Вчера вечером, после долгих уговоров, потому что я не люблю «свидания», Джек повез меня в оперу в Лондон.

Наконец у меня появилась возможность надеть свое платье. Я ни разу не надевала его с того дня, как его купила. Когда я его надела, мне почудилось, что я оказалась в объятиях старого друга. Я испытала такую же радость, как и тогда, в магазине, и подумала, что очень благодарна Джеку за то, что он предоставил мне возможность снова ощутить на себе свое платье.

Опера — а мы слушали «Мадам Баттерфляй» — была замечательной. Эту историю я прочитала много лет назад, а сейчас позволила себе парить вместе с музыкой и впитывать эмоции событий. Я сопереживала Баттерфляй, которая была готова на все, включая отречение от своей веры, ради того, чтобы быть с любимым человеком, в то время как он всего лишь стремился заманить ее в постель.

В антракте я встала в очередь, выстроившуюся в дамский туалет, а Джек отправился за напитками.

Взглянув на свое отражение в зеркале, я отметила, что очень изменилась. И дело было не только в платье, но и в моих глазах. Они лучились счастьем. Я была совсем без макияжа. Макияж напоминал мне о Хани, и поэтому я теперь никогда его не делала. Тем не менее я была счастлива, и это было написано на моем лице.

Выйдя из туалета, я отправилась искать Джека и увидела, что он беседует с каким-то мужчиной. Это меня ничуть не удивило, потому что, куда бы мы ни пошли, Джек повсюду встречал знакомых. Но, подойдя поближе, я поняла, с кем он разговаривает. С чем он разговаривает.

Узнав этого страшного человека, я остановилась как вкопанная. Цезарь.

Джек был знаком с Цезарем. Я стояла, глядя на них и чувствуя, как слабеют и подкашиваются ноги. Их жесты были сдержанными, они оба не казались расслабленными, и это свидетельствовало о том, что они знакомы не слишком близко. Но потом я перевела взгляд с Джека на его собеседника и отметила, что у них одинаковый рост, одинаковое сложение, одинаковые черты лица… Нет, нет! Я затрясла головой, пытаясь избавиться от этой мысли. Нет, этого не может быть!

Я начала пятиться, а потом бросилась туда, откуда пришла, — в туалет, подальше от этих двух мужчин. Оказавшись в сверкающей зеркалами комнате, я лихорадочно огляделась, пробегая взглядом по лицам прихорашивающихся дам, высматривая ее среди этого благоухания, роскошных платьев и дорогих причесок. И я ее нашла. Вот она: высокая блондинка с равнодушным лицом, безупречным макияжем и подобранными в высокую прическу волосами, в простом черном платье, украшенном лишь ниткой жемчуга, и в дорогих черных туфлях. Я сразу поняла, что она пришла в театр с Цезарем. Другие женщины и не догадывались, что она не одна из них. Они считали, что она тоже явилась сюда ради музыки, атмосферы театра и общения с себе подобными. Мало кто был способен понять, что она на работе. Мужчинам вычислить ее было легче, потому что многие из них вполне могли позволить себе воспользоваться ее услугами.

Она взглянула на меня и обдала ледяной полуулыбкой. Она тоже меня распознала. Она поняла, кем я была в прошлом. Наши взгляды встретились, и мне стало ясно, что она бесконечно далека от того состояния, в котором я оказалась ближе к концу своей «карьеры». Она, вероятнее всего, все еще убеждала себя в том, что деньги того стоят и что все эти мужчины нуждаются в ее помощи, в то время как сама она свободна и имеет власть над ними и над ситуацией. Наверное, она пожалела меня за то, что у меня не хватило сил пройти всю дистанцию до конца и я позволила обстоятельствам взять над собой верх. Она прошагала мимо меня и вышла в фойе. Я поспешила за ней, чтобы убедиться в правильности своей догадки. Высунув голову за дверь, я удостоверилась, что была права.

Увидев, что ее клиент с кем-то беседует, она начала прохаживаться по фойе, держась поодаль, а потом, порывшись в сумочке, стала поигрывать мобильным телефоном. Она ожидала, пока он освободится, одновременно стараясь не привлекать к себе внимания.

Раздался звонок, оповещавший о том, что настало время возвращаться в зрительный зал. От неожиданности я вздрогнула и поспешила скрыться за дверью туалета, прежде чем Джек поднял голову и начал озираться в поисках меня. Я спряталась в одну из кабинок и не выходила оттуда, пока не убедилась, что снаружи царит полная тишина. После второго звонка я выждала еще несколько минут и вышла из туалета. Джек в полном одиночестве стоял недалеко от двери. В руках он держал наши напитки, локтем прижимая к себе программки.

