Теперь бросить все оказалось гораздо легче, чем в первый раз. Я оставила свои книги, свою одежду, посуду, ножи и вилки и прочие мелочи, но расставаться со всем этим было далеко не так больно, как тогда, когда я уезжала из Лидса. На этот раз я точно знала, что в жизни важнее всего и чего не заменить никакими деньгами. Кроме того, ничто не могло сравниться с той болью, которую я испытала, расставшись с матерью.

И вот я в Брайтоне.

Первые несколько ночей я провела в хостеле, а потом сняла хорошенькую квартирку в районе под названием Кемптаун. Здесь очень мило.

Я сижу в своей чистой гостиной и слушаю крики чаек за окном, которые голосят, как будто взывают к утраченной любви. Через несколько минут я отправлюсь на свое уже третье за сегодняшний день собеседование.

С того самого дня, когда я провела здесь свой день рождения, я мечтала жить возле моря. И вот моя мечта осуществилась.

Если я получу место делопроизводителя (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!), для меня начнется совершенно новая жизнь. Все, что было со мной, останется в прошлом, и я снова буду достойна своего платья. Тьфу-тьфу, тьфу-тьфу!

Ева (да, это действительно снова я)


21 сентября 1995 года


Полгода в Брайтоне.

И вот что я поняла: мужчины, которых ты сопровождаешь, очень отличаются от мужчин, которых ты снимаешь в отелях.

Многие из них тщательно обдумывали то, что им предстоит сделать. Они все планировали, бронировали номер в отеле или заботились о том, чтобы, кроме них, ночью дома никого больше не было, когда они собирались привести к себе такую девушку, как я.

К концу моей работы в Лондоне я снизила цены, потому что мужчины не соглашались платить столько, сколько они платили поначалу. Я не знаю почему. Дон что-то бормотала относительно того, что предложение превышает спрос, из-за чего клиенты стали переборчивыми. В действие вступили законы старого доброго капитализма. В агентстве, где я сейчас работаю, я получаю гораздо больше, чем раньше, даже с учетом того, что отдаю работодателю его долю (тридцать процентов). Кроме того, они наводит справки обо всех мужчинах, с которыми сотрудничают, чтобы убедиться, что девушкам ничто не угрожает. Так что мне больше никто не приставит к горлу нож.

Проведя со мной собеседование, «директор» агентства Генриетта (я не думаю, что это ее настоящее имя, но она называет меня Хани, так что мы квиты) велела мне отправиться в крутой салон и привести в порядок волосы. Кроме того, теперь я была обязана регулярно бывать у косметолога и делать маникюр. Еще одним обязательным условием было дорогое нижнее белье, потому что клиенты желали видеть рядом с собой только по-настоящему шикарных дам. По словам Генриетты, я выгляжу шикарно… То есть могу так выглядеть, если приведу себя в порядок. Она отдаленно напоминает мне Офелию: то же яблокообразное лицо, зачесанные наверх седые волосы и безупречная речь. В отличие от Офелии Генриетта время от времени забывает о необходимости следить за произношением, и тогда мне кажется, я улавливаю в ее речи йоркширские нотки. Но, возможно, это мне и правда кажется, потому что порой меня с головой накрывает тоска по дому.

— В итоге все сводится к мандюшке, моя дорогая, — говорит Генриетта. — Но эти мужчины желают, чтобы мандюшки, которые они посещают, были ухоженными, аккуратными и благоухали розами. Совершенно нереалистичный взгляд на природу женщины, но мне-то какое дело? Они способны платить по пятьсот фунтов за час, если девушка им по-настоящему нравится, а больше мне ничего и не нужно.

Я очень быстро поняла, что мои обязанности отнюдь не сводятся к траханью. Некоторые из клиентов и в самом деле желают, чтобы мы сопровождали их на всевозможные встречи, обеды, шоу и даже в кино. Есть такие, которые предпочитают вначале пообедать с девушкой, побеседовать с ней и только затем ведут в гостиницу или к себе домой. Им нравится появляться в обществе рука об руку с привлекательной дамой, а некоторые представляют себе, что пришли на настоящее свидание. Мне все равно, чем они хотят со мной заниматься. У меня почасовая оплата, так что, чем дольше длится наша встреча, тем больше денег я уношу домой.

