Бутч прекращает царапать дверь, оборачивается, садится и смотрит на меня. Он устал.

— Я уже сказала тебе — нет, — отвечаю я на его жалобный взгляд.

Он лает.

Нашу борьбу характеров прерывает звонок в дверь. Поначалу мне хочется его проигнорировать. Почему бы не сделать вид, что меня нет дома, и не позволить человеку, кем бы он ни был, уйти восвояси? Но я понимаю, что вряд ли это случайный посетитель, которого я имею полное право не впускать. Скорее всего, это кто-то из моих родных или знакомых. Сначала он будет звонить в дверь, потом позвонит мне на мобильный. Если я не отвечу, он позвонит Джеку, который примчится меня спасать, несмотря на то, что он только-только вышел на работу после аварии. Но к этому моменту дверь дома уже могут взломать спасатели, полиция или пожарные.

— Мы еще вернемся к этому разговору, — обещаю я Бутчу, направляясь к входной двери.

— Дин-дон, вас беспокоит Грейс Клементис!

Она цветет, являя собой воплощение женщины, очень серьезно относящейся к своей красоте. В руках у нее чемоданчик от Луи Виттона, в котором она хранит маникюрный набор. До аварии Грейс использовала меня как бесплатную школу красоты, потому что учиться быть красивой — одно из ее увлечений.

— Кажется, Бог услышал мои молитвы, — заявила она, когда я встретилась с ней снова, на этот раз как с одной из подруг Джека. — Мало того что Джек начал встречаться с очаровательной девушкой, так она, к тому же, еще и оказалась косметологом. Наверное, я чем-то заслужила это в своей прошлой жизни.

Я смотрю на нее недоумевающе. Неужели она хочет, чтобы я дала ей урок? Я еле хожу. Мне с трудом удается связно мыслить. Не то чтобы урок косметологии являлся последним пунктом в списке моих приоритетов, но то, что он находится в нем достаточно низко — в этом нет никаких сомнений.

— Мне кажется, что за последние две недели ты совершенно запустила свои ногти. Поэтому тебе просто необходим человек, способный сделать тебе профессиональный маникюр. Та-дам! — Она делает пируэт и приседает в реверансе. — Перед тобой именно такой человек.

В реальной жизни она работает начальником отдела маркетинга крупного банка.

Я молчу. Что ей сказать, чтобы это не прозвучало слишком грубо и не задело ее?

— Видишь ли, малышка, я никуда не уйду, пока не сделаю тебе маникюр, поэтому мы можем сделать это по-хорошему или по-плохому.

Я отступаю на шаг в сторону, впуская ее в дом, и она довольно улыбается. Бутч поднимает голову и смотрит на нее из своей корзинки в прихожей. Решив, что она ему нравится, он приветственно лает.

— Привет, малыш. Какой же ты хорошенький! — снова улыбается Грейс.

Он радостно лает в ответ, косится на меня, удовлетворенно кладет голову на подстилку и закрывает глаза. Я в очередной раз удивляюсь способности Грейс очаровать кого угодно.


— Каким был Джек, когда умерла Ева? — спрашиваю я у Грейс.

Мы сидим за кухонным столом. Между нами разложены инструменты Грейс, справа от меня радугой сверкают ряды флакончиков с лаком. Она работает молча, сосредоточенно массируя мои руки и втирая в них роскошный крем. Она очень осторожна, потому что моя левая кисть еще очень болит после аварии. Потом она принимается удалять остатки лака с моих ногтей, готовя их к нанесению основы.

Кисточка для основы останавливает свое продвижение от ногтевого ложа до кончика ногтя указательного пальца левой руки.

Грейс еще ниже наклоняет голову.

Она медлит, пытаясь взять себя в руки, прежде чем продолжить. Я впервые спрашиваю ее о Еве. Я впервые ощутила такую ревность. Но то, что Джек постоянно зовет во сне Еву, постепенно лишает меня самообладания. К этому примешивается сказанное женщиной-полицейским. В итоге мною начинают овладевать уныние и подавленность. Я думала, что выздоравливаю и мое состояние улучшается, но теперь понимаю, что ошибалась. Мне не удается избавиться от чувства, что Джек что-то от меня скрывает. Он сам не свой, и я хочу понять: это последствие его душевной травмы или его гложет что-то другое?

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает она.

— Я хочу знать, каким он был, как он себя вел. Он говорил мне, что вел себя плохо, но я не понимаю, что это означает.