— Ты в порядке? — спросил он. — Тебя не было так долго, что я уже собрался организовать поисковую группу.

— Прости, — тихо ответила я. — Просто… я не очень хорошо себя чувствую.

— Ты действительно что-то стала бледной, — ответил он. — И ты… ты дрожишь.

Его взгляд заметался по фойе в поисках столика. Избавившись от бокалов, он вернулся и взял меня за руку.

— У тебя озноб, — обеспокоенно произнес он. — Скорее поехали домой!

— Ты уверен, что не хочешь дослушать оперу? — спросила я. — Эти билеты, наверное, обошлись тебе в целое состояние.

— Это не имеет значения. Все, что имеет значение, — это чтобы ты не заболела.

— Спасибо.

— Тебе незачем меня благодарить, — ответил он. — Я тебя люблю. Разве я могу не заботиться о любимом человеке?

Когда мы вышли на улицу и я вдохнула свежего воздуха, мне стало лучше, наверное, потому, что мы теперь были дальше от него. Я дышала Лондоном и вспоминала, как когда-то была влюблена в этот город, каким идеальным он мне показался, когда я сюда приехала. И каким страшным и полным неведомых опасностей он стал к тому времени, когда я его покинула.

— Выйди ты чуть раньше, я мог бы познакомить тебя с моим отцом, — произнес Джек. — Он тоже в театре. Этого следовало ожидать. Он не пропускает ни одной новой постановки «Мадам Баттерфляй».

Я почти не расслышала его последних слов, потому что первая фраза заставила меня отвернуться к ближайшей стене и сложиться пополам. Меня вырвало.

Бедный Джек пришел в ужас. Когда мой желудок опустошился, он обнял меня и прижимал к себе, пока меня не перестало трясти и я смогла опереться на его руку и дойти до машины. Дома он отнес меня наверх и не спал, пока я в конце концов не заснула в его объятиях.

Что же мне делать?

Отношения с Джеком, разумеется, необходимо прекратить. Он не раз говорил, что хочет познакомить меня с родителями и братом, но я постоянно находила какие-то отговорки. Я не могла ответить ему тем же, поэтому и не хотела ни с кем знакомиться. Кроме того, мне нравился наш маленький мирок из двух человек, и я никого не желала в него впускать. Теперь у меня еще больше оснований для этого.

Оглядываясь назад, я понимаю, как странно то, что мы с Джеком никогда толком не рассказывали друг другу о своих семьях. Я знала, что у него есть родители и брат, а он знал, что мой отец умер, когда я была совсем маленькой, и что моя мать живет в Лидсе. Но все это было поверхностным, а в более полной информации мы почему-то не нуждались.

Я должна порвать с Джеком, но я не знаю, как это сделать. Я много лет не была так счастлива. Как же мне теперь от всего этого отказаться?

Ты согласна, что это нечестно? Разве я недостаточно настрадалась за все, что натворила? Разве утрата ребенка не была наказанием за грехи? Почему я должна терять еще и Джека? Почему Цезарь должен был оказаться его отцом?


Либби

Я отшвыриваю тетрадь прочь и смотрю на свои руки. Мне кажется, я вижу грязь и слизь, оставленные на них Гектором.

Он не может быть Цезарем. Это невозможно!

Мое тело совершенно неподвижно, не считая затрудненного и учащенного дыхания. Я оглядываюсь вокруг, но Евы нет. Она ушла. Ну конечно, она ушла. Она не могла больше здесь оставаться.

Я с трудом поднимаюсь на ноги и начинаю ходить по комнате, заламывая руки и борясь с острым желанием закричать. Как могла она жить с этой тайной? Она рассказала Джеку? Наверное, да. Но тогда как он мог с этим жить? Одно дело, когда твой отец пытается заставить тебя переспать с проституткой, и совсем другое…

Как я после этого посмотрю в глаза Джеку? Как я смогу нормально с ним разговаривать, зная такое? Гектор не только обратил человека в рабство. Этим человеком оказалась женщина, на которой женился его сын.

Издалека доносится шум остановившейся возле дома машины. Сразу вслед за этим я слышу стук когтей и лай Бутча. Вот хлопнула дверца. Джек.

