Мы пошли в банк, где я снял со счета последние три сотни долларов. Я не сказал Грейс о том, что на моем счету осталось минус восемь центов. Она отвела меня в ломбард, куда заложила виолончель. Мужчина средних лет, стоявший за стойкой, приветствовал нас, как старых знакомых.

– Привет, Грейс.

Я неодобрительно поглядел на нее и прошептал:

– Он тебя знает? – Она нахмурила брови:

– Типа того.

– Пришла забрать виолончель?

– Ага, – кивнула Грейс.

Я передал человеку за стойкой триста долларов. Он ушел в заднюю комнату и через минуту вернулся, неся виолончель в ее огромном чехле. Грейс подписала бумаги, и мы вышли. Оказавшись на улице, я обернулся к ней:

– Постой тут. Я на минутку.

Я снова зашел в ломбард и попросил у человека листок бумаги.

– Вот мой телефон. Пожалуйста, не давайте Грейс больше закладывать виолончель. Она – замечательный музыкант. Виолончель нужна ей для занятий. Пожалуйста, просто позвоните мне, я приду, и мы все уладим.

Тем вечером, когда Грейс ушла к себе, я спустился в лобби и позвонил отцу из телефона-автомата.

– Сын?

– Привет, пап.

– Ну здравствуй. Как в Нью-Йорке, уже на всех произвел впечатление? – Сарказм сочился из каждого его слова. Он никогда не умел скрывать свое пренебрежение.

– Я звоню, потому что мне нужно помочь одному другу. Не мог бы ты одолжить мне денег, чтобы ссудить ей? – Я совершенно наплевал на свою гордость. Просто закрыл глаза и ждал, что он ответит.

– Ей? Это твоя подружка?

– Нет, пап. Это совсем другое.

– Ты хочешь мне сказать, что у девушки из-за тебя проблемы?

Я глубоко вздохнул.

– Она мой самый близкий друг здесь, и у нее нет никаких средств к существованию. Не как у нас с Алексом. Она учится только на свои деньги. Она изучает музыку, она музыкант, и ей нужна новая виолончель, но не на что ее купить.

Мне пришлось немного соврать, но я не хотел вдаваться во все детали.

– Знаешь, я должен еще платить за свадьбу твоего брата.

– А что, родители Моники не принимают участия в оплате свадьбы?

– Ну, мы хотели пригласить их на вечеринку по случаю обручения, а потом еще предварительный обед, и открытый бар для всех, и…

– Ладно, пап. Я понял. Нет проблем.

Секундная пауза.

– Ну ладно. По крайней мере ты начинаешь ценить то, что мы делаем для тебя. Сколько тебе нужно?

– Несколько сотен долларов.

– Я переведу их завтра тебе на счет. Знаешь, Маттиас, я ведь хочу тебе помочь. Только потому, что ты избрал для себя самый сложный из возможных путей…

Я рассмеялся. Он был неисправим.

– Я найду работу и все тебе верну. Спасибо, пап. – Я повесил трубку.

Как ни противно было звонить отцу, но все это теперь уже было не важно. Все, о чем я мог думать, была Грейс с ее тяжелой работой и всеми жертвами, на которые она шла ради того, чтобы играть свою музыку. Она верила в нее, верила, что все будет стоить того, а что такое вера без испытаний? Вот чему я у нее научился – верить в себя и в свое искусство.

Я чувствовал к Грейс то, чему еще не было определения. Я мог произносить это слово миллион раз, но теперь, когда я осознал это, оно звучало совсем по-другому. Когда я думал о том, что было между нами, мне было не важно, что это выглядело как дружба. Я любил ее.

8. Ты изменил меня

ГРЕЙС

Хоть я и довела до мастерства умение быстро передвигаться в толпе с огромной виолончелью в чехле, тем утром я все же опоздала на занятие. К счастью, профессор Порнсайк хорошо ко мне относился; его уроки всегда были удовольствием для меня, хотя и не потому, что я была его любимчиком, как дразнила меня Татьяна. Все, что надо было делать, – это играть на виолончели, единственная вещь, которая всегда легко мне давалась. Обычно я просто закрывала глаза, забывала обо всем и уносилась вместе с музыкой. Но в эту пятницу все пошло не так.

– Вы снова опоздали, Грейсленд.

– Грейс, – поправила я, вытаскивая виолончель и смычок из чехла. На смычке висело несколько порванных струн. Я попыталась быстро их натянуть, но Дэн подошел и навис прямо надо мной. Его защитного цвета штаны были затянуты ремнем выше чем надо, а оранжевая рубашка-поло маловата на пару размеров. Я раздраженно посмотрела на него, чтоб дать ему понять – мне мешает его ненужное внимание.

