— Нет, спасибо, — ответила я.

— А-а, — растерянно протянул он. — Ну да, ну да, простите.

— Дело не в тебе, — поспешила успокоить его я. — Просто я не люблю рестораны.

— А, ну ладно. А как насчет бара?

— Как насчет того, чтобы показать мне тот дом, над которым ты так старательно трудишься?

— Ты действительно хочешь его увидеть?

— Конечно.

— Потрясающе! — не скрывая своей радости, воскликнул он. — Как насчет завтра вечером, раз уж сегодня ты занята?

— Если это будет завтра после обеда, я готова, — ответила я.

Он поднял глаза к небу, что-то обдумывая.

— Пожалуй, я смогу передвинуть кое-какие встречи. Как ты смотришь на половину четвертого?

— Отлично смотрю.

— Дай мне свой номер на тот случай, если у меня не получится перенести встречу.

— Нет, — покачала я головой. — Если ты не сможешь перенести встречу, нам следует понять, что Судьба пытается нам что-то сообщить. Так что просто дай мне свой адрес, и будем надеяться, что мы завтра встретимся.

И вот я уже собираюсь к нему идти.

Я так взволнована! Вы и представить себе не можете. Я так не волновалась со времени моего первого свидания с Питером.

Обдумав все еще раз, я поняла, что слишком пренебрежительно отнеслась к поцелую. Учитывая, что я ни с кем не целовалась уже несколько лет — подчеркиваю: лет! — мне с трудом верится в то, что я так мало об этом написала. Это был удивительный поцелуй. И он не был похож ни на один другой поцелуй. Возможно, потому что, когда я поближе познакомилась с Эллиотом, его поцелуи перестали меня радовать. С Джеком все было иначе. Наш поцелуй был прекрасен и чист, нежен и многообещающ. Я вдруг поняла, что совершенно забыла, как я когда-то любила целоваться. Это оказалось лучше, чем все, что я себе нафантазировала. Надеюсь, сегодня меня ждут новые поцелуи.

Просто поцелуи. Я действительно больше ничего не хочу.

Ева


15 августа 1996 года


Цезарь звонит в дверь, а я сижу на полу маленькой комнаты, в которой теперь сплю, и пишу эти строки. В окно проникает тусклый оранжеватый луч уличного фонаря, что позволяет мне не включать свет. Я сижу на полу, потому что, если я сяду на кровать, с улицы он увидит мой силуэт. Хотя, конечно, это вряд ли возможно, но я не хочу рисковать.

Я расплачусь за все завтра. Когда я вернулась домой, на моем автоответчике было сообщение. Цезарь предупредил меня, что скоро придет меня навестить. Возможно, он собирался прийти один, но полной уверенности в этом у меня не было. В любом случае после сегодняшнего дня у меня не было желания обслуживать кого бы то ни было. Как я могу на это пойти, если продолжаю ощущать аромат мужчины, которого люблю? Я даже не хочу смывать с себя этот аромат.

Завтра Цезарь может делать со мной все, что захочет. Мне уже будет все равно. Для меня главное — остаться сегодня в полном одиночестве, наедине со своими воспоминаниями о Джеке Бритчеме. Я то и дело касаюсь пальцами губ. Они слегка побаливают от множества поцелуев. От сладких и страстных поцелуев. Я уверена, что ни в одном языке мира не найдется достаточно слов, чтобы описать наши поцелуи. Мне хотелось бы рассказать о них, запечатлеть свои ощущения на этих страницах, чтобы в будущем возвращаться к ним и заново проживать сегодняшний день.

Звонок стих. Я не знаю, сдался Цезарь или начал искать способ войти в здание. Как бы то ни было, мне все равно. Чтобы войти в квартиру, ему придется взломать дверь.

С улицы дом Джека Бритчема выглядел просто восхитительно. Это было огромное строение на одной из супердорогих улиц, выходящих на набережную. Фасад выцвел от соленого воздуха и солнца, но по сохранившимся следам было ясно, что когда-то он был прелестного сливочно-кремового цвета. Краска облупилась с потрескавшихся деревянных рам и металлических переплетов прекрасных старинных окон, а ведущие к входной двери каменные ступени были вытерты ногами людей, поднимавшихся и спускавшихся по ним на протяжении не одного десятка лет.

