Я даже подумывала о возвращении в Лидс, но мысль о необходимости жить под одной крышей с «дядей Аланом», сожителем матери, только и выжидающим удобного случая, чтобы загнать меня в угол и изнасиловать, была еще более пугающей. Ведь я знала, что он все равно сумеет убедить мать, что этого не было. Я вернулась бы, если б могла рассчитывать на то, что мать мне поверит, или если бы были живы дядя Генри и тетя Мэвис, потому что они знали о том, что происходит, и как можно чаще старились оставить меня на ночь у себя. Я чуть было не стала в письме умолять мать выгнать сожителя, пояснив, что только это позволило бы мне вернуться. Но тут я вспомнила ее лицо, когда я рассказала ей, что он со мной делал, и то, что она noверила ему, а не мне. И я так ничего и не написала.

Я отправилась в центр занятости, чтобы стать на учет как безработная. Но когда я просмотрела разделы объявлений в местных газетах, то поняла, что не смогу позволить себе даже самую дешевую квартиру, предназначенную для тех, кто живет на пособие. Я подумывала о том, чтобы сменить район, но те районы, которые мне были по карману, находились так далеко от центра, что неизбежно возникли бы проблемы с транспортом, что, в свою очередь, не позволяло заниматься масштабным поиском работы. Я пробовала устроиться продавщицей, официанткой и уборщицей, но все безрезультатно. Теперь мой опыт работы в офисе только вредил мне. Все были уверены, что я сбегу, как только мне удастся найти место в офисе, и никто не хотел рисковать. Они так мне и говорили. В условиях экономического спада все стремились действовать наверняка.

Итак, я оказалась в тупике. Когда я ходила в гости к Дон, я знала, что положение у меня тяжелое. Но я не знала, что оно такое же тяжелое, каким было у нее, когда она сделала свой выбор. А потом наступил день, когда я поняла, что у меня тоже не остается выбора. Мое отчаяние было так велико, что я готова была сделать этот шаг. Я чуть было не позвонила Дон, чтобы посоветоваться, но вовремя передумала. У нее и своих проблем хватало. Кроме того, я не сомневалась в том, что она попытается меня отговорить.

Я снова взялась за местные газеты и «Желтые страницы». Только на этот раз я хотела знать, нет ли поблизости какого-нибудь клуба. Оказалось, что есть. Он находился буквально в пятнадцати минутах ходьбы от моей квартиры. Запомнив адрес, я надела свое лучшее белье — на тот случай, если они захотят, чтобы я разделась, — провела расческой по волосам, подкрасила губы и ресницы и, не дав себе времени на размышления и сомнения, выбежала из дома.

Я быстро шла по улице, низко наклонив голову. Каждый шаг приближал меня к месту, которое должно было изменить мою жизнь. Но я знала, что должна это сделать. Передо мной стоял выбор: клуб, улица или возвращение домой. Последнее казалось мне самым плохим вариантом. Во всяком случае, тогда.

Клуб располагался на одной из боковых улочек, по которой я ни разу не ходила. Даже среди дня тут было пустынно и как-то безрадостно. Ночью это место, вне всякого сомнения, выглядело и вовсе заброшенным. Клуб был оснащен двумя огромными черными железными дверями и толстыми решетками на окнах, а его стены украшали вульгарные граффити. Над левой дверью висела розовая неоновая, но сейчас неосвещенная вывеска «Мужской клуб Хэбби». Это же название было написано на правой двери.

Мои ноги чуть было не развернулись и не зашагали прочь, притом очень быстро, но мой рассудок взял верх: я подняла руку, сжала ее в кулак и постучала. Мне стоило больших трудов не сбежать за те несколько мгновений, пока я ожидала, когда дверь откроется. Когда она наконец открылась, я и в самом деле едва не бросилась бежать. Передо мной стоял, пожалуй, самый высокий и самый мощный мужчина на свете. Такой толстой шеи, как у него, я тоже никогда не видела.

— Чего? — спросил он, шевельнув мощными мускулами, которые рельефно выдавались даже на его лице.

— У вас нет для меня работы? — спросила я голосом, нормальное звучание которого удивило меня саму, учитывая мои опасения по поводу того, что этот мужик мог переломить меня пополам, всего лишь посильнее на меня дунув.

