Тревожась, она послала к сыну лакея с письмом, но тот ушел, да так и не вернулся. Когда внизу послышался грохот дверного молотка, Мария-Анна кинулась по лестнице так споро, что едва не обогнала прислугу.

— Элевтер! Я же тебе писала, не приходи!

Двери открылись, и она обессиленно опустила руки. Это не был ее сын.

— Мое почтение, мадам Лавуазье.

В дверях стоял молодой Матье, сын друга семьи.

— Рада вас видеть, Адриан. Проходите. Что с вами?

Вид у парня был ужасный: волосы всклокочены, глаза дикие.

— Меня женят.

Мария-Анна улыбнулась.

— Давно пора.

Адриан вскинул красивые брови.

— Но меня женят на приданом Анжелики Беро!

Мария-Анна пожала плечами.

— И что в этом необычного? В Париже на приданом женят всех. Или вы опасаетесь, что это уронит вас в глазах ваших любовниц?

Адриан замотал головой и спросил:

— Могу я видеть вашего мужа?

Мария-Анна печально кивнула.

— Проходите, мой муж, как и всегда, в лаборатории.

Сегодня ее сын должен был брать у отца уроки порохового дела. Но было похоже, что Элевтер принял благоразумное решение. Он не только сам не стал выходить на улицу, но и ее посыльного у себя задержал.

Адриан помчался вверх по лестнице, а Мария-Анна зябко повела плечами и еще плотнее закуталась в пелерину.

«Не дай бог никому такой судьбы!» — подумала женщина.

Со дня ее брака, по сути, коммерческой сделки отца прошел двадцать один год. За это время она так и не привыкла ни к двусмысленности своего положения, ни к тому, что единственный сын живет не с ней.


Адриан ворвался в лабораторию, и Антуан Лоран Лавуазье расплылся в улыбке.

— Вы-то мне и нужны, Адриан! Садитесь. Не здесь! Вот сюда, пожалуйста.

Адриан стремительно прошел, сел куда сказали и заявил:

— Антуан, мне нужна ваша помощь.

— А мне — ваша. Наденьте это на лицо.

Адриан покосился на кожаную конструкцию с массой ремешков. Из нее торчал пучок начищенных медных трубок.

— А что это?

— Маска. Надевайте, надевайте. — Лавуазье нетерпеливо протянул визитеру эту штуковину. — Сейчас мы измерим объем ваших легких.

Адриан пожал плечами, приложил маску к лицу, сразу об этом пожалел, но было поздно. Лавуазье немедленно затянул ремешки на его затылке, и юноше стало нечем дышать.

— Потерпите… сейчас!.. А теперь сделайте вдох, как можно более глубокий.

Адриан послушно потянул ртом воздух, отдающий медью.

— Еще глубже! — потребовал Лавуазье. — Еще! А теперь — выдох через нос.

Адриан выдохнул, но этого оказалось мало. Антуан заставил его повторить процедуру еще раз и еще. Вдыхать становилось все сложнее и сложнее.

Лишь после пятого выдоха Лавуазье принялся ослаблять ремни и заявил:

— У вас отличные легкие!

Адриан с облегчением сорвал маску и схватил исследователя за руку.

— Антуан, устройте меня на службу.

Лавуазье удивился.

— Вам что, не хватает денег?

Адриан глотнул.

— Мы разорены, Антуан. Касса, в которую вложил все наши деньги мой отец, рухнула.

Лавуазье удивился еще сильнее.

— Вы хотите сказать, что лучший спекулянт Парижа доверил деньги патриотической кассе?

Адриан развел руками.

— Именно так. — Его голос дрогнул. — Теперь меня хотят женить на деньгах.

Лавуазье сразу погрустнел, и Адриан знал почему. Двадцать один год назад Антуана женили именно так, на деньгах. Никто не слышал, чтобы он жаловался на судьбу. Но в свете поговаривали, что бывший генеральный откупщик, весьма состоятельный коммерсант и крупнейший в мире специалист в пороховом деле несчастен.

— Вы не желаете зависеть от будущей жены?

— А кто желает? — с горечью спросил Адриан и тут же об этом пожалел.

Очень многие в свете считали, что мсье Лавуазье на самом-то деле ничем не владеет. Он может оплачивать свои дорогостоящие исследования лишь благодаря деньгам тестя.

Лавуазье нахмурился.

— Я не советую вам устраиваться на службу.

Адриан опешил. Все вокруг только и говорили, что ему пора подумать о своем будущем, взять судьбу в руки, начать служить Отечеству.