Кисточка снова повисает в воздухе.

— Это означает, что он стал другим человеком.

Она поднимает голову. Волна белокурых с медовым оттенком волос, которые она скрутила в узел на затылке, чтобы они не мешали ее занятию, плавно высвобождается и ниспадает на плечи, обрамляя лицо. Я завидую ее волосам. Но дело не только в этом. Я завидую ее способности в случае необходимости прятаться за своими волосами. Более того, я завидую ее женственности. Она женщина до мозга костей.

— Ее смерть его чуть не сломала. Казалось, что он изорван в клочья и не рассыпается только благодаря коже. Он постоянно был злым и раздраженным. Он бросался на окружающих. Я вообще не понимаю, как ему удалось не лишиться работы. Он беспрестанно пил. Я пыталась ему помочь. Мы все пытались ему помочь. Но, несмотря на все наши усилия, он нас не слышал.

— Так что же заставило его измениться?

Она задумывается и смотрит куда-то вдаль.

— Я не люблю об этом вспоминать, но… В общем, где-то через полгода после того, как она умерла, он на целый день «вошел в пике», а потом сел за руль и приехал к нам домой. Руперт взорвался. Никогда в жизни я не видела его таким разгневанным. Он разозлился на Джека, потому что тот подверг опасности не только свою жизнь, но и жизни множества людей на улице. Он боялся, что с Джеком может случиться что-то подобное, но в тот раз он пришел в такую ярость, что даже не разрешил Джеку остаться. Он запихнул его в свою машину и привез сюда. Я сказала, что останусь и прослежу, чтобы с ним ничего не случилось. Руперт уехал. Он был все еще слишком зол.

Что касается меня, то я тоже была сыта по горло. Я поняла, что Джек намерен себя убить и я потеряю еще одного друга. Когда Джек проснулся и увидел, что я вся в слезах, он подумал, что я оплакиваю Еву, и начал меня утешать. Я сказала ему, что плачу оттого, что мне кажется, будто он тоже умер, и что, учитывая его нынешнее поведение, его смерть — это только вопрос времени.

Он озлобился и ответил, что не видит смысла в жизни. И тут мой страх за него сменился гневом. Подумать только, мы все пытаемся ему помочь, а он, оказывается, поставил на себе крест! Ему не было до нас никакого дела, потому что он думал только о Еве. Я сказала ему, что он самовлюбленный ублюдок, и уехала. Когда он приехал за своей машиной, то попытался извиниться, но я его даже не впустила. Я подошла к окну второго этажа, швырнула ему ключи от машины и велела ему… убираться ко всем чертям, потому что так мне будет легче пережить его смерть, когда он в конце концов ее найдет.

То, что от него отвернулась даже я, повергло его в шок. Он признал, что вел себя эгоистично, думал только о себе. А я ответила, что это все пустые слова и, прежде чем снова стать ему другом, я должна убедиться в том, что он действительно меняется.

— Ты это говорила всерьез?

— Не знаю, — пожимает плечами Грейс. — Я хотела его встряхнуть и вывести из того состояния, но я не знаю, на сколько хватило бы нас с Рупертом. К счастью, он решил бросить пить и заниматься саморазрушением. — Грейс сжимает пузырек с основой двумя пальцами и энергично его встряхивает. — Наверное, он понял, что если даже мы пригрозили от него отказаться, то падать ниже уже некуда. Одному Богу известно, чем бы все это закончилось, если бы он не одумался. — Представив весь этот ужас, она содрогается. — Как ты понимаешь, он не изменился в одночасье. Он даже не стал лучше. Он просто перестал совершать опасные поступки. Но в остальных отношениях он продолжал вести себя скверно, пока я не поставила его на место. Это было уже кое-что. Я очень рада, что он остановился прежде, чем погиб или кого-нибудь покалечил…

Щеки Грейс вспыхивают румянцем. Она откручивает колпачок и наклоняет голову, на этот раз не отводя волосы в сторону, а, напротив, используя их как вуаль, скрывающую лицо.

— Прости, — шепчет она, снова принимаясь за маникюр.

— Все нормально, — отвечаю я, и это действительно так.

Авария произошла не по вине Джека, в чем бы там ни пыталась убедить меня женщина-полицейский.

— Ты когда-нибудь встречалась с сержантом Морган? — спрашиваю я у Грейс.

