– Там или что-то застряло, или его перекосило…

Затем ее пальцы коснулись какой-то металлической полоски.

– Что-то там, в углу, мешает ящику встать на место, – сообщила она, обращаясь к Эли. – Нет, в обоих углах, – добавила она.

– Я сейчас посмотрю, подожди минуту.

– Не пойму, почему он держится в шкафу. Наверное…

Не желая ждать, Эйбра нажала пальцами на внутренние углы ящика, и он тут же выскользнул, упав почти прямо ей на колени.

Эли удивленно посмотрел на нее.

– С тобой все в порядке?

– Да. Правда, он немного ударил меня по коленям. Тут как будто какое-то тайное отделение в задней части ящика.

– Точно. Я обнаружил точно такие в нескольких ящиках и в старом буфете.

– Ты находил в них что-то подобное?

Эйбра показала ему деревянную шкатулку с резным вензелем в виде буквы «Л».

– Пока что нет. – Эли заинтересовался находкой и отложил свою работу в сторону, когда она поставила шкатулку на стол. – Заперта. Может быть, ключ от нее окажется среди прочих ключей, которые я нашел в тайном отделении старого буфета.

Эйбра бросила взгляд на кувшин, куда они стали складывать все ключи, найденные при осмотре помещений третьего этажа. Затем вынула из волос шпильку.

– Давай сначала попробуем этим открыть.

– Ты серьезно? – усмехнулся Эли. – Собираешься открыть шкатулку своей шпилькой?

– Это классика, разве не так? Посмотрим, что там за замок такой. – С этими словами Эйбра согнула шпильку, сунула в замочную скважину, повернула ее в одну сторону, затем в другую. Поняв, что она решила непременно открыть шкатулку, Эли собрался было подойти к кувшину с ключами, но в следующую секунду услышал тихий щелчок.

– Ты занималась этим раньше?

– В последний раз, когда мне было тринадцать. Я потеряла ключик от моего дневника. Кое-какие навыки остались.

Она приподняла крышку и вытащила несколько пожелтевших конвертов. Им уже и раньше попадались письма, которые в основном приходили в Виски Бич из бостона или Нью-Йорка. Какие-то из них были от предков Эли, уходивших на войну, или от женщин, вышедших замуж и уехавших в другие края.

Эйбра надеялась найти среди них любовные письма, но пока такие им не попадались.

– Бумага на вид очень старая, – заметила Эйбра и осторожно вынула письмо их конверта. – Написано, скорее всего, гусиным пером и… да, верно, старое. Вот дата. 5 июня 1821 года. Адресовано Эдвину Лэндону.

– Это, по всей видимости, брат Виолетты, – сказал Эли. – Ему было под шестьдесят. Он умер, кажется, в то же десятилетие. От кого письмо?

– От некоего Джеймса ДЖ. Фитцджеральда из Кембриджа.

Эли сделал запись в блокноте.

– Можешь прочитать мне его?

– Могу. «Сэр, я сожалею о прискорбных обстоятельствах и содержании нашей встречи, состоявшейся прошлой зимой. Я никоим образом не собирался вторгаться в вашу личную жизнь или вредить репутации. Несмотря на то что в тот раз вы предельно ясно выразили свое мнение и намерения, я испытываю чрезвычайную необходимость написать вам от имени нет… по настоянию моей матушки и вашей сестры Виолетты Лэндон Фитцджеральд».

Эйбра остановилась. Их взгляды встретились.

– Эли!

– Читай дальше. – Он встал и заглянул в письмо, которое она держала в руках. – В семейных архивах ничего не говорилось о том, что она вышла замуж или имела детей. Читай дальше! – повторил он.

– «После нашей январской встречи ваша сестра заболела самым серьезным образом. Наши жизненные обстоятельства продолжают усугубляться долгами вызванными смертью моего отца, случившейся два года назад. Выполняемые мною обязанности секретаря Андре Грендона, эсквайра, приносят мне скромней доход, благодаря чему мне относительно неплохо удается содержать мою семью. В данный момент мне приходится помогать и моей матери в дополнение к попыткам вернуть старые долги.

Я бы ни за что не осмелился обратиться к вам за финансовой помощью от моего имени, однако вынужден сделать это от имени вашей сестры. Поскольку ее здоровье никак не улучшается, доктора советуют нам переехать из города на побережье, полагая, что морской воздух окажет на нее благотворное целебное воздействие. Я опасаюсь, что она не доживет до следующей зимы, если нынешние обстоятельства не изменятся.

Самое заветное желание вашей сестры – вернуться в Виски Бич, вернуться в милый ее сердцу родительский дом, воспоминания о котором так дороги ей.