Я спешно заворачиваю дневники и возвращаю их в тайник, после чего торопливо выхожу из подвала. Я оказываюсь в спальне за несколько секунд до того, как распахивается входная дверь и в дом входит Джек. На несколько секунд лай Бутча стихает, а затем я слышу, как он мчится к своей корзинке, громко стуча когтями по паркету.

— Либби! — окликает Джек.

— Да! — отзываюсь я, стоя у самой двери.

— По дороге домой я подобрал двух беспризорников, которых срочно необходимо покормить, — громко сообщает он.

Энджела и Грейс. Слава Богу! Слава Богу! Если они останутся на весь вечер, мне не придется беседовать с Джеком. А значит, я не выложу ему все, о чем узнала. А потом я придумаю, как мне с этим быть.

Я широко улыбаюсь, открываю дверь и выглядываю в коридор.

— Привет, Либерти, — говорит Хэрриет.

— Я надеюсь, что ты не возражаешь против нашего вторжения, — вторит ей Гектор.

— Мы оказались в вашем районе, и Джек сказал, что мы можем к вам заглянуть, — добавляет Хэрриет.

— Ты ведь не возражаешь, верно? — уточняет Джек.

Дыши, дыши, дыши! Мне просто необходимо сосредоточиться. Не на том, как говорить, не на том, как стоять, а только на том, как дышать.

— Все в порядке, — говорю я. — Все в порядке.

Глава 17

Либби

Гектор сидит в нашей гостиной со стаканом виски в руке.

Цезарь Евы сидит в нашей гостиной и ждет, чтобы его накормили.

Я вожусь в кухне с тех пор, как они пришли, хотя Хэрриет и пытается заставить меня сесть на диван и побеседовать с ними. При виде Гектора у меня все тело начинает чесаться, как будто вся моя кожа покрылась скользкой, отвратительной слизью. Каждый раз, когда на него смотрю, я вижу человека, который был способен совершать по отношению к Еве такие жуткие вещи.

С кем еще он это делал? Скольким женщинам платил за секс? Платил. За. Секс. Даже думать об этом тяжело. Но знать, что, вручив конверт с деньгами, он начинал видеть перед собой не человека, а кусок плоти, с которым был волен поступать, как ему вздумается…

— Что случилось? — спрашивает меня Джек, и от испуга я едва не роняю из рук блюдо.

Я, насколько это возможно, сосредоточиваюсь на приготовлении обеда. Я пытаюсь выбросить из головы все остальное. Иначе я просто не смогу сесть за один стол с находящимся в соседней комнате мужчиной. Я была настолько сконцентрирована на этом, что не слышала, как подошел Джек.

Знает ли Джек? Знает ли он, чем зарабатывала на жизнь загнанная в угол нищетой Ева? Знает ли он о Еве и своем отце?

Я оборачиваюсь к нему и вымученно улыбаюсь.

— Ничего. А что?

Он протягивает руку, чтобы положить ее мне на плечо. Я вздрагиваю и морщусь. Его рука повисает в воздухе, а в глазах вспыхивает обида.

— Ты очень взвинчена, — справившись с разочарованием, произносит он. — Может, хочешь, чтобы мы сказали им о разводе? Если тебе так не хочется притворяться. Возможно, тебя это напрягает?

«О каком разводе? — думаю я. — Кто разводится?» Потом я вспоминаю. Мы. Я.

— Нет, нет, дело не в этом, — говорю я. — Я только хочу, чтобы обед удался.

— Ты уверена, что тебе не нужна моя помощь? — спрашивает он.

— Да, уверена.

— Знаешь, Либби… — начинает он, но замолкает.

Я машинально делаю шаг к нему и обнимаю его за талию. Я так давно к нему не прикасалась, что у меня даже дух захватывает. Это совершенно невероятное чувство. Я закрываю глаза и кладу голову ему на грудь, присушиваясь к биению его сердца. Он медленно и осторожно обнимает меня в ответ. Его ладонь замерла у меня на затылке. Он ласково прижимает меня к себе.

«Я тебя люблю, — думаю я и надеюсь, что он чувствует это в моем объятии, в касании моей кожи. — Я так сильно тебя люблю!»

— Они ненадолго, Либби, — говорит он мне. — Как думаешь, мы сможем поговорить?

Мы ведь этого так и не сделали. Это слишком мучительно, а результат слишком очевиден. Зачем терзать меня излияниями по поводу того, как он на самом деле относится к Еве и ко мне? Но разве я могу уйти, так ничего с ним и не обсудив? Я ведь даже не спросила его, какие чувства он испытывает ко мне. Я просто решила, что и так все знаю.