— Как так не советуете?

Лавуазье недовольно поморщился.

— В каком бы департаменте вы ни работали, обязательно угодите в свару группировок. Проигравшего — а я понятия не имею, кто это будет — отправят на эшафот. Вы хотите познакомиться с мадемуазель Гильотиной?

Адриан отчаянно замотал головой. Эта «мадемуазель» была не в его вкусе.

— Ну так возьмите меня к себе! Вас не тронут. А я неглупый малый!

Лавуазье отрицательно покачал головой.

— Неглупые малые сейчас не служат Отечеству. Они теперь его растаскивают. Если вы хотите прокормить семью, то займитесь тем же.

Адриан открыл рот, да так и застыл. Он никак не ожидал такого совета от честнейшего Антуана Лорана Лавуазье.

— Вы шутите?

Лавуазье отвернулся к окну.

— Уходите, Адриан. Я не дам вам ни места, ни рекомендации, ни денег. Я не хочу отвечать перед Господом за вашу судьбу. Сегодня едва ли не любой путь, не считая самых бесчестных, ведет на гильотину. Оставайтесь самим собой да проедайте деньги жены. Глядишь, и уцелеете…

Адриан вспыхнул, встал, сдержанно кивнул на прощание и вышел.


Три недели в море дали себя знать. Когда Анжелика сошла на испанский берег, ноги едва держали ее, а земля словно покачивалась. Но вместо того чтобы немедленно отправиться в гостиницу, им пришлось отвечать на вопросы таможенного офицера, а затем еще и клерка-монаха в какой-то нелепой рясе.

— Скажите, сеньор Беро, когда вы впервые заметили женскую деревянную фигуру над форштевнем шхуны «Нимфа»? — не отрываясь от заполнения бумаг, на неважном французском языке поинтересовался монах.

Анжелика, смертельно уставшая, мечтающая лишь о бочке с теплой водой, с ненавистью уставилась на этого каплуна. Таких бессмысленных вопросов она еще не слышала.

— Давно. — Отец пожал плечами. — Года три тому назад. Как только она стала делать рейсы с Мартиники.

Клерк в рясе аккуратно записал показание и осведомился:

— Вам известно значение этой фигуры?

Отец кивнул и сказал:

— Разумеется. Это нимфа, покровительница и символ корабля.

Клерк благодарно кивнул и написал еще одну строчку.

— Скажите, сеньор Беро, вы кому-нибудь сообщили об увиденном?

Отец растерялся.

— А кому я должен был сообщить?

— Да или нет? — Клерк проявил первые признаки нетерпения.

— Нет, — отрезал отец.

— Замечательно. — Монах приветливо улыбнулся и протянул бумагу. — Будьте добры, подпишите.

Отец наклонился, взял гусиное перо и поставил резкую, размашистую роспись.

— Благодарю вас. — Монах принял бумагу и тут же посыпал ее мелким песком, чтобы чернила просохли.

— Мы можем идти? — поинтересовался отец.

— Увы, нет, сеньор Амбруаз Беро. — Монах развел руками. — Я вынужден задержать вас по обвинению в пособничестве идолопоклонничеству.

Анжелика тряхнула головой. Она ничего не понимала.

Отец тоже удивился и спросил:

— Кому, вы сказали, я пособничал?

Клерк спрятал бумагу в металлический шкаф, щелкнул ключом и как-то снисходительно проронил:

— Капитан судна — главный обвиняемый. Он разрешил установить языческий образ на шхуне, значит, виновен в идолопоклонничестве непосредственно. Вы же знали об этом вопиющем факте уже три года и не сообщили церковным инстанциям, следовательно, виновны косвенно. Поэтому и обвинение вам предъявлено иное, лишь в пособничестве.

Отец побагровел и схватился за сердце.

— Я — подданный его величества короля Франции Людовика…

Но испанец оборвал его решительным, не терпящим возражений жестом.

— Вера в Иисуса не знает границ! — с болью в голосе произнес он.

Отец на мгновение ушел в себя, потом повернулся к Анжелике и проговорил:

— Поезжай в гостиницу…

— Это невозможно, — тут же вмешался монах. — Ваша дочь несовершеннолетняя, а потому на все то время, пока вы находитесь под следствием, попадает под опеку церкви.

Отец и дочь переглянулись. Они привыкли к либеральным законам острова Мартиника и понятия не имели, что где-то все еще царит подобный произвол.

