Он пару раз качнул головой, пытаясь развеять свои эмоции. Несмотря на то, что он увидел, что она пришла в себя и разговаривал с ней, увидел, как она по-прежнему очаровывает гостей на своем приеме, но он все равно испытывал физиологическую потребность прикоснуться к ней, чтобы успокоиться, что она не ранена и не впала в посттравматический синдром.

Дверь распахнулась, и Джессика шагнула внутрь, закрывая за собой дверь. Он остановился и посмотрел на нее, она замерла, поймав его взгляд. Ее глаза были уставшими, и в уголках губ залегли складки от напряжения. Во время суматохи со стрельбой ее красивое темно-синее платье порвалось внизу. Видно, в какой-то момент она сняла свои высокие шпильки, неся их в руке, словно девушка, идущая домой с ночной вечеринки.

Он шагнул к ней, ему необходимо было дотронуться до нее, омыть своим дыханием. Она настороженно смотрела на него, но при этом казалась такой уязвимой.

— Ты нормально себя чувствуешь? — тихо спросил он.

Она кивнула, и тут он проиграл свою битву, протянув руку и захватив ее в свои объятия, с силой прижав к груди. Она вздохнула и обмякла в его руках, они стояли и дышали в унисон, завершая вместе этот длинный день.

Джессика первая подняла на него глаза, сделав глубокий вдох и выпрямив спину. Он тут же отпустил ее.

— Тебе предоставили все, что ты хотел? Хочешь чего-нибудь выпить или съесть?

Он взял ее за руку и подвел к дивану.

— Все нормально, ты все закончила? Не стоит больше беспокоиться об остальных. Позволь мне позаботиться о тебе. Как ты?

— Я в порядке. Но я расстроена. Кто бы это ни был, он сбежал. Как такое могло произойти? Никто не выходил из Белого дома после того, как было совершено нападение. Черт побери, почти никому никогда не удавалось проникнуть на территорию с целью совершения нападения, начнем с этого. Такое было несколько раз в истории президентства, и им никогда не удавалось так далеко продвинуться, чтобы добраться до президента или любого из сотрудников Белого дома.

Камаль наблюдал за ее тонкими напряженными чертами лица и боролся с желанием разгладить ее морщинку, появившуюся у нее между бровей. Ее щеки и кремовый цвет лица побледнели, она выглядела усталой, но ее голубые глаза горели от волнения.

— И никто никогда не бомбил самолетами здание одиннадцатого сентября. Террористы будут придумывать новые способы атаки, новые угрозы. А вы продолжите изобретать новые способы защиты и обороны, чтобы остановить их. Этот танец стар, как сама человеческая раса.

— Полагаю, что вы правы, — согласилась она. — Мне не по себе от того, что они свободно передвигаются по Штатам. Не потому что я боюсь за себя, а потому что не хочу иметь врага невидимку в стране, который предполагает, что он неуязвим. И это придает ему силы.

Камаль положил руки на колени, стараясь не дотрагиваться до нее. Видно, ее первоначальные обнимашки были ответной реакцией на шокирующие события сегодняшнего вечера. Он точно не мог сказать, помнила ли она вообще то, что произошло с ними перед началом ее пресс-конференции.

— Конечно, тебе не по себе, и ты волнуешься, — ответил он. — Но у тебя лучшие аналитики и следователи по антитерроризму в мире, а также лучшие военные и контрразведывательные подразделения. Думаю, они быстро вычислят, кто стоит за всем этим. Я готов предложить любого из своей личной охраны для оказания помощи. У нас имеется информация по определенным группировкам и недовольству с Ближнего Востока, твои люди не могут так легко получить доступ к этой информации.

Она улыбнулась, и лицо стало разгладилось, став немного нежным.

— Огромное спасибо... Камаль. Я передам Департаменту внутренней безопасности, что твои люди готовы с ними сотрудничать, расследование же может вестись параллельно. Двумя подразделениями, и мы найдем того, кто все это устроил. — Она залилась краской, и у него сердце перевернулось в груди.

— Египет в этом вопросе всегда будет для вас хорошим союзником.

Больше он не мог терпеть, поэтому прикоснулся к ней, заскользив своими пальцами по ее коже, по ее подбородку.

— Мне очень бы хотелось, чтобы продолжилась дружба Египта с вами… и в дальнейшем, — пробормотал он.