Взываю к вам, сэр, не как к дяде. Даю вам слово, что более никогда не посмею просить вас о помощи в силу наших родственных уз. Обращаюсь к вам как к брату, чья сестра желает вернуться в отчий дом».

Помня о хрупкой бумаге письма, Эйбра осторожно положила его на стол.

– Ох, Эли.

– Значит, она покинула дом. Дай подумать. – Эли выпрямился и принялся мерить шагами комнату. – В архивах не сохранилось сведений о ее семье и детях. Ничего не упоминается о них и о семье Виолетты. Я никогда не слышал о Фитцджеральде.

– Неужели ее отец уничтожил соответствующие документы?

– Скорее всего, так и случилось. Она сбежала из дома, и отец не только отрекся от нее, но и уничтожил все бумаги, в которых говорилось о ней.

– Должно быть, он был маленьким уродливым человеком.

– Напротив, высоким и красивым, во всяком случае. Он таким запечатлен на портретах, – поправил ее Эли. – Но что касается характера, внутренней сути, то тут ты, пожалуй, права. Значит, Виолетта сбежала, отдалилась от родственников и перебралась в Бостон или Кембридж, и отец отрекся от нее. Она вышла замуж, у нее родились дети, по крайней мере, у нее появился сын. Неужели Фитцджеральд и есть тот самый, кто спасся после крушения «Калипсо»? Имя ирландское, а вовсе не испанское.

– Скорее всего, ему понравился Блафф-Хаус. Или же в равной степени вероятно, что она встретила его и вышла за него замуж после того, как сбежала из дома. Неужели после этого не произошло ни одной попытки примирения? До самой смерти?

– Не знаю. По слухам, Виолетта сбежала вместе с любовником, но я помню, что ходили разговоры о том, что она убежала после того, как любовника убил ее брат. Разбирая наши архивы, я наткнулся на документы, в которых упоминалось о том, что причиной ухода из дома стала ее беременность. Но имя Виолетты действительно в конце 1770-х годов было вычеркнуто из всех бумаг. Теперь у нас есть письмо, и оно позволяет нам начать поиски некоего Джеймса Дж. Фитцджеральда из Кембриджа.

– Эли, следующее послание написано в сентябре того же года. Еще одна просьба. Ей стало хуже, а долги продолжают расти. Он утверждает, что его мать слишком слаба, чтобы держать перо в руке и писать самостоятельно, и пишет под ее диктовку. Знаешь, Эли, я так растрогалась. «Брат, я уповаю на прощение! Я не хочу предстать перед Господом с враждой в наших сердцах. Умоляю тебя, в память о нашей прошлой любви друг к другу, позволить мне вернуться в родительский дом, чтобы умереть в нем! Хочу, чтобы мой сын увидел своего дядю, моего брата, которого я когда-то так любила и который любил меня до того рокового дня. Я умоляла Господа простить мне мои прегрешения, так же, как и я прощаю тебя. Прости меня и позволь вернуться домой!»

Эйбра вытерла скатившиеся по щеке слезы.

– Но ведь он не простил ее, да? Вот третье письмо, последнее. Датировано шестым января. «Сегодня в шесть часов вечера Виолетта Фитцджеральд покинула этот мир. Последние месяцы своего земного бытия она сильно страдала. Эти страдания, сэр, остаются на вашей совести. Да благословит вас Бог, но не я.

На смертном ложе она поведала мне о том, что произошло в последних числах августа 1774 года. Призналась мне в своих прегрешениях, прегрешениях юной девушки и ваших, сэр. Она страдала и умерла, мечтая о родном доме и прощальных объятиях родственников отрекшихся от нее. Ни я, ни мои потомки не забудут этого. Лелейте ваши богатства, которые оказались для вас дороже ее жизни. Вы больше никогда не увидите ее живой и не встретитесь с ней на небесах. Будьте вы прокляты за ваши поступки, так же как все Лэндоны, которые родятся после вас».

Эйбра положила последнее письмо к двум предыдущим.

– Я согласна с ним.

– По общим отзывам, Эдвин Лэндон и его отец были суровыми, бескомпромиссными людьми.

– Я бы сказала, что письма это подтверждают.

– Более того, мы не знаем, ответил ли Эдвин на это письмо, и если да, то нам не известно, что именно. Известно лишь одно – они с Виолеттой «согрешили» в августе 1774 года. Через пять месяцев после крушения «Калипсо» на побережье возле Виски Бич. Нам нужно найти информацию о Джеймсе Фитцджеральде. Необходимо установить дату его рождения.

– Ты думаешь, что она уже была беременна, когда убежала из дома?