Он сделал шаг назад и дернул головой, что должно было означать: «Входи». Я поняла, что, если ему вздумается меня убить, об этом никто даже не узнает. Я ведь никого не предупредила о том, куда иду. Все же я вошла и оказалась в длинном и широком коридоре. Под ногами у меня лежала потертая ковровая дорожка, откуда-то доносилась музыка, а справа была стойка, судя по всему, кассы, хотя в настоящий момент за ней никого не было.

Мне показалось, что лестница слева от меня ведет непосредственно в ад. Впрочем, место, в котором я очутилась, по моему мнению, было гораздо хуже самого жуткого ада.

— Вниз, — скомандовал мужик и подождал, пока я пройду вперед.

Спустившись по лестнице, мы оказались перед очередной дверью. Мужик толкнул ее, вытянув руку у меня над головой, и я вошла в огромный зал, вдоль одной из стен которого тянулась барная стойка. Прямо передо мной находилась сцена, в ее глубине блестками переливался занавес, а в центре стоял шест, упираясь верхним концом в потолок. Зал был уставлен столиками, окруженными стульями. В зале горел яркий свет, поэтому мне лишь с трудом удалось разглядеть поблескивающий всеми гранями стробоскопический шар у себя над головой. Зато бросалось в глаза то, что тут все убогое и потертое.

— Ищет работу, — сообщил мой провожатый мужчине, который сидел возле барной стойки и которого я заметила только сейчас.

Этот парень был молод и довольно привлекателен, хотя его внешность и показалась мне странноватой. У него были зализанные назад темные волосы и дружелюбное выражение лица. Но меня встревожили его бегающие глаза, а также улыбка, которая показалась мне скорее злобной гримасой. Он был одет в джинсы и винного цвета джемпер. На одном его запястье красовались массивные золотые часы, а почти все пальцы были унизаны золотыми перстнями. На барной стойке рядом с ним стоял бокал с янтарного цвета жидкостью.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Девятнадцать, — солгала я.

Я знала, что, если кто-то интересуется возрастом, значит, это действительно важно, и еще это значит, что тебе должно быть не меньше восемнадцати.

— В самом деле? И какого же ты года рождения?

— Шестьдесят девятого, — быстро ответила я и, подняв брови, уточнила: — Я родилась двадцать пятого июня тысяча девятьсот шестьдесят девятого года.

Я понимала, что веду себя несколько вызывающе, но у меня сложилось впечатление, что он мне не поверит, если я хоть в какой-то мере не продемонстрирую ему свой характер.

— Я тебе столько не дал бы, — заявил он.

Я пожала плечами.

— Знаю. Раньше мне это помогало. Я везде проходила по детскому билету.

Это также было ложью. Я всегда и везде платила ровно столько, сколько было положено.

— Опыт есть?

— Нет, — ответила я.

— И ты считаешь, что способна выполнять эту работу, хотя у тебя нет никакого опыта?

— Я люблю танцевать. Я хотела бы попробовать.

— Раздевайся.

В одно мгновение все мои внутренности превратились в желе, но я не имела права позволить ему это почувствовать. Мне хватило одного взгляда на него, чтобы понять: за любую слабость мне придется немедленно поплатиться. Сдерживая дрожь в пальцах, я принялась быстро расстегивать джинсовую куртку. Под взглядами зализанного и толстошеего я сбросила куртку и внутренне сжалась от омерзения. Я представила себе таких же типов, как эти двое, которые будут обшаривать глазами мое тело, если я получу эту работу. Я отогнала эту мысль, а также все остальные мысли о том, что все это очень дурно и неправильно.

Еще будучи ребенком, я посмотрела фильм о жизни знаменитой стриптизерши Джипси Роуз Ли. Я запомнила, что первый раз выходить на сцену ей было очень стыдно, но она превозмогла стыд и страх и, стоя перед толпой пожирающих ее взглядами мужиков, запела: «Я хочу вас развлекать». Я попыталась представить себе, что превратилась в Джипси Роуз, и вспомнила выражение ужаса и вызова на лице девушки, поющей песню перед гогочущими мужланами. Эта сцена придала мне решимости, и я сама не заметила, как разделась и осталась лишь в розовом бюстгальтере и розовых же трусиках.

Их глаза обежали мое тело так же внимательно и беспощадно, как это хотелось сделать их рукам, ощупывая и обшаривая каждую выпуклость, каждый изгиб и каждую пупырышку моей ставшей гусиной кожи.

