– Знаю, знаю. – Скрипнув тормозами, Эйбра остановила машину перед домом. – Это потому, что именно она объявила о приезде полиции. Слава богу, Хизер не успела позлословить в адрес Эли. Тут уж не ждите от меня никакой терпимости и понимания. – С этими словами Эйбра выбралась из машины и, захватив сумочку, хлопнула дверцей. – Я злая как черт.

– Я тоже. Давай лучше полакомимся шоколадным печеньем.

– Знаешь, Морин, я бы хотела съездить к нему, – призналась Эйбра, подходя к двери. – Только боюсь, что этим могу ему навредить. И еще мне хотелось бы найти сейчас Хизер и влепить ей пощечину. Хотя от этого мне стало бы совсем паршиво.

– Верно, но сам процесс доставил тебе бы удовольствие.

– Согласна, – ответила Эйбра и, оставив сумочку на столике в прихожей, вошла в кухню. Здесь она взяла тарелку с печеньем и сорвала с нее пищевую пленку.

– Что было бы, если бы пощечину ей дала я, а ты бы просто наблюдала? – спросила Морин, пока Эйбра ставила на плиту чайник. – Тебе было бы так же паршиво?

– Наверно. Она думает, будто я лгу, создавая алиби Эли, который, по ее мнению, убил Дункана. На ее лице как будто было написано «Бедняжка, я так переживаю за тебя».

– Ненавижу такие лица – посочувствовала Морин и потянулась за печеньем. – От них разит фальшью и лицемерием.

– Если она считает, что я лгу, то, возможно, и полиция того же мнения. Это меня беспокоит куда больше.

– У полиции нет причин подозревать тебя во лжи.

– Но ведь я с ним сплю.

– Этого не было, когда произошло убийство.

– Зато сплю теперь. – Прежде чем заняться приготовлением чая, Эйбра взяла еще одно печенье. – Мне нравится с ним спать.

– Я так и подумала.

– Он хорош в постели.

– Ты едва ли не хвастаешься, но все равно, продолжай.

Издав короткий смешок, Эйбра сняла с кухонного стола вазу с ирисами, переставила ее на стол для разделки продуктов и достала чашки.

– Это фантастический секс.

– Бездоказательное высказывание. Попрошу примеры.

– Мы сдвинули кровать.

– Люди часто сдвигаю кровати, кушетки и столы. Это называется перестановкой мебели.

– Мы сдвинули кровать, занимаясь сексом.

– Такое случается.

Эйбра покачала головой и потянулась за ручкой и блокнотом.

– Вот кровать, – начала она чертить план. – Когда мы только в нее легли, она стояла напротив этой стены. Когда мы закончили, она оказалась вот здесь. – Она провела линию. – Отсюда – туда. Кровать переехала в другой конец комнаты.

Продолжая грызть печенье, Морин с любопытством посмотрела на рисунок.

– Ты сочиняешь.

Эйбра улыбнулась и театральным жестом приложила руку к сердцу.

– Кровать на колесиках?

– Нет, не на колесиках. Мощь долго сдерживаемой и обретшей свободу сексуальной энергии – страшная сила. Она творит чудеса.

– Теперь я завидую. Но могу легко отбросить это чувство, поскольку точно знаю, что Хизер ни за что не сдвинула бы с места эту кровать.

– А я скажу тебе, что меня разозлило в Хизер. Она повела себя так, будто я такая же толстокожая, как те дуры, что пишут письма в тюрьмы сидящим там убийцам. Будто я способна влюбиться в маньяка, задушившего шестерых женщин ботиночным шнурком. Я не знаю, как Эли справится с этой проблемой, клянусь тебе. Это трудно сделать, когда над твоей головой постоянно висит облако подозрения.

– Надеюсь, ему сейчас не так тяжело, как раньше. Ведь теперь рядом с ним ты.

– Конечно, легче, – ответила Эйбра и снова вздохнула. – Хочу верить в это. Он мне не безразличен.

– Ты влюбилась в него? Но ведь вы знакомы всего несколько недель!

– Не могу сказать точно, что люблю. Но и не могу сказать, что не люблю. Повторяю, он мне не безразличен. Я поняла это, когда увидела его в первый раз. Но тогда скорее это было сочувствие. Он выглядел таким несчастным, таким усталым, таким грустным. И при этом его душила злость. Ему было тяжело. Когда я узнала его ближе, сочувствие никуда не делось. Но вскоре я поняла, что начинаю его уважать. Уважать за мужество, с которым он встретил свалившиеся на него несчастья. Он мне симпатичен, он кажется мне привлекательным, и, да, наверно, я влюблена в него.