– Ну что? – спросила я.

Он выхватил смычок у меня из рук и начал его рассматривать.

– Да он нейлоновый.

– Я знаю.

– Грейс, ты играешь ведущие партии. Для этого нужен хороший смычок. Зачем ты пользуешься этим дерьмом? – Часть его усов прилипла к верхней губе и дрожала в такт словам.

– Я член Общества защиты животных. Я не могу пользоваться смычком из конского волоса.

Я видела, как Татьяна, сидевшая впереди меня, затряслась всем телом от беззвучного смеха.

Порнсайк тоже осклабился:

– Да ладно. Правда?

Я вздохнула:

– Я куплю новый смычок на той неделе. – Вообще-то я не могла позволить себе такую роскошь, но он был прав – нейлоновые смычки на самом деле дерьмо.

– Договорились. Итак, давайте начнем урок с «Канона» Пахельбеля.

Татьяна громко фыркнула. Нас всех от него уже тошнило. Кажется, все учителя музыки сговорились готовить из нас участников струнного квартета, лабающего на свадьбах. «Канон» Пахельбеля, «Музыка на воде» Генделя и «Свадебный марш» Мендельсона были настолько глубоко вбиты нам в головы и в руки, что я буквально начала считать, что они отражаются на моей способности играть что-то другое.

Порнсайк вышел вперед и начал обратный отсчет с трех. Я толкнула ногой стул Тати и прошептала: «Давай по-ирландски». Мы начали играть в традиционной манере, а затем стали понемногу набирать темп, так что все остальные безнадежно от нас отстали. Многие вообще бросили играть и просто смотрели, как мы с Тати превратили классику в ирландскую джигу. Те, кто мог оценить музыкальную шутку, отложили инструменты и начали хлопать в такт, а некоторые даже попытались подыгрывать. В конце мы сорвали краткие аплодисменты, но Порнсайк со сложенными на груди руками вышел вперед и застыл как статуя.

– Ну что же, круто. Может быть, вы вдвоем сможете выступать на улицах. Видит бог, в Нью-Йорке так не хватает уличных музыкантов.

Я ничего не ответила, потому что я и так ходила по тонкому льду, но Татьяна начала:

– Профессор Порн… сайк… – Я зажала рот рукой, чтобы не прыснуть в голос, но Тати с каменным лицом продолжала: – Мы просто немного запутались…

Он несколько секунд кряду покивал, как неваляшка.

– Хорошо. Я все равно сегодня не в настроении. Все свободны. Позанимайтесь самостоятельно в парке, подышите свежим воздухом. Мы вернемся к этому в следующий раз.

Я потянулась за чехлом, открыла его и успела порадоваться свободе пару секунд, но вдруг почувствовала, что Порнсайк снова навис надо мной:

– Кроме тебя, Грейс. Пожалуйста, задержись.

Я застыла на стуле, прилипнув взглядом к его бежевым кроссовкам. Где-то внутри у меня заныло нехорошее чувство – интересно, он дождется, пока все уйдут, прежде чем начнет приставать ко мне со своими предложениями.

Скрестив ноги и обхватив себя руками за плечи, я сидела на холодном железном стуле и ждала, пока вокруг собирались уходить все остальные. Тати обернулась и безучастно посмотрела на меня. Собирая свои рыжие кудряшки в хвостик, она спросила шепотом:

– Чего он от тебя хочет?

– Понятия не имею, – пожала я плечами.

– Хотите с Мэттом куда-нибудь закатиться сегодня? Брендон хотел пойти выпить.

– Почему ты всегда считаешь, что я буду с Мэттом? Мы с ним не пара.

Она закатила глаза:

– Знаю, знаю. Вы не пара. Но я считаю, что ты будешь с Мэттом, потому что вы везде ходите вместе.

– Вообще-то мне надо заниматься. Я никуда не пойду. А Мэтт может делать что хочет.

Казалось, все вокруг считали нас с Мэттом парой. Мне надо было подавать документы на следующую ступень обучения. Это было логичным шагом моей карьеры. Но когда дело доходило до Мэтта, я теряла всякую силу воли. Мне хотелось проводить с ним каждую секунду, а из-за этого страдали мои оценки. Я понимала, что из-за этих глупостей могу лишиться всех ведущих партий.

– Может, вы с Мэттом наконец потрахаетесь и всем будет проще?

В этот момент к нам подошел Порнсайк.

– Татьяна, я должен заметить – просто счастье и прямо чудо, что твоя грубость не отражается на твоем мастерстве.

Порнсайк всегда нес что-то такое про мастерство. Татьяна была фантастически талантливым музыкантом, но как только она откладывала скрипку в сторону, ничего классического в ней не оставалось. Она вся, до кончиков башмаков, была грубоватой девушкой из Джерси.