Некоторые из них на первых нескольких встречах вообще не хотят трахаться. Они хотят, чтобы я с ними разговаривала, ласкала и обнимала их. Они ожидают, что физические ласки будут сопровождаться ласками словесными, ублажающими их самолюбие. Другие просят меня раздеться и полежать рядом с ними. Они ласкают мое тело и пытаются доставить мне удовольствие.

Обычно без разговоров не обходится. Почти все мужчины, которых я сопровождаю, хотят со мной разговаривать. И почти все они женаты или имеют постоянных подруг. Им не терпится поделиться со мной тем, что эти самые жены или подруги их обделяют. Разумеется, они формулируют это несколько иначе. Они говорят, что их жены не хотят заниматься сексом, так как сильно устают, занимаясь с детьми, или что они считают себя слишком старыми для таких вещей, либидо их женщин гораздо ниже, чем у них самих, а тем временем у мужчин съезжает крыша от безумного желания получить разрядку.

Я киваю, потому что чувствую их боль. Я обнимаю их и позволяю им войти в меня. Я их ласкаю и забочусь о том, чтобы они получили столь желанную и необходимую разрядку.

Потом я возвращаюсь домой, снова становлюсь Евой и закатываю глаза, вспоминая всю ту чушь, которую я несла. Если бы я не была стриптизершей, а потом подругой наркомана, а потом лондонской проституткой, я, может, и повелась бы на всю эту лабуду. Возможно, я смогла бы искренне сопереживать своим клиентам, и мне не пришлось бы делать вид, что я их понимаю и глубоко им сочувствую. Но я была и стриптизершей, и проституткой, и подругой наркомана, поэтому знаю: если тебе действительно плохо, ты просто уходишь, а не мучаешь другого человека ложью. На этом мне приходится останавливать свой мыслительный процесс, потому что, если я начну вдумываться в то, что делаю, копаться в этом, я додумаюсь до комплекса вины, который не позволит мне брать у них деньги, а значит, зарабатывать себе на жизнь.

Я по-прежнему совершаю ритуал превращения в Хани. Разве что теперь у меня косметика и шмотки подороже. Я это делаю, чтобы избавить Еву от слез. Я зарабатываю больше денег, у меня более безопасная работа, но эта работа по-прежнему сводится к торговле телом. Мне по-прежнему приходится отрезать от себя тонкие ломтики чего-то бесценного и отдавать их человеку, готовому расстаться с некой суммой. И этого по-прежнему вполне достаточно, чтобы довести меня до слез.

Между прочим, я четыре месяца искала здесь работу в офисе, но так ничего и не нашла. Места делопроизводителей и секретарей доставались выпускникам колледжей или, в крайнем случае, тем, кто окончил среднюю школу и сдал выпускные экзамены. Я всем нравилась. Все считали меня толковой и были уверены, что я вполне подхожу на ту роль, на которую претендую. Но в итоге они не решались взять на работу человека с восемью классами средней школы, имеющего больше опыта уборки офисов, чем собственно офисной работы.

«Я один раз трахнула директора отдела продаж крупной международной компании. Разве это нельзя считать «необходимым опытом работы»?» — чуть не вырвалось у меня, когда мне в очередной раз позвонили, чтобы сообщить, что я им не подхожу. Те, кому я действительно понравилась, всегда перезванивали. В каком-то смысле это было даже хуже. Получать письменное уведомление о том, что ты «второй сорт», было достаточно неприятно, но это не шло ни в какое сравнение с необходимостью произнести, что ты это и сама понимаешь.

И вот я снова оказалась в прежней ситуации. Я была загнана в угол, напугана и закомплексована. И мне пришлось прибегнуть к единственному доступному мне способу зарабатывания денег, который позволял мне чувствовать себя чуть менее ничтожной и избавлял от страха оказаться на улице. Я по-прежнему была закомплексована, но терпеть это было легче, чем голод, и я могла не вздрагивать от звука шагов на лестнице в ожидании появления у моей двери судебных исполнителей.

Я по уши влюбилась в Кемптаун. Отсюда можно пешком дойти до центра Брайтона и до набережной. Здесь множество классных магазинчиков, прекрасных кафешек и модных бутиков. А еще тут много букинистических лавок, подпитывающих мою страсть к чтению, превратившуюся в настоящую зависимость.