— Не беспокойтесь, — чуть мягче произнес монах. — За пару дней, проведенных в монастыре, ничего дурного с вашей дочерью не случится. У нас очень богобоязненные сестры.

Анжелика вперила в монаха упрямый взгляд и вдруг осознала, что это первый мужчина в ее жизни, который вообще не отреагировал на нее как на девушку!

Дело было худо.


Адриан вышел из дома Лавуазье, привычно поднял руку, останавливая извозчика, и тут же сообразил, что не знает, есть ли у него деньги! Он пошарил по карманам, разыскал несколько серебряных монеток и решительно полез в экипаж. Клуб находился буквально в пятистах шагах, но появиться перед ним не в ландо, идти пешком было немыслимо.

«А скоро платить взнос!» — вспомнил молодой человек.

Поужинать, выпить и получить сигару он мог в клубе и бесплатно, однако в конечном счете за все приходилось платить. Взносы в клуб многократно превосходили все, что он мог съесть, выпить и прокурить. Но не платить было нельзя. На бедных в свете смотрели как на увечных, и Адриан категорически не желал, чтобы при встрече друзья отводили глаза и шептались за его спиной.

— Приехали, гражданин, — сообщил извозчик, и Адриан отметил, что обслуга впервые не сказала ему уважительного «мсье».

«Из-за несвежей рубашки?» — подумал он и кинул извозчику самую мелкую монету, какую нашел.

Молодой человек с трудом пропустил мимо ушей презрительное хмыканье, растолкал локтями мелких спекулянтов, скопившихся у клуба, и энергично взбежал по ступенькам. Он просто обязан был излучать успех! Адриан дружески похлопал по плечу швейцара, которому должен был бы дать монету, ворвался внутрь и опешил. В зале было практически пусто. Лишь в самом углу у окна сидел за ромом и сигарой интендант генерала Лафайета, не так давно принятый в клуб. Как и всякого новичка, его пока не слишком жаловали, а потому Адриан даже не помнил, как его звать.

Молодой человек, не спрашивая разрешения, решительно подсел к нему.

— Мсье, вы не разъясните мне, что происходит? Почему столики пусты? Неужели приличные люди не ходят в клуб из-за каких-то санкюлотов?

Интендант окинул его оценивающим взглядом, вдруг улыбнулся и спросил:

— Это ведь вы вчера «дразнили медведя»?

Адриан смутился.

— Да. Не дожал я их немного.

Интендант рассмеялся, поставил бокал на столик и подался вперед.

— Позвольте пожать вам руку, Адриан. Давно я не получал такого удовольствия!

Адриан растерянно принял рукопожатие, вдруг вспомнил, как звать интенданта, и сказал:

— Спасибо, Жан-Жак.

Интендант, явно довольный тем, что хоть кто-то здесь помнит его имя, расцвел и осведомился:

— Слышали, что учудили наверху? Они вбросили ассигнаций на триста миллионов ливров!

Адриан напрягся. Новость была несвежей, десятидневной давности. В клубе все упирали на то, что ассигнация — это государственный долг, который все равно когда-нибудь будет оплачен. Но он помнил, что отец придавал таким новостям совсем иное значение. Все отпечатанные ассигнации мгновенно распределялись по министерствам, и начинались массовые закупки. Конторы приобретали бумагу и чернила, армия — хлеб и мясо…

Армия!

Адриан глотнул. Перед ним сидел не просто член клуба и интендант, а главный покупатель для всей французской армии, пусть и не слишком высокородный.

«Только бы не попасть впросак!» — подумал молодой человек.

— То-то эта мелочь спекулянтская на лестнице толпится. — Он рассмеялся. — Чуют поживу! Замучили уже вас, наверное?

Интендант сокрушенно покачал головой.

— Я ведь не против, чтобы потратить деньги на благо Отечества, но вы посмотрите, что мне предлагают. Зерно лежалое, на мясо даже смотреть противно!

Адриан понимающе кивнул и заметил:

— Вам нужен крупный поставщик. Чтоб и цена была пониже, и лично вам хоть какой-то бонус. Мой отец всегда так поступает.

Интендант вежливо улыбнулся и вдруг дернулся, как будто его толкнули.

— Скажите, Адриан, а ваша фамилия не Матье?

Адриан похолодел. Он понятия не имел, знает ли интендант о том, что его отец — банкрот. Хуже того! Было предельно ясно, что буквально спустя несколько часов эту ужасающую новость узнают все деловые люди Парижа. Он был обречен упасть в глазах собеседника в любом случае: прямо сейчас или чуть позже.