– В тот вечер в пабе мне показалось, что у него хорошее настроение, что ему нравится обстановка и наша компания. Ведь он, наверное, долго чувствовал себя одиноким.

– Ему нужны люди, нужно человеческое общение, ведь он даже в своей семье чувствовал себя одиноким. – По мнению Эйбры, любому из нас нужно время от времени побыть одному, чтобы набраться сил. Но постоянное одиночество вызывало у нее жалость, и она стремилась помочь таким людям. – Я стала замечать, что напряжение постепенно отпускает его. Вскоре к нему вернулось нормальное настроен! Он добрый, отзывчивый человек. И мне сейчас за него тревожно.

– Как ты думаешь, что эти копы сейчас делают в его доме?

– Если Хизер не преувеличивает, у них, по всей видимости, ордер на обыск. Я тебе уже говорила, что детектив Вулф убежден в том, что Эли убил Линдси. Он одержим идеей во что бы то ни стало это доказать. И вот теперь он ищет доказательства причастности Эли ко второму убийству.

– Для этого им придется доказать ложность твоих показаний, – сказала Морин и накрыла своей рукой руку Эйбры. – Они ведь снова допросят тебя, верно.

– Похоже на то. Не исключаю, что и вас с Майком тоже.

– За нас не бойся, мы справимся. Мы переживем даже сплетни вроде тех, что распускает Хизер. Даже не знаю, придет она на следующее занятие здесь, в твоем доме, или нет.

– Если придет, я ничего не сделаю. Никаких пощечин, обещаю.

– Она страшная зануда. Любому испортит настроение. Слушай, я возьму печенье в дорогу. Если я тебе понадоблюсь, звони. Я буду у себя и никуда больше не пойду. Нужно заняться кое-какими бумагами, пока детей нет дома.

– Спасибо тебе, – поблагодарила Эйбра и обняла Морин, когда они обе встали. – Ты лучшее противоядие от идиотов.

Морин ушла, а Эйбра отправилась в спальню, чтобы переодеться. От съеденного печенья ее легонько подташнивало. Надо есть меньше сладкого. Сейчас она справится с делами по дому и поедет к Эли. Несмотря ни на что. Что бы там ни случилось.


* * *

Прошло несколько часов. Как только в кабинете не осталось посторонних, Эли вернулся туда; в остальных комнатах все еще находились полицейские. Немного приведя в порядок вещи, Эли сел за компьютер – просмотреть электронную почту, разобрать скопившиеся на столе бумаги.

Ему очень не хотелось звонить отцу, но никуда не денешься, придется. Пусть лучше семья узнает правду от него, чем от посторонних людей. Хитрить перед отцом нет смысла. Тот слишком умен и моментально почувствует фальшь. Но отца хотя бы можно убедить, а через него – и всех остальных.

Полицейские ничего не найдут, потому что в доме ничего нет. Как Эли ни старался, он так и не смог заставить себя взяться за работу над книгой. Да и о какой работе может идти речь, когда полиция буквально дышит ему в затылок. Вместо этого он взялся подбирать для книги материал – искать информацию о приданом Эсмеральды.

Стук в дверь заставил его обернуться. Он узнал детектива Корбетта, но вставать с кресла на колесиках не стал, лишь развернулся к Корбетту лицом. Говорить он тоже ничего стал.

– Мы заканчиваем, – сообщил полицейский.

– Отлично.

– Эта самая яма в подвале.

– Что такое?

– Там кто-то вырыл яму. Чуть не траншею, – сказал Корбетт и на секунду замолчал. Эли ничего не ответил. – Не знаете, чьих это рук дело?

– Если бы знал, то рассказал бы мистеру Хансону.

– Это его и ваша версия, насколько мне известно. Вы с ним считаете, что ее вырыл злоумышленник, незаконно пробравшийся в ваш дом в ту ночь, когда был убит Дункан. И поскольку такую яму невозможно выкопать за один раз, он неоднократно забирался к вам в подвал.

– Это всего лишь версия.

На лице Корбетта промелькнуло раздражение. Тем не менее он вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

– Послушайте, Лэндон. Вулф уехал и скоро будет в Бостоне. Если он вернется – а он вернется, – раздобыв какие-нибудь улики против вас, то будет действовать в одиночку. На этот раз не установлено никакой связи между вами и убийством Дункана. Единственное связующее звено – тот человек, который нанимал его следить за вами. Как я вам уже говорил, я не понимаю, зачем ему это понадобилось. Кроме того, у меня нет оснований сомневаться в словах Эйбры Уолш, хотя мой опыт подсказывает мне, что она провела в этом доме несколько последних ночей, причем явно не на диване.