Она опустила глаза на свои колени, и его надежды рухнули, потому что, глядя на эту женщину, он уже знал ответ, как будто он был знаком с ней долгие годы, а не недели.

— Посол… господин…

— Камаль, — поправил он.

— Камаль, думаю, вы понимаете насколько это тяжело для меня. — Она снова пристально посмотрела на него, ее глаза были яркими от волнения и сожаления, он физически ощутил ее боль.

— Вы замечательный человек, но я — президент Соединенных Штатов. Это невозможно… совершенно невозможно… я не всегда могу пойти на определенные дружеские отношения, тем более с высокопоставленным послом иностранного государства. Меня могут обвинить в измене. И хотя я не собираюсь занимать никакой политический пост по истечении моего срока президентства.., я просто обязана защищать наследие моей семьи. — Она остановилась, устремив куда-то вдаль свой задумчивый взгляд. — Семья — это и есть «наследие моего покойного мужа».

Камаль был мастером переговоров, поэтому прекрасно понимал, время — это все. Он тут же вспомнил, что говорила ему сенатор Аронсон, о жертвах, которые в течение десятилетия приносила Джессика Хэмптон, и что он стал первым мужчиной, после ее мужа, которым она заинтересовалась, он тут же вспомнил о своей собственной жизни, своих обязательствах и жертвах. Он лучше, чем кто-либо знал, что такое жить жизнью, соответствующей ожиданиям родных, а также он понимал, что невозможно оставить такую жизнь, несмотря на то, что он провел несколько часов с кем-то столь очаровательным и почти поцеловал эту женщину в темноте патио.

— Госпожа президент, я понимаю обязательства, с которыми вы постоянно сталкиваетесь со стороны вашей семьи и вашей страны. Думаю, однозначно, я могу понять то давление, которое вы испытываете, лучше, чем кто-либо. У нас с вами много общего. Я — старший сын самого богатого человека Египта, поэтому испытываю постоянное давление.

— Я знаю о вашем отце. Он оправдал ожидания, очень достойный человек.

Камаль хмыкнул.

— Если бы все было так просто, я имею ввиду быть таким же уважаемым и достойным. На меня возлагают надежды, что я должен взять наследие семьи и повести его в будущее, сделать больше и большего достичь. — Он резко потряс головой. — Но мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне. Как я уже сказал, я упомянул об этом только потому, что прекрасно понимаю ваши чувства. Я не хотел бы ничего больше, чем упрочить нашу дружбу, и прекрасно понимаю, почему вы говорите, что другое невозможно.

— Спасибо, господин посол. Надеюсь, это не станет препятствовать нашему прогрессу в подписании соглашения, над которым мы работаем?

Он улыбнулся.

— Конечно, нет. Но у меня есть к вам просьба.

Она кивнула в знак согласия.

— Позвольте мне быть для вас другом, госпожа президент. Не тем другом, который будет создавать проблемы для вашей профессиональной репутации, а верным другом. Позвольте мне взять на себя часть ваших тягот, если вы не против, конечно. Который сможет выслушать президента после напряженного трудового дня, для обычных рабочих вещей у вас есть ваш штат и помощники, которые проконсультируют? Позвольте быть тем, с кем вы сможете быть полностью открытой и честной, не опасаясь политических последствий. Позвольте мне быть этим человеком. Всем нужен друг, существующий исключительно для него, даже президенту.

— О боже, — выдохнула она, приложив руку к сердцу. — Я даже не знаю, что и сказать. — Она улыбнулась, излучая теплую улыбку и благодарность светилась в ее глазах.

— Скажите, что мы друзья.

— Мы. Как это ни странно звучит друзья, и мне дорого ваше предложение.

Он улыбнулся, его сердце взлетело. Он не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя таким радостным и свободным от забот и обязательств. Он понимал, что заботы и ответственность никуда не делись, но почему-то в этот момент они показались ему менее тягостными, когда он смотрел ей в глаза.

— Сейчас, как друг, я вынужден вас оставить, чтобы отправиться спать. У вас был утомительный день и завтра будет не легче.

Они поднялись с диванчика, и она направилась с ним к дверям. Все в нем кричало остановиться, схватить ее в свои объятия и держать, пока они оба не заснут, но сегодня был не тот момент. В этих переговорах ему было необходимо оставаться очень деликатным, иначе он рисковал никогда не достичь согласия.