Поднимаясь по этой лестнице, я спрашивала себя, многие ли из этих людей, подобно мне, преодолевали эти ступени, будучи убеждены в том, что идут на встречу с кем-то, кого они любят всей душой? Часто ли любовь поднималась в дом по этим истоптанным ступеням и оставалась внутри?

Не прошло и нескольких секунд, как дверь распахнулась. Увидев друг друга, мы расплылись в улыбке — так же, как и на променаде. Я ничего не могла с собой поделать (наверное, как и он). Джек Бритчем вызывал на моем лице улыбку.

— Ты пришла, — произнес он.

— Ты оказался дома, — отозвалась я.

Судя по одежде, Джек Бритчем работал в офисе. А судя по стоящему у самой двери портфелю и переброшенному через перила пиджаку, он только что приехал с работы.

— Ты только что вернулся домой? — спросила я.

— Да, — ответил он, покосившись на кожаный портфель. — Я не смог перенести встречу, поэтому мне пришлось просто сбежать, сославшись на срочные дела.

— И ты думаешь, они тебе поверили? — спросила я.

— Об этом я узнаю завтра. Либо у меня на столе будет лежать пистолет, либо я обнаружу там чашку чая. Будь что будет. Я согласен на любой вариант.

Он показал мне дом, каждая комната которого представляла собой отдельный маленький мир, отдельную увлекательную историю. Некоторые из комнат были ободраны до дощатого попа и голых серых стен. В других комнатах стены покрывала новая красновато-коричневая штукатурка, а в центре гладкого, ожидающего замысловатой отделки потолка на кривом шнуре покачивалась единственная лампочка. Часть комнат все еще находилась в состоянии полного разорения: стены, из которых была вырвана проводка, зияли огромными дырами и трещинами; пол, под которым меняли трубы, был разворочен; со стен все еще свисали остатки древних обоев и куски деревянных панелей, а камины напоминали зловещие черные пасти, угрожающие поглотить всякого, кто к ним приблизится. Но были тут и почти готовые комнаты, которые оставалось только покрасить. Радиаторы отопления были установлены на свои места, потолки украшали изящные светильники, соответствующие периоду постройки дома; отремонтированные и выкрашенные полы оставалось лишь застелить коврами, стены были абсолютно гладкими, а окруженные черными чугунными решетками камины лишь ожидали зимы, чтобы в них запылало, потрескивая, яркое пламя.

Несколько комнат — его спальня, главная ванная и кухня — были полностью готовы. Это явно было сделано для того, чтобы он мог здесь жить, продолжая ремонтировать остальные помещения. Я обошла все комнаты, скользя руками по стенам, наслаждаясь возможностью прикоснуться к самой настоящей истории. Квартирка, в которой я жила, находилась в старинном, но разбитом на квартиры викторианском особняке. Из него вырвали сердце, а вместе с ним и все следы хранимой им истории. В результате дом превратился в безликое строение бежево-белого цвета.

Это здание, которое так бережно и любовно восстанавливал Джек Бритчем, продолжало дышать историей. В нем ощущалась жизнь, которая когда-то бурлила в этих стенах, жизнь с ее драмами и страстями. Мне казалось, что кончиками пальцев я ощущаю биение сердца этого дома, и мне хотелось послушать его, прижавшись ухом к стене. Мне хотелось уловить витающие повсюду обрывки прошлого, хотелось, чтобы те, кто жил здесь прежде, не были забыты. Я бы о них помнила.

Я понимала, что веду себя глупо, но Джек Бритчем не смотрел на меня как на сумасшедшую. Он просто водил меня из комнаты в комнату, позволяя постоять немного в каждой из них, и я прикасалась к стенам, чтобы ощутить себя частью окружающего пространства.

— Это прекрасный дом, — сказала я, когда мы вернулись в кухню и он подошел к плите, чтобы поставить чайник.

— Спасибо, — отозвался он.

— Хотя слово «прекрасный» и близко не передает его сути. Оно кажется мне неподходящим.

— Я тоже так думаю, когда представляю тебя. Когда я пытаюсь мысленно тебя описать, я понимаю, что ты прекрасна, но это слово кажется мне недостаточным.

От неожиданности я замерла, растерянно глядя на него. Мне никто и никогда ничего подобного не говорил. Эти слова настолько выходили за рамки обычного комплимента, что я пришла в замешательство, не зная, смущаться мне или чувствовать себя польщенной.