– Я тут недавно наводил справки и выяснил, что секс по согласию между мужчиной и женщиной в штате Массачусетс законом не запрещен.

– И слава богу. Я лишь хочу сказать вам, что вы вне поля моего зрения. Вы и вообще никто. Пока что. В данный момент меня занимает другое – незаконное проникновение в дом, нападение на женщину и убийство. Все это случилось в одну и ту же ночь. Странное совпадение. Так что, если вы в курсе, кто мог выкопать яму в вашем подвале, то в ваших же интересах сообщить мне об этом.

Шагнув к двери, Корбетт на секунду остановился и, обернувшись, посмотрел Эли в глаза.

– Не знаю, как бы я чувствовал себя, если бы по моему дому весь день расхаживали толпы полицейских. Если мы ничего не нашли, значит, здесь ничего не было. И еще кое-что. Хотя мои ребята работали старательно, ваш дом слишком велик, и в нем слишком много вещей. Так что извините, если что-то окажется не на своем месте.

Эли на мгновение задумался, но затем вскочил с кресла.

– Я думаю, что тот, кто вырыл в подвале яму, столкнул мою бабушку с лестницы. Или сделал так, чтобы она упала, и ушел, оставив лежать на полу.

Корбетт сделал шаг назад и снова закрыл дверь.

– Я и сам об этом думал. – Не дожидаясь приглашения, он подошел ближе и сел в кресло. – Она ничего не помнит?

– Ничего. Она не может даже припомнить, как проснулась и стала спускаться по лестнице. Травма головы… Врачи говорят, в этом нет ничего удивительного. Может, она что-нибудь вспомнит. Может, и нет. Она могла умереть, если бы не Эйбра, которая ее нашла. Застрелить частного сыщика и столкнуть с лестницы пожилую женщину… Я думаю, что это мог быть один и тот же человек. Это дом моей бабушки. В нем – ее сердце, но она вряд ли сможет здесь жить, по крайней мере одна. Я хочу знать, кто это сделал.

– Расскажите мне, где вы были в ту ночь, когда она упала с лестницы.

– О боже!

– Предлагаю подойти к этому делу серьезно. Вы помните, где вы тогда были?

– Да, помню, потому что мне ни за что не забыть лица моей матери, когда на следующее утро она сообщила мне о случившемся. Она узнала об этом от Эйбры, которая ей позвонила. В ту ночь я плохо спал. Я вообще не спал с тех пор, как… Давно уже. Я приехал к родителям через несколько недель после смерти Линдси. В ту ночь, когда бабушка упала, я был у родителей. Накануне вечером мы с отцом допоздна играли в карты и пили пиво. Засиделись часов до двух ночи. Наверно, при желании я мог приехать в Блафф-Хаус, столкнуть бабушку с лестницы и срочно вернуться в Бостон, чтобы оказаться в своей спальне до того, как мать сообщила мне о том, что бабушка в больнице.

Пропустив мимо ушей последнюю язвительную фразу, Корбетт достал блокнот и сделал несколько записей.

– В вашем доме немало ценных вещей.

– Знаю, но многого не понимаю. Здесь много такого, что можно засунуть в карман, унести с собой и продать за большие деньги. Однако вместо этого злоумышленник проводит долгие часы, если не дни, зачем-то ковыряя пол в подвале.

– Ищет приданое Эсмеральды?

– Да. Это единственное, что приходит на ум.

– Что же, это любопытно. Вы не станете возражать, если я с разрешения врачей поговорю с вашей бабушкой?

– Не хочу расстраивать ее, только и всего. Я не хочу впутывать родственников в новую историю. С них и без того хватило.

– Я буду острожен.

– Зачем это вам?

– Потому что я отправил убитого Дункана в Бостон, а он, насколько я могу судить, действовал здесь по чьему-то заданию. Потому что какой-то тип тайно прокрался в ваш дом и напал на женщину, с которой мог сделать все, что угодно, не окажи она сопротивления. Потому что вы не убивали вашу жену.

Эли собрался ответить, но не нашел нужных слов.

– Что вы сказали? – наконец выдавил он.

– Или вы считаете, что я не прочел ваше дело от корки до корки? Что я не изучил вашу жизнь? Вы ни разу не изменили ваших показаний. Я имею в виду не отдельные слова, а их содержание. Вы не лгали. Будь это преступлением в порыве страсти, как считали некоторые, хороший адвокат по уголовным делам – а у вас такой был – легко уничтожил бы все компрометирующие улики.

– Вулф считает, что я так и сделал.

– Чутье подсказывает ему, что вы это сделали. А чутье у него, скажу я вам, отличное. Но на этот раз он ошибся, оно его подвело. Бывает.