— Камаль? — тихо позвала его Джессика, когда они остановились перед закрытой дверью.

— Да, госпожа президент?

— Это кажется совершенно самонадеянно с моей стороны спросить вас еще кое-о-чем, прежде чем вы уйдете?

— Я к вашим услугам.

— До… покушения. — Она густо покраснела, а он изо всех сил старался не улыбаться, как пацан. — Я понимаю, что наши отношения не могут продвигаться в этом русле, но ничего не могу с собой поделать… мне просто интересно... что это было?

Он наклонился, его губы были так близко к ее уху, что он почувствовал запах лаванды, исходивший от ее волос и тепло от ее шеи.

— Это было захватывающе, Джессика. Чрезвычайно впечатляюще.

И затем посол Египта покинул президента Соединенных Штатов, изнывающей от страстного желания, стоящую с раскрытым ртом, выйдя из дверей Белого дома.

Имя Камаля, а также его фотографии были всюду. Каждая крупная газета и кабельный новостной канал во всем мире передавали новость вот уже несколько дней подряд — покушение на президента. Посольство Египта сделало краткое заявление, подтверждающее, что посол отреагировал также, как любой человек, имеющий за плечами военную подготовку, поскольку вопрос стоял о безопасности президента, а также о сборе информации, касающейся этой новой угрозы для Америки.

Америка была в ярости. Народ безумствовал, поскольку их любимая вдова трагически чуть не погибла от рук какого-то психопата. Египет стал новой любимой страной Америки, Камаль символом древнего народа, который пришел на помощь и спас молодую нацию.

Но в самый разгар обретенной славы, отец Камаля был словно бельмом в глазу своего сына, поскольку разбудил его в четыре часа утра на следующий день после обстрела, а потом позднее продолжил наседать по скайпу.

— Уже понятно, что с этим соглашением будет больше проблем, чем оно того стоит, Камаль. Тебе необходимо найти способ свести его на нет, — заметил мистер Масри, смотря на своего сына, который отображался в большом экране на стене офиса Камаля.

Камаль всеми способами старался не показать своего раздражения. Он в течение целой недели слышал от отца одно и тоже.

— Как я уже ранее сказал, я всего лишь посол нашего государства. Парламент постановил, что это соглашение должно быть заключено. Я не могу единолично решать, когда закончить переговоры по международному соглашению, которое мне поручили. Если только США введет какое-то жесткое ограничение по поводу Египта, тогда и только тогда, я смогу завершить переговоры, выразив свое несогласие.

— Ха, парламент, — издевательски произнес мистер Масри. — Я говорил с президентом Аббасом, и он согласен со мной. Ты все же обязан ему своей должностью, и он не рад твоим усилиям. Ты знаешь, он не может поговорить с тобой об этом напрямую. Он будет выглядеть не достойно перед парламентом нашей страны, поэтому попросил меня поговорить с тобой об этом. Ему необходимо точно знать, что ты хорошо его понял и найдешь способ свести на нет переговоры, — потребовал отец в свойственной ему авторитарной манере.

Камаль закатил глаза к потолку.

— Вы же понимаете, я не могу вам точно этого обещать.

— Он твой президент. Ты обязан ему своей карьерой, и именно он будет способствовать тому, будет ли твоя карьера продвигаться дальше. И если для тебя это недостаточная мотивация то, в конце концов, я твой отец, Камаль. Ты обязан быть верен своей семье, а не всем остальным.

У Камаля сжался желудок. Он понимал, что ему следует согласиться. Все, что Камаль имел в этой жизни, он имел от отца — деньги были отца, руководство отца и влияние тоже отца. Но где-то глубоко в душе оставалась небольшая протестующая часть, живая часть Камаля, которая отвергала все, что говорил, прессингуя и требуя, отец, чтобы он, как старший сын, поставил семью превыше всего, в глубине души он чувствовал, что сам по себе не столь важен для своего отца, представляя лишь инструмент для развития империи Масри.

— Ты сам хотел меня поднять до ранга посла. Я каждый день доказываю свою верность семье на этой должности. Если ты, на самом деле, хочешь, чтобы я продолжил свою политическую карьеру и в будущем, если ты лелеешь мечту, что я когда-нибудь приму на себя высший пост в нашей стране, тогда мне следует хорошо выполнять свою работу на настоящем посту, и ты сам понимаешь, что это не подразумевает срыв переговоров без основательных причин.