– Спасибо, проф, я сочту это за комплимент. Пока, Грейс. – Она подхватила свой скрипичный чехол. Выходя из зала, она крикнула через плечо: – Приходите с Мэттом вечерком, как потрахаетесь.

Порнсайк смотрел на меня в упор безо всякого выражения.

– Пойдем пройдемся?

Я решила, что лучше быть на публике.

– Конечно. – Я поднялась и пошла за ним к выходу. Он шел довольно быстро, и я скоро сбилась с дыхания, таща на себе виолончель и стараясь успевать за ним.

– Куда мы идем?

– Увидишь. Уже недалеко. – Мы прошли четыре квартала и подошли к небольшому кирпичному зданию на углу. Это оказался магазин музыкальных инструментов. У него не было вывески, но я видела инструменты сквозь стеклянную дверь.

– Это магазин Орвина. Он лучший мастер по смычкам в мире.

Я втянула воздух сквозь сжатые зубы.

– Профессор…

– Пожалуйста, зови меня Дэн.

– Дэн… У меня нет денег на новый смычок. Я думала, я просто перетяну тот, что есть.

Он понимающе кивнул.

– Грейс, обычно я не делаю ничего подобного для своих студентов, но для тебя я хочу это сделать.

– Что вы имеете в виду?

– Я собираюсь купить тебе смычок, потому что ты очень талантлива. Я люблю твою игру, и у тебя прекрасный инструмент. – Он поглядел на мой чехол. – Тебе нужен такой же прекрасный смычок.

Он ждал моего ответа. Я взглянула ему в лицо, заметила, как собираются морщинки возле глаз, когда он улыбается, и впервые обнаружила в этом смешном лице определенное очарование.

– Ладно, – ответила я.

– Пошли, ты должна с ним познакомиться, – он открыл дверь и показал жестом, чтобы я заходила. За стойкой стоял маленький человечек, не менее семидесяти лет с виду. По бокам его головы торчали во все стороны пучки седых волос.

– Даниель, мальчик мой, – произнес он с сильным немецким акцентом. – Кого это ты мне привел?

– Орвин, это Грейс, моя самая талантливая ученица.

Вау, правда? Я бы никогда не подумала.

Я поставила виолончель, оперлась о стойку и пожала старичку руку. Он задержал мою руку в своей, рассматривая ее.

– Слишком мелкая и хрупкая для виолончелиста, но сильная, я вижу.

– Да. Грейс нужен новый смычок, и я хочу, чтоб у нее был самый лучший.

– Конечно, разумеется. У меня есть один, идеально ей подойдет.

Он ушел в заднюю комнату и вернулся, неся самый прекрасный смычок, который я когда-либо видела. Он протянул его мне. Мягкое дерево его основания у меня под рукой казалось гладким, как масло.

– Ой, какой же он гладкий…

– Это бразильское дерево, настоящее серебро и лучший конский волос, – сказал Дэн. Орвин кивнул. В следующий момент Дэн вытащил из кармана штанов чековую книжку, посмотрел на Орвина и вопросительно поднял бровь.

– Одиннадцать, – ответил Орвин.

– Одиннадцать чего? – спросила я тонким голосом.

Мне никто не ответил.

– Я сейчас, – сказал Орвин, уходя в заднюю комнату и возвращаясь оттуда через минуту с упакованным смычком.

Дэн вручил ему чек, взял смычок и поглядел на меня:

– Ты готова?

Я посмотрела на него с переполнявшим меня возмущением.

– Вы так шутите, да? То есть вот вы сейчас взяли и купили мне смычок за одиннадцать сотен долларов?

– Считай, что это инвестиция. Пошли.

Выйдя на улицу, он попытался вручить мне обернутый в бумагу смычок.

– Дэн, ну правда, я не могу его принять. Я же никогда не смогу вернуть вам эти деньги. Мне на еду-то еле-еле хватает.

– Тогда давай я приглашу тебя на ужин, – тут же предложил он.

Я так и уставилась на него, хлопая глазами, а он с серьезным видом ждал ответа.

– Я…

– Грейс, это не свидание.

– А выглядит как свидание. – Я не спешила согласиться; я все еще не могла понять, что Дэну от меня нужно.

– Это просто ужин. Еда. Мы можем обсудить твое возможное участие в оркестре, который я буду набирать этим летом. Мне бы хотелось, чтобы ты там была.

– Ладно. Но…

– Ну давай. Пожалуйста?

Мой университетский профессор музыки умолял меня согласиться поужинать с ним. Я огляделась в поисках остальных признаков того, что попала в какую-то другую вселенную.