— О, Эштон, Эштон, — простонала она, и слезы выступили у нее на глазах. — Подумай сам, каково мне будет, если я вернусь с тобой в Бель Шен. Я ведь так и не знаю своего имени — Лирин или Ленора. И все время буду мучиться, гадая, кто я: прелюбодейка или верная жена. А ключ здесь — в Билокси, в этом доме, и я верю, что все-таки в конце концов двери откроются и в темнице станет светло. Мне являются страшные, жуткие видения, и, если я не разгадаю их смысл, они будут преследовать меня до самой могилы. Мне бы так хотелось стать твоей, я хочу того же, чего хочешь ты, но я не могу уйти с тобой, пока не узнаю, кто я, откуда, что со мной произошло.

Высвободив руку, она положила ее на колено и погладила другой рукой, словно охлаждая горящую кожу.

— Мне надо возвращаться. Лучше всего будет, если ты отвезешь меня сейчас домой. — Она отвернулась, чтобы скрыть слезы, вновь хлынувшие у нее из глаз. — А то я не выдержу и отдамся тебе тут же, в экипаже.

Зная, каково ему будет, когда они расстанутся и он окажется один, Эштон попытался уговорить ее.

— Побудь со мной еще хоть немного. Давай пообедаем вместе, а потом я отвезу тебя домой.

Она умоляюще взглянула на Эштона, а он печально улыбнулся и, видя, как покраснели ее глаза, сдался.

— Может, я прошу у тебя слишком много. Я ведь знаю, каково тебе приходится.

Он медленно вздохнул, стараясь прийти в себя.

— Хорошо, поехали. Но настанет день, когда мы соединимся.

Вздохнув с облегчением, Ленора вытерла глаза. Она знала, как воздействовать на его чувства, и ему было так трудно ей противиться. Как это ей только удавалось? Впрочем, еще и сейчас она не могла забыть, что только что между ними произошло, и рука у нее все еще горела.

Эштон сказал Хикори, куда ехать, и, вновь откинувшись на сиденье, погрузился в созерцание своей спутницы, явно предпочитая ее образ мелькающим за окном пейзажам.

— У меня тут хотят на несколько дней одолжить «Русалку». Это мои деловые партнеры.

Видя ее удивление, Эштон пояснил:

— У них там какой-то прием, и всех местных богачей приглашают поиграть в азартные игры.

По правде говоря, идея принадлежала самому Эштону. Это была часть его плана, окончательная цель которого заключалась в том, чтобы похитить и увезти королеву.

Ленора заