Левая сторона моего лица испещрена шрамами, которые со временем станут совершенно незаметными. Это следы вдребезги разлетевшегося стекла машины.

Мне повезло, потому что приоткрытое окно не разнесло мне череп. Мне повезло, потому что металлический осколок не угодил мне в глаз. Мне повезло, потому что я была пристегнута, и поэтому внутренние повреждения ограничились разрывом селезенки. Мне повезло, потому что спасатель не позволил мне уснуть и впасть в кому, из которой я, скорее всего, уже никогда не вышла бы. Мне повезло, потому что я осталась жива. Одним словом, мне повезло.

Вот почему мое тело сотрясают чудовищные рыдания, которые прорываются наружу как судорожные и едва слышные всхлипывания. Вот почему в моих глазах стоят слезы. Но эти слезы не катятся по щекам.

Мне повезло. То, что я вижу в квадратном зеркале, которое держит медсестра, означает, что мне повезло выжить.

— Пластическая операция на лице прошла успешно, поэтому при правильном уходе шрамов практически не останется, — объясняет мне врач.

Медсестра уносит зеркало. Мне оно больше не нужно. В моем мозгу отчетливо запечатлелся мой новый, измененный и заклейменный облик. Он горит на моих полуприкрытых веках, подобно голографическому изображению.

— Со временем волосы отрастут и скроют повреждения на голове, — еще мягче продолжает врач.

Вместо медсестры рядом со мной возникает Джек.

— Пока волосы не отрастут, ты сможешь носить шарф или что-нибудь в этом роде, — спешит вставить он.

Я поднимаю на него глаза и осознаю, что мы знакомы меньше трех лет. Он знает меня только как женщину с длинными и прямыми черными волосами. Он, конечно, знает, что каждые два месяца я выпрямляю корни волос, но он не знает, как долго я искала мастера, который не повредил бы мои волосы, не разорил бы меня и не заставил бы часами ожидать своей очереди. Он понятия не имеет, что в поисках этого мастера я годами прочесывала салоны Лондона, иногда выбираясь и за его пределы. Он даже не догадывается, что я совершала вылазки в Лондон даже после того, как переехала в Брайтон, пока мне не посчастливилось познакомиться с Энджелой. Энджела работает на дому у клиентов, она творческая личность и великолепный профессионал.

Он не знает, что это такое — быть чернокожей женщиной, пытающейся надлежащим образом ухаживать за своими волосами. Поэтому ему легко говорить, что, пока мои волосы не отрастут, я смогу носить шарф или что-нибудь в этом роде. Он понятия не имеет о том, что мне понадобится лет десять, если не больше, для того, чтобы отрастить их до прежней длины.

— Когда меня отпустят домой? — оборачиваюсь я к врачу, не обращая внимания на слова Джека, потому что сейчас не время все это ему объяснять.

— Вы делаете успехи, прогресс налицо, поэтому я считаю, что через недельку мы сможем вас выписать.

— Хорошо. Спасибо.

— Спасибо, — эхом вторит мне Джек.

Врач кивает и идет к двери палаты.

«Мне повезло выжить», — говорю я себе, пока вокруг меня суетится санитарка. Она расправляет простыни и устанавливает дозатор обезболивающих лекарств поближе к кровати.

Мне повезло выжить.

Мне повезло выжить.

Мне повезло выжить.

Я буду твердить это себе до тех пор, пока бурлящий в моей голове ужас не покинет меня навсегда. Не имеет значения, как я выгляжу, мне повезло выжить.

Не успеваю я опомниться, как мои плечи начинают вздрагивать, и вот уже я снова даю волю эмоциям. На этот раз это происходит шумно. От чувства собственного достоинства, за которое я цеплялась из последних сил, не остается и следа.

— Бог ты мой, Либби, не плачь! — в отчаянии говорит Джек. — Прости, прости меня. Я так хотел бы, чтобы изранило меня, а не тебя. Я готов на все, чтобы облегчить твою боль. Прости меня.

— Я знаю, знаю, — шепчу я. — Просто…

— Все будет хорошо, — заполняет образовавшуюся паузу Джек. — Все будет хорошо. Так сказал доктор. Ты будешь получать самое лучшее медицинское обслуживание и уход. Если потребуется, мы наймем для тебя сиделку. Ты опомниться не успеешь, как выздоровеешь. Твои шрамы не будут видны, особенно когда начнут отрастать волосы. Я обещаю тебе, все будет хорошо.

