Я вспомнила, что записала все про то, как мы ложились спать. И ощутила себя виноватой. Виноватой в том, что, несмотря на всю доброту Бена, не могу спать с ним.

— Нет, не помню, — соврала я.

Я подумала, может, раньше он делал какие-то попытки, чтобы я растаяла, чтобы позволила любить себя? Цветы, шоколад? Может, ему приходилось каждый раз устраивать «романтические прелюдии», как в первый раз? Бедняжка, я представила, какая непростая для него задача каждый раз «соблазнять». Он ведь не может поставить песню, под которую мы танцевали на нашей свадьбе, или приготовить то самое блюдо, которое мы ели в наш первый ужин наедине, потому что я просто их не помню. В конце концов, я его жена; и он не должен каждый раз уговаривать меня заняться любовью, как будто это происходит в первый раз.

Но бывает ли, что я позволяю ему заниматься со мной любовью или даже сама этого хочу? Бывает ли, что я просыпаюсь утром и знаю о нем достаточно, чтобы во мне проснулось настоящее желание?

— Я совсем не помню Бена, — сказала я. — Я снова испугалась его сегодня утром.

Он снова кивнул.

— А вам бы хотелось?

Вот это вопрос!

— Ну конечно! — воскликнула я. — Я хочу вспомнить свое прошлое. Хочу узнать, кто я. И кто мой муж. Ведь это так важно.

— Я понимаю, — перебил он. Помолчал, затем оперся локтями о столешницу и сложил руки в замок, будто проигрывая в голове, что он мне скажет, или подбирая верные слова. — То, что вы рассказали, вселяет надежду, — начал он. — Все говорит о том, что ваши воспоминания не утрачены полностью. Вся проблема не в хранилище, а в доступе к нему.

Я переварила его слова и спросила:

— То есть мои воспоминания на месте, только я не могу до них добраться?

Он улыбнулся.

— Можно и так сказать. Да.

Я ощутила отчаяние. Тоску.

— Но как же мне вспомнить больше?

Он откинулся на спинку стула и заглянул в свои записи.

— Скажите, на прошлой неделе — в тот день, когда я дал вам блокнот, — вы записали, что я показал вам фотографию дома, где вы жили в детстве? Я тогда отдал ее вам.

— Да. Записала, — ответила я.

— Вы вспомнили намного больше после того, как увидели фотографию, чем когда я просто просил вас описать ваш родной дом. — Он помолчал. — Впрочем, это неудивительно. Но мне интересно, что произойдет, если я покажу вам снимок из того времени, которого вы не помните. Интересно, вспомните ли вы что-нибудь по снимку.

Я сомневалась, не зная, куда приведет эта новая тропинка, но в то же время понимала, что вообще-то выбора у меня нет. И согласилась:

— Хорошо.

— Прекрасно! Тогда сегодня мы посмотрим еще один снимок. — Он вытащил какую-то фотографию из файла, потом обошел стол и сел на стул рядом со мной. — Сначала вопрос: вы помните что-нибудь о вашей свадьбе?

Я заранее знала ответ: нет, не помню. Положа руку на сердце я была уверена, что никакой свадьбы с мужчиной, которого я утром увидела в своей постели, вообще не было.

— Нет, — сказала я. — Не помню.

— Совсем ничего?

Я помотала головой:

— Нет.

Он положил передо мной фотографию.

— Здесь вы поженились, — сказал он, похлопав по ней.

На снимке была церковь. Маленькая, невысокая, с миниатюрным шпилем. Никогда ее не видела.

— Ну, что?

Я закрыла глаза и попыталась очистить сознание. Вижу реку. Мою подругу. Пол из черно-белой плитки. И все.

— Ничего. Я не помню, чтобы видела эту церковь.

Он был разочарован.

— Вы уверены?

Я снова закрыла глаза. Чернота. Я попыталась припомнить день своей свадьбы. Какие были мы с Беном, он в костюме, я в белом платье, как мы стояли на траве у церкви… Но все было тщетно. Меня охватила печаль. Как любая невеста, я, должно быть, готовилась к свадьбе несколько недель, выбирала платье, с нетерпением ждала примерок, заранее вызвала парикмахера, продумывала макияж. Я представляла, как мучилась с меню, как выбирала псалмы для церкви, цветы, и старалась поверить, что этот день превзойдет все мои ожидания. А теперь я даже не могу понять, как все прошло. Словно кто-то украл у меня все, ничего не оставив. Ничего, кроме мужчины, за которого я вышла.

— Нет. Я ничего не могу вспомнить, — сказала я.