— А, эта! Эта… Я не люблю говорить дурно о представителях закона, но она… она пыталась выудить из меня хотя бы какую-то информацию о Джеке. О чем только она меня не спрашивала! Агрессивен ли он, мог ли он убить Еву… Она была напориста, но я быстро поставила ее на место. Даже если бы он и был агрессивен, я все равно ей об этом не рассказала бы. Впрочем, мне и рассказывать-то было нечего. — Грейс делает паузу и поднимает голову. — Погоди-ка, а ты откуда ее знаешь?

— Она приходила ко мне якобы для того, чтобы записать мои показания об аварии. Что она пыталась сделать на самом деле, так это внушить мне, что Джек убил Еву и я, скорее всего, следующая в списке его жертв.

— Я надеюсь, ты отправила ее куда следует! — возмущенно восклицает Грейс, хотя ее лицо остается спокойным.

Но в том, как она опускает глаза и качает головой, есть что-то такое, что на минуту-другую лишает меня самообладания.

— Конечно, — отвечаю я.

— Хватает же наглости! — по-прежнему не глядя на меня, говорит Грейс.

Она снова принимается за мои ногти и надолго замолкает. Из этого я делаю вывод, что тема закрыта. Каждый раз, когда она скользит кисточкой по ногтям, меня пронзает приятное ощущение прохлады. Я наблюдаю за кисточкой, покрывающей мои ногти прозрачной пленкой, призванной защитить их от воздействия лака. Наверное, это ужасно — вспоминать о том, как очерняли и пытались представить убийцей твоего близкого друга. Мне ясно, что говорить об этом она больше не хочет. Я тоже. Меня больше интересует Джек и то, какое влияние оказала на него Ева.

— А какие отношения с женщинами были у Джека до встречи с Евой?

— До встречи с Евой? А не было никаких отношений. Я думала, что ты это знаешь. — Грейс готова перейти к моей правой руке. Она делает паузу и тянется к ней через стол. Я не мигая встречаю ее взгляд. — Ты правда не знала?

— Чего я не знала?

Она держит мою руку в своей и смотрит на меня так, будто собирается сообщить мне нечто ужасное.

— Когда Джек начал встречаться с Евой, он был девственником.

«Я хочу тебя трахнуть. Можно мне тебя трахнуть?» — звучит у меня в голове голос Джека.

Это воспоминание часто всплывает у меня в памяти. Я снова и снова слышу модуляции его голоса и ощущаю прижимающееся ко мне тело. То, как осторожно он формулирует свою просьбу, указывает на потребность в моем полном согласии. Об этом же говорит умело выбранный момент: я уже испытала оргазм и склонна позволить ему то, к чему он стремится… Все это похоже на действия эксперта, а не…

— Ты и в самом деле не знала? О чем вы вообще разговариваете?

— Судя по всему, не о том, о чем надо бы. Неужели он и в самом деле был девственником до знакомства с Евой?

Она кивает, и волна ее волос покачивается у меня перед глазами. Мне хочется, чтобы эти волосы перестали двигаться. Мне хочется, чтобы она перестала заслоняться от меня волосами.

— Когда после смерти Евы он постепенно начал приходить в себя, то стало казаться, что смысл жизни для него заключается в том, чтобы переспать с как можно большим количеством женщин. До Евы этого не было. Ему это было не нужно. Он ожидал свою женщину и только с ней хотел сделать этот шаг. Он всегда говорил, что будет заниматься сексом только с любимой женщиной.

— И этой женщиной стала Ева, — закончила за нее я.

Хрупкие плечики Грейс двигаются вверх-вниз.

— Видимо да. Она не была девственницей. Она была такой же, как и все мы. Думаю, причиной подобного отношения Джека к сексу был его отец.

А Гектор тут при чем?

— Ты уже определилась с цветом? — спрашивает Грейс, перебирая аккуратно расставленные на столе флаконы.

— Красный, — рассеянно отвечаю я.

Мой мозг все еще пытается обработать эту новую информацию о Джеке. Возможно, именно поэтому он был так одержим мной? Большинство из нас хранит в памяти свою первую любовь и испытывает теплые чувства к человеку, с которым впервые… Для Джека это был один и тот же человек, и с этим человеком он связал свою жизнь. Неудивительно, что он до сих пор не в состоянии ее отпустить.

— Как Гектор может быть виноват в том, что до Евы Джек был девственником?

Грейс перестает разглядывать свою коллекцию разноцветных флаконов и с неподдельным изумлением смотрит на меня.

— Вы и в самом деле мало общаетесь, — говорит она.