Я его не перебиваю, потому что ему необходимо выговориться. Он напуган и чувствует себя виноватым. Я знаю Джека. Я знаю, что он очень боится того, что я его возненавижу, что я всегда буду винить его за то, что произошло, потому что много раз напоминала ему о неисправной подушке безопасности.

— Ты ведь понимаешь, что сейчас мой автомобильчик гораздо безопаснее твоего красавца? — спрашивала я его.

Он собирался заменить эту подушку. Я это точно знаю. Я ни в чем его не виню.

Я плачу не только из-за того, что увидела в зеркале, но еще и из-за того, что чувствую себя совершенно оторванной от окружающего. Я могу касаться предметов, и они реальны, но я не могу сказать того же о том, что происходит у меня в голове. Я думаю, я вспоминаю, и я не знаю, реальны ли мои мысли и воспоминания, происходило ли все это на самом деле. В карете скорой помощи я слышала женский голос. Мне показалось, эта женщина знает Джека, да и меня тоже. До того как рядом со мной появился спасатель, я, как мне кажется, была в сознании и пыталась сообщить Джеку что-то важное.

Но между тем, что я знаю, и тем, что я помню, зияет пугающая меня пропасть. На самом краю моей памяти явно что-то есть, только я не понимаю, что это такое. Но то, что там есть, безуспешно пытается привлечь к себе мое внимание. И почему-то мне от этого очень страшно.

— Что случилось? — спрашиваю я у Джека. — Что случилось после аварии?

— После аварии спасатели вырезали тебя из машины и привезли сюда, — отвечает Джек, пристально глядя на меня своими темно-изумрудными глазами, временами напоминающими мне зеленый бархат. Они такие мягкие и глубокие, что мне хочется ощущать их на своем теле.

— Что случилось между аварией и приездом спасателей? — спрашиваю я.

Джек берет меня за руку и целует кончики моих пальцев.

— А ты не помнишь? — спрашивает он, настороженно глядя на меня.

— Нет, я забыла. Я помню… — Мое тело содрогается от мощного удара машины о столб. Я закрываю глаза, принимаю удар на себя, мир вокруг меня начинает вращаться, все проваливается и куда-то летит, и…

Джек стискивает мои пальцы.

— Все хорошо, все хорошо…

Я распахиваю глаза и снова оказываюсь в больничной палате рядом с Джеком, где мне уже ничего не угрожает.

— Я помню момент аварии. Еще я помню спасателя, — говорю я, когда ужас отодвигается и мне удается отдышаться. — Но там произошло что-то еще, только я не знаю что.

— Это уже не важно, — говорит Джек. — Главное — это чтобы ты выздоровела.

— Что-то произошло. Скажи мне, что это было!

Я прошу его. Я его почти умоляю. Мне не нравится то, что я чего-то о себе не знаю. Меня тяготит мысль о том, что, находясь н сознании, я совершала поступки, о которых ничего не знаю, что я говорила что-то, чего не сохранила моя память. Я уже давным-давно не напивалась до беспамятства. К тому же это нечто совершенно иное. Тогда я просто веселилась. На этот раз я вглядываюсь в свое прошлое и вижу лишь зияющую черную бездну, готовую поглотить меня всю без остатка. Она грозит поймать меня в свою ловушку, отрезав от всего, что мне близко и дорого.

— Пожалуйста, расскажи мне, — повторяю я.

Край черной бездны подбирается все ближе.

— Да не было там ничего особенного. Мы оба пережили сильное потрясение. Пока тебя вырезали из машины, ты проявляла необычайную стойкость. Клянусь тебе, больше ничего не было.

Произнося это, Джек не смотрит мне в глаза, его зрачки ни на секунду не останавливаются на одном месте. Они как будто танцуют по моему лицу. Это все из-за моих шрамов? Или он чего-то недоговаривает? Мне кажется, есть что-то, чего он просто не может мне сказать.

— Ты хочешь кого-то видеть? — спрашивает он, меняя тему и кивая в сторону двери.

Это позволяет ему отвести глаза. Теперь он смотрит на дверь, за которой сгрудились люди — мои родные и друзья. Они видели меня, когда я была без сознания. Они видели меня всю в бинтах. Теперь им предстоит увидеть мои располосованные шрамами лицо и череп. Я к этому не готова. Я не уверена, что хоть когда-нибудь смогу к этому подготовиться. Но сейчас я совершенно точно не готова.

— Нет, — отвечаю я. — Скажи им, что я заснула. — Я увижусь с ними, когда буду дома.

