумлении. Когда музыка кончилась, я с улыбкой взглянула на него:

– Ты перестал фотографировать?

– Есть вещи, которые лучше сохранить тут, – он постучал себя по голове.

– Согласна, – прошептала я.

В два прыжка он оказался возле меня. Я поднялась, а он обхватил меня и крепко поцеловал. Мы на секунду разорвали объятия. Мэтт положил камеру на подоконник и нажал кнопку затвора. Таймер был выставлен, и, когда мы снова начали целоваться, затвор со щелчком сработал, запечатлев момент.

Его руки скользнули мне под платье, и, прежде чем я сообразила, что происходит, он уже стягивал с меня трусики.