Кстати, о зависимости. Недавно я разговаривала с хозяином моей прежней квартиры. Еще на лондонском вокзале, перед тем как сесть в поезд, я на его адрес отправила конверт, в который вложила деньги за квартиру за неделю вперед и записку. Я сообщала ему, что мне пришлось срочно уехать, и извинялась за то, что не смогла предупредить об отъезде заранее. Я попросила его оставить себе мой залог в качестве оплаты за последний месяц и поблагодарила за доброе ко мне отношение. Он и в самом деле всегда был добр ко мне и любезен.

Спустя какое-то время я позвонила ему, чтобы убедиться, что он получил мое послание и не имеет ко мне претензий. По своему обыкновению, я очень переживала из-за того, что подвела его. Кроме того, я предполагала, что мне может потребоваться его рекомендация. Но оказалось, что в Брайтоне люди пренебрегают такими условностями и интересуются только наличием у тебя денег.

Он сказал мне, что ему было жаль потерять такую квартирантку, но что не прошло и недели после моего отъезда, как он уже нашел нового жильца.

— Эллиота? — спросила я.

— Эллиота? — удивленно переспросил он. — Так звать идиот, с которым ты жить? (За прошедшие годы его английский нисколько не улучшился.)

— Да, — ответила я.

— Нет. Я выкинуть его в день, когда получать твое письмо. Любой мужчина, который жить за счет женщина… Я не считать его мужчина. Я знаю, он не платить мне за квартира. Я не терпеть люди, которые не платить, а только обещать. У меня нет времени для обещания. Я взять люди, приходить, брать его за шкирка и выкидывать на улица вместе с его вонючие наркотики и грязные шмотки.

— Откуда вы знаете, что он жил за мой счет? — спросила я.

— Евочка, птичка моя, я знаю, кем ты работать. У меня есть друзья. Они говорить, все мне рассказывать. Я знаю, что ты делать, чтобы платить за квартира. Мне жаль, но аренда квартира есть бизнес. И я знать, что мужчина, который позволять своя дама делать такое и брать у нее деньги, — это не мужчина.

В своей особой извращенной манере он дал мне понять, что я ему не безразлична. Этого явно было недостаточно для того, чтобы не повышать арендную плату или не предлагать мне трахнуться в качестве оплаты жилья. Но, в конце концов, все мы не идеальны, разве не так?

Я очень переживала, когда поняла, что мне действительно безразлична судьба Эллиота. Когда-то я его любила и очень долго его поддерживала. Но со временем это чувство полностью исчезло. Однако у меня сохранилось — правда, смутное — воспоминание о том, какими сказочными были наши отношения в самом начале.

Я снова начала писать матери. Я рассказываю ей о Брайтоне и о том, как это здорово — жить возле моря. Я рассказываю ей о зданиях прекрасной архитектуры, соленом воздухе, звуке перекатываемой волнами и шуршащей под ногами гальки, непередаваемых, резких криках чаек, повествующих друг другу о своих недавних приключениях.

Ответа по-прежнему нет. Но это меня не останавливает. Я все равно буду ей писать.

Вот так обстоят мои дела. Я вернулась к тому, от чего бежала. Но я не жалуюсь. Я не несчастна, и мне кажется, что это самое главное.

Я


7 декабря 1995 года


Сегодня произошло нечто совершенно неожиданное.

Я явилась в назначенное место встречи в один из брайтонских отелей раньше условленного времени и увидела, что там в разгаре частная вечеринка. На носу Рождество, и, похоже, все его уже празднуют. У меня нет коллег, с которыми я могла бы отмечать праздники, если вы понимаете, что я имею в виду. У меня вполне респектабельный вид, и при виде меня консьерж даже глазом не повел. Поэтому я решила проскользнуть в зал и посмотреть, что там происходит.

Огромный бальный зал был украшен серебристыми звездами и искусственным снегом. Здесь стояла самая огромная ель, какую я когда-либо видела. Центр зала был отведен для танцев, а вдоль стен стояли столики и стулья. Все присутствующие были нарядно одеты и либо уже пьяны, либо на пути к этому состоянию. Они танцевали, смеялись, болтали — одним словом, отлично проводили время. Я часто сопровождала клиентов на подобные вечеринки. Но это была моя работа, и я не могла позволить себе получать удовольствие от подобного времяпровождения. Я остановилась у двери и прислонилась к стене, стараясь никому не попадаться на глаза, чтобы меня не выгнали прежде, чем я успею хоть немного насладиться настоящим рождественским настроением, каким бы мимолетным оно ни было.