— Недурно, — произнес мужчина у барной стойки. Я вдруг поняла, что даже не знаю, как его зовут, но уже разделась перед ним чуть ли не донага. — Плоский живот, красивая фигура. Повернись, дай мне взглянуть на твою задницу. — Я повернулась, продолжая мысленно распевать «Я хочу вас развлекать». — Гм-м-м, неплохо. Наклонись. — Я замерла. — Раздвинь ноги и наклонись, — повторил он. — Сглотнув ком в горле, я исполнила его требование. — Не так, сильнее, как можно ниже. Если хочешь, можешь упереться руками в колени… Вот так хорошо. Теперь посмотри ни меня. — А вот этого мне хотелось меньше всего. В этот момент у меня вообще не было желания на кого-либо смотреть. Я слегка изогнулась и обернулась к нему. — Отлично. Теперь улыбнись. — Он кивнул: — Угу, сойдет. — Эта парочка и не думала смотреть на мое лицо. Их глаза шарили по моей заднице. — Можешь выпрямиться.

Я выпрямилась и повернулась к ним. Я не знала, надолго ли меня хватит, но ведь именно в этом и заключалась моя будущая работа, не так ли?

— Снимай все, — небрежно бросил зализанный, извлекая сигарету из лежащей возле бокала пачки.

— Все? — переспросила я, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

— У тебя с этим проблемы?

— Нет, я просто хотела узнать, придется ли мне делать это каждый вечер.

— Не-а, обычно только верх. Я должен проверить все, чтобы убедиться, что ты не… — он обернулся к толстошеему, и они ухмыльнулись этой шутке, — …что у тебя внизу нет ничего лишнего.

«Что там может быть?» — подумала я.

Должно быть, эта мысль отразилась на моем лице, потому что толстошеий пояснил:

— Что ты не мужик.

— А-а… — Я растерялась. — Я не мужик.

— Ага, все так говорят, милая. Только не всегда это правда.

«Я хочу вас развлекать», — мысленно запела я, делая то, что было мне велено.

— Определенно девчонка, — кивнул парень у стойки, склонив голову набок. Он пялился на нижнюю часть моего тела, прикуривая сигарету.

Мне отчаянно захотелось, чтобы он спичкой припалил себе брови, но этого не произошло.

— Ага, девчонка, — подтвердил толстошеий, уставившись туда же, куда и зализанный.

Парень у стойки резко отвернулся, взял бокал и сделал большой глоток. Казалось, я ему вдруг почему-то наскучила.

— Побрей ноги и манду и можешь завтра приступать к работе.

Я стояла голая и совершенно беспомощная. Я замерзла, но не могла понять, можно мне уже одеваться или нет.

— Хорошо, — кивнула я.

— А что такая кислая физиономия? — поинтересовался парень. — Повеселее нельзя? Я ведь иду из-за тебя на риск. Сиськи и задница у тебя хороши, но у тебя совсем нет опыта. Мои клиенты не любят чувствовать себя подопытными кроликами для необученных девчонок.

— Я хотела сказать, спасибо за доверие, — брякнула я, по-прежнему не зная, одеваться мне или нет.

— Одевайся, — кивнул толстошеий.

— Приходи сегодня вечером, познакомишься с обстановкой, посмотришь, что тут и как, — продолжал парень у стойки. — Поговоришь с другими девчонками, узнаешь насчет оплаты и правил. Потрудись их усвоить, потому что, если ты их нарушишь, тут же вылетишь.

Он махнул мне рукой, давая понять, что разговор окончен, потом поднял бокал, но не донес его до рта.

— Как тебя зовут?

«Джипси», — едва не сорвалось с моих губ. Я прикусила язык, поняв, что этот номер не пройдет. Тем не менее я не собиралась сообщать ему свое настоящее имя. И тут мне вспомнился фильм, который шел по телевизору перед тем, как я вышла из дома. Фильм назывался «Вкус меда», и я едва не плакала, когда его смотрела.

— Хани[3],— произнесла я, вспоминая сцену, в которой Джозефина уходит из дому из-за сожителя своей матери.

— Хани, — повторил он. — Отлично. Ты нежная и невинная, так что это имя тебе идет. И других девчонок с таким именем v меня нет. Ну ладно, проваливай.