Доктор убрал фотографию.

— Согласно данным, полученным при вашем первичном лечении, вы поженились в Манчестере, — сказал он. — Это церковь Святого Марка. Фотография свежая — другой в моем распоряжении не было. Но думаю, она выглядит примерно так же, как в то время.

— Фотографий с нашей свадьбы не сохранилось, — сказала я. Это был и вопрос, и утверждение.

— Нет. Все сгорели. Во время пожара в вашем доме вроде бы, — сказал доктор.

Я кивнула. Слова доктора как будто придали дополнительный вес этому факту. Как будто авторитет доктора Нэша был для меня намного весомее, чем все старания Бена.

— А когда я вышла замуж?

— Где-то в середине восьмидесятых.

— До несчастного случая.

Доктору было не по себе. Интересно, говорила ли я с ним когда-нибудь про аварию, из-за которой лишилась памяти?

— Так вы знаете, что привело к вашей амнезии?

— Да, — сказала я. — Я спросила об этом Бена. Позавчера. И он мне рассказал. Все это я записала в дневнике.

Доктор кивнул:

— И что вы теперь чувствуете?

— Не знаю, — сказала я. Я ведь не помню самой аварии, так что не ощущаю ее реальности. Я вижу только ее последствия — во что я превратилась. Я понимаю, что должна ненавидеть того, кто это сделал. Особенно учитывая, что его так и не поймали и он так и не был наказан за преступление. За то, что сломал мне жизнь. Но, как ни странно, я этого не чувствую. Я не могу представить себе этого человека, вообразить, как он мог выглядеть. Его как будто не было.

Он казался разочарованным.

— Вы так думаете? Что ваша жизнь «разрушена»?

— Да, — ответила я, подумав. — Да, я так думаю. — Доктор молчал. — Разве я не права?

Не знаю, какой реакции я от него ожидала. С одной стороны, мне ужасно хотелось, чтобы он стал разубеждать меня, доказывать, что у меня вся жизнь впереди. Но он не стал. Вместо этого он посмотрел мне прямо в глаза. Только сейчас я заметила, какие у него потрясающие глаза: синие, со стальным оттенком.

— Мне так жаль, Кристин, — сказал он. — Так жаль. Но я делаю все, что в моих силах, и думаю, что смогу вам помочь. Серьезно. Пожалуйста, верьте мне.

— Я верю, — сказала я. — Верю!

Я сидела, положив руку на стол, и он накрыл ее своей. Ладонь у него была тяжелая, горячая. Он сжал мои пальцы, и мне вдруг стало неловко — и за него, и за себя. Я взглянула на него, его лицо выражало грусть и только; я поняла, что это был просто порыв, молодой мужчина утешал стареющую женщину. Не более того.

— Прошу прощения, мне надо выйти в туалет, — сказала я.


Когда я вернулась, он уже налил нам кофе, и мы молча пили его, сидя друг напротив друга. Казалось, доктор не хочет встречаться со мной глазами — он углубился в изучение своих записей, неловко ерзая на стуле. Сначала я подумала, что он стесняется того, что пожал мне руку; но наконец он взглянул на меня и сказал:

— Кристин, я хотел бы задать вам вопрос. Точнее, два вопроса.

Я кивнула.

— Во-первых, я решил написать о вас исследование. Это совершенно необычный случай в данной области, и я думаю, придание его огласке в рамках научного сообщества принесло бы огромную пользу. Вы не возражаете?

Я взглянула на стопки журналов, что высились справа и слева на его столе, на полках, в шкафах. Значит, таким образом он решил сделать, ну… или упрочить свою карьеру? Вот почему я здесь? Я хотела сказать ему, что нет, мне не хочется, чтобы он использовал мою историю, но в конце концов помотала головой и сказала, что не возражаю. Он улыбнулся.

— Хорошо. Благодарю вас. Тогда второй вопрос. То есть пока это только идея. Хочу попробовать с вами кое-что новенькое. Вы не против?

— О чем вы говорите? — спросила я. Мне стало не по себе, но, с другой стороны, я была рада, что он хочет поделиться со мной чем-то важным.

— Смотрите, — он сделал паузу. — Согласно документам, поженившись, вы с Беном какое-то время жили вместе в съемном доме на востоке Лондона. — Пауза. Ни с того ни с сего я услышала голос матери: «Это жизнь в грехе!» Поджатые губы, жест рукой досказали остальное. — А потом, приблизительно через год, вы переехали в другой дом. Вы жили там довольно долго, до того дня, как произошла авария. — Он снова помолчал. — Дом расположен сравнительно недалеко от вашего. Я подумал, мы могли бы съездить туда прямо сейчас, по дороге. Что думаете об этом?

Что я думала? Я сама не знала. Это был вопрос на засыпку. Я знала, что это было бы разумно, что эта поездка могла помочь в каком-то мистическом смысле, но почему-то не испытывала такого желания. Словно почувствовала, что мое прошлое таит какую-то опасность. И ехать в этот дом не стоит.

— Даже не знаю, — сказала я.

— Вы прожили там много лет, — сказал он.

— Знаю, но…

— Мы можем просто посмотреть на дом снаружи. Заходить необязательно.

— Заходить? — удивилась я. — Но как…

— Не волнуйтесь, — сказал доктор. — Я написал письмо нынешним хозяевам. Мы говорили по телефону. Они будут очень рады, если от осмотра дома будет какая-то польза.

Признаться, я была очень удивлена таким поворотом.

— Вы серьезно?

Он покосился в сторону — ясно, что он что-то недоговаривал. Интересно, что он пытался от меня скрыть?

— Да, — ответил он. — Кстати, не для всех пациентов я иду на такие подвиги. — Я молчала. И он сказал с улыбкой: — Кристин, я правда думаю, что это может помочь.

Разве у меня был выбор?


По дороге я собиралась записать новые впечатления в дневник, но путь был действительно недолгий, и я как раз дочитала последнюю запись, когда мы приехали на место. Я закрыла дневник и огляделась. Дом был братом-близнецом того, в котором я проснулась утром — чуть не забыла, в котором я теперь живу, — тоже из темно-красного кирпича, с деревянной выкрашенной дверью, эркерным окном и ухоженным садиком. Разве что дом выглядел побольше, чем наш, а окно под крышей подсказывало, что там мансарда, которой у нас не было. Вот загадка: зачем надо было переезжать на каких-то пару миль практически в такой же дом? Но потом до меня дошло: это было бегство от воспоминаний. Воспоминаний о счастливом времени, до роковой аварии, когда нам было хорошо и мы жили обычной жизнью. А ведь Бен сохранил их, пусть даже только он.

И тут меня посетила надежда, что дом поможет мне что-нибудь вспомнить. Разбудить прошлое.

— Я хочу войти, — сказала я.


Здесь я остановлюсь. Я хочу дописать, но все это слишком важно, и мне не хотелось бы торопиться, а Бен должен вернуться с минуты на минуту. Он и так задерживается; уже стемнело, тишину улицы периодически нарушает шум мотора. Я слышу, как к домам подъезжают машины, одна за другой, скоро и Бен будет здесь. Лучше я пока прервусь и спрячу дневник понадежнее, в самую глубину шкафа.

Продолжу позже.

* * *

Я как раз накрывала коробку крышкой, когда пришел Бен — в двери повернулся ключ. Он вошел, сразу позвал меня, я крикнула, что спускаюсь. Хотя я спешила, но постаралась хорошенько спрятать коробку. Потом я тихонько прикрыла дверь шкафа и пошла вниз.

Вечер был напряженный. Пока мы ужинали, я думала, может, мне удастся вернуться к дневнику перед мытьем посуды. Но увы. Зато когда мыла посуду, то придумала разыграть мигрень. К счастью, когда я закончила прибираться в кухне, Бен сказал, что ему нужно позаниматься в кабинете. Я вздохнула с облегчением и сказала, что иду спать.

Я и правда забралась в постель. Мне слышно, как Бен щелкает по клавишам компьютера — какой приятный, успокаивающий звук! Я уже перечитала то, что написала до прихода Бена, и снова живо представила, как стояла сегодня перед домом, в котором некогда жила. Теперь я могу все подробно записать.


Все случилось на кухне…

Доктор позвонил в дверь — очень резкий звонок, — и хозяйка дома, Аманда, тут же открыла дверь. Она пожала руку доктору Нэшу и кивнула мне с выражением жалости, смешанной с восхищением.

— О, вы, должно быть, Кристин! — сказала она, склонив голову чуть набок и протянув мне руку с идеальным маникюром. — Прошу вас!

Он закрыла входную дверь. На ней была кремового цвета блузка, золотые украшения. Она представилась и добавила:

— Вы можете оставаться здесь столько, сколько нужно. Договорились?

Я кивнула и огляделась. Мы стояли в ярко освещенной прихожей, устланной ковром. Поток солнца падал сквозь панорамное окно прямо на букет алых тюльпанов на декоративном столике. Тянулось неловкое молчание.