— Ты всегда так откровенен? — только и смогла произнести я, встретив его прямой, почти вызывающий взгляд.

— Почти никогда, — признался он. — Это из-за воспитания. Я вырос в семье, в которой принято весь мусор заметать под ковер и больше о нем не вспоминать. Но рядом с тобой я ничего не могу с собой поделать.

Я продолжала молча на него смотреть. На этот раз меня поразила моя собственная реакция. Вопреки ожиданиям, я не смутилась. Я не была польщена. Я была… Все происходящее казалось мне совершенно естественным, нормальным, потому что с его губ срывались слова, описывающие все то, что я чувствовала. Если бы передо мной стоял другой человек, к которому меня не влекло бы с такой силой, все это показалось бы мне нелепым и глупым. Мне почудилось, что моя душа смотрит на свое отражение в зеркале, которое держит в руках Джек Бритчем.

— Я ничего о тебе не знаю, — сказала я ему. — И тем не менее я без опаски явилась в твой дом. Мне и в голову не пришло, что ты можешь оказаться убийцей или маньяком. Ты не находишь это странным?

— Ты пьешь черный кофе эспрессо с тремя ложечками сахара, — произнес он.

— С четырьмя.

— Ты курила по пачке легких сигарет в день, но бросила, хотя и не из соображений здоровья.

— Да.

— Ты живешь одна в квартире с двумя спальнями, потому что так долго жила в стесненных условиях, что нуждаешься в большем пространстве. Тем более что сейчас ты можешь себе это позволить.

— Да.

— Ты родом из Йоркшира.

— Ты что, за мной следил? — спросила я.

— Нет, — покачав головой, ответил Джек Бритчем. — Я обо всем догадался, за исключением того, что ты из Йоркшира. Временами у тебя еще заметен легкий акцент. Все это просто пришло мне в голову, и я произнес это вслух. Кстати, если хочешь знать, мне еще много чего приходит в голову. Например, я думаю, что ты очень несчастлива в браке со свергнутым президентом какой-то маленькой страны. Что ты наследница, которой рано или поздно достанутся огромные деньги. Еще ты двойной агент, скрывающийся от разведок всего мира. И мне не верится, что ты находишься в моем доме уже больше двадцати минут, а я еще ни разу даже не попытался тебя поцеловать.

— Все это тоже правда, — рассмеявшись, сказала я. — Все, до единого слова. Что касается тебя… Я думаю, что ты выбрал свою профессию под нажимом отца. Ты ткнул пальцем в небо, решив купить этот дом, и ты до сих пор не уверен, правильно ли поступил. Ты предпочитаешь футбол, хотя в школе и колледже играл в регби. И ты, наверное, самый молодой сотрудник из всех, кому удалось достичь такого положения там, где ты работаешь.

— Кажется, это ты за мной следила.

— Да, следила, — отозвалась я.

Он так заразительно смеялся, что я тоже не могла удержаться от смеха. А потом он внезапно оказался передо мной. Он привлек меня к себе и начал целовать. А я целовала его в ответ и думала о том, как я люблю целоваться. Меня охватило совершенно потрясающее чувство чистоты и невинности.

Я не знаю, как долго мы простояли посреди кухни. Время как будто замерло и перестало существовать. А потом, по взаимному, но молчаливому согласию, мы взялись за руки и начали подниматься по лестнице. Я знаю, что не должна была этого делать, но с ним это казалось мне таким естественным! Войдя в спальню, мы остановились возле кровати и снова начали целоваться.

Потянувшись к его галстуку, я подумала о том, сколько мужских галстуков мне приходилось развязывать в своей жизни, обо всех мужчинах, которым я помогала раздеваться, обо всех мужчинах, с которыми падала на кровать и отключала свое сознание, как только мы переходили к сексу. Потом я подумала о поцелуях и о том, что они все меняют. Я тянулась не к галстуку клиента, а к галстуку Джека Бритчема. К галстуку человека, в которого я влюблена уже несколько месяцев. И у нас все иначе. Все это имеет отношение только к нам двоим и больше ни к кому. Я знала, что не впущу сюда всех тех мужчин. Здесь не будет никого, кроме Джека Бритчема, меня и наших идеальных поцелуев. Я расслабилась и приготовилась слиться с ним, как вдруг он остановил мои руки и отстранился.