– Я полагаю, что именно этот «грех» могли осуждать такие люди, как Роджер и Эдвин Лэндоны. И я считаю, что с учетом их тогдашнего положения в обществе и их богатства они точно осуждали дочь, забеременевшую вне брака. – Эли подошел к ней и взял письмо с руки. – Джеймс – достаточно распространенное имя. Тогда сыновей часто называли в честь отца.

– Ты думаешь, что ее любовник, матрос с «Калипсо», носил имя Джеймс Фитцджеральд?

– Нет. Я думаю, что ее любовником был Натаниэль Джеймс Брум. Это он выжил после крушения корабля.

– Его второе имя – Джеймс?

– Именно. Кто бы ни был этот Фитцджеральд, я готов спорить, что Виолетта уже была беременна, когда выходила за него замуж.

– Брум мог убежать вместе с ней и изменить имя.

– Я так не думаю. Этот человек был пиратом, личностью со скверной репутацией. Я не верю, что он мог бы поселиться в Кембридже и вести там спокойную размеренную жизнь, воспитывая сына, который стал мелким клерком. Он ни за что не позволил бы Лэндонам завладеть сокровищем. Мне почему-то кажется, что Эдвин убил его. Убил, забрал драгоценности и выгнал сестру из дома.

– Ты считаешь, что он мог пойти на такое ради денег? По-твоему, они так безжалостно обошлись с ней, вычеркнув ее имя из семейных архивов, ради денег?

– Она вступила в любовную связь с разбойником. Убийцей и вором. Человеком, которого власти непременно повесили бы, если бы поймали. Лэндоны накапливали богатство, укрепляли положение в обществе, наращивали политическую мощь. Их дочь, которую они намеревались отдать замуж за какого-нибудь богача, погубила собственную жизнь. Они были бы опозорены ее браком с преступником или рождением незаконного ребенка. С ней следовало обойтись надлежащим образом.

– Обойтись? Надлежащим образом?

– Я вовсе не одобряю того, как они поступили с ней. Я всего лишь в общих чертах определяю их позицию и возможные действия.

– Я слышу речь адвоката Эли Лэндона. Этот адвокат не относится к числу моих любимцев.

– Адвокат Лэндон просто констатирует факты, моделирует поведение людей, живших в прошлом, и их тип мышления. Они были не правы, но такова была тогдашняя жизнь. Роль женщины в семье и обществе была не такой, как сейчас. У нее практически не имелось никаких прав, она была собственностью мужчин.

– Знаешь, мне это неприятно слышать.

– Держи себя в руках, – сказал Эли, когда она резко встала. – Я говорю о нравах конца восемнадцатого века.

– Ты говоришь это так, будто не видишь в этом ничего плохого.

– Это история. Далекое прошлое. Чтобы получить ясную картину тогдашних событий, нужно подходить к этому делу логично, а не эмоционально.

– Я предпочитаю эмоции.

– Эмоции – твоя сильная сторона. – Пусть она подойдет к этому эмоционально, решил Эли. Посмотрим, что даст сочетание логики и эмоций. – Что же подсказывают тебе эмоции(Что тогда случилось?

– Они подсказывают мне, что Роджер Лэндон был самовлюбленным бесчувственным ублюдком, а его сын Эдвин – бессердечным сукиным сыном. Они не имели права так жестоко обойтись с Виолеттой. Дело не в нравах эпохи, дело в самих людях.

– Эйбра, ты понимаешь, что говоришь о тех, кто умер два столетия назад?

– Ну, а твоя точка зрения какая?

Эли крепко потер лицо обеими руками.

– Почему бы нам не признать следующее? Мы сделали одни и тот же вывод. Частично он состоит в том, что Роджер и Эдвин Лэндоны были бессердечными, упрямыми и беспринципными типами.

– Это уже намного лучше и точнее, – ответила Эйбра. Ее глаза неприязненно сузились. – Беспринципные. Получается, что ты действительно веришь в существование сокровищ и в то, что Брум перенес их на берег. Ты веришь также и в то, что Эдвин убил его и воспользовался приданым Эсмеральды.

– Это в любом случае были похищенные драгоценности, но ты права. Я считаю, что он нашел их и прибрал к рукам.

– Тогда где же они, черт его побери?

– Я как раз и пытаюсь это выяснить. Но все это пустые слова, если исходная предпосылка неверна. Мне нужно найти следы сына Виолетты.

– Но как?

– Я могу найти их сам, но это займет много времени, потому что я юрист, а не историк. Но ведь сейчас есть много возможностей найти этого человека, например, существует много сайтов на тему генеалогии. Я могу обратиться к людям, которые знают в этом толк. У меня есть один такой знакомый. Когда-то мы с ним были друзьями.