— Как скажешь, красавица, — привычно произносит он.

Это обращение обжигает мне кожу, режет слух, сыплет соль на мои шрамы. Он даже смотреть на меня не может. И я должна поверить тому, что он только что произнес? Он целует меня в лоб — наименее пострадавшую часть моего лица.

— Пока.

— Ага, пока, — киваю я.

Он идет к двери.

— Джек? — окликаю его я.

Он останавливается и с улыбкой оборачивается ко мне.

— М-м-м? — спрашивает он.

— Если бы там произошло что-то еще, ты мне об этом рассказал бы? Правда?

— Конечно, — кивает он. — Обязательно рассказал бы.

Глава 4

Либби

С тротуара к двери ведет восемь каменных ступеней. Без посторонней помощи я буду взбираться на них бесконечно долго.

Хотя меня больше не терзает невыносимая боль, мне все еще трудно ходить, к тому же я опасаюсь, что швы разойдутся. При каждом шаге я испытываю тянущее чувство внутри, внушающее мне, что я причиняю себе непоправимый вред.

Я смотрю на ступени. Они гладкие и слегка закругленные. Я множество раз взбегала и сбегала по ним, не обращая на них ни малейшего внимания. На этот раз все будет иначе. На этот раз н должна дождаться помощи Джека. Всю неделю, которую я провела в больнице, я только этим и занималась — ожидала, чтобы кто-нибудь помог мне совершить самые простые, элементарные действия: помыться, сходить в туалет, почистить зубы, умыть неповрежденные части лица. И мне приходилось надевать счастливую и благополучную маску, когда меня навещали.

Встречи с родственниками и друзьями были кратковременными и необременительными, но я была вынуждена давать им понять, что у меня все «хо-ро-шо». Я сосредоточивалась на том неоспоримо позитивном факте, что осталась в живых. Я старалась не думать как об израненном лице и утраченных волосах, так и о тяжелой полостной операции. После каждого посещения я откидывалась на подушки и внушала себе, что скоро выздоровею и отправлюсь домой, где мне не придется открывать дверь, если в нее постучит тот, кого я почему-либо не захочу видеть.

Таксист ставит мою сумку на верхнюю ступеньку лестницы. Джек стоит рядом с водителем. Он расплачивается с ним.

В больнице мне сказали, что я могу поехать домой либо на такси, либо на машине «скорой помощи». Такси показалось мне меньшим из двух зол, поскольку сама мысль о «скорой» вызвала у меня приступ панического ужаса. Мы с Джеком сидели на заднем сиденье автомобиля, и он крепко сжимал мои пальцы. За всю дорогу мы не обменялись ни единым словом. Я плотно закрыла глаза, чтобы не видеть встречных машин, а мое истерзанное тело замерло. Когда мы подъехали к дому — к нашему дому, — я испытала невыразимое облегчение.

Мне страшно войти внутрь.

Пока я лежала в больнице, мне отчаянно хотелось выбраться оттуда и поскорее попасть домой. Но теперь «дом» для меня — это место, где мне придется все начать сначала. Мне придется быть собой с этим новым лицом и этими волосами там, где раньше жила другая Либби. Эта мысль меня пугает.

— Твои родители, Энджела, Грейс и мои родители хотели организовать в твою честь вечеринку, — говорит мне Джек, толкая перед собой мое кресло-каталку и направляя его к такси. — Но я сказал им, что вряд ли эта идея тебе понравится. Во всяком случае, сейчас. Надеюсь, я поступил правильно.

— Да, — киваю я, — ты поступил правильно.

Джек кладет бумажник в задний карман джинсов, открывает наружную, а затем и внутреннюю дверь, готовясь занести в дом мою сумку.

— Удачи, — произносит, проходя мимо меня, водитель. — Выздоравливайте.

Я не ожидала услышать такие теплые слова от совершенно незнакомого человека.

«Интересно, он всем своим пассажирам желает удачи? — думаю я, наблюдая за тем, как мужчина, за которого я вышла замуж, спускается по лестнице, чтобы помочь мне подняться по ней. — Или это касается только некоторых? Тех, кто возвращается домой из больницы, а также тех, у кого на лице написано, что им такое пожелание лишним не будет? Пожалуй, я попадаю в обе эти категории».

Широко улыбаясь, Джек останавливается передо мной. Я улыбаюсь в ответ. Без него выполнить стоявшую передо мной задачу было бы намного труднее. Я не думаю, что справилась бы с этим, если бы не знала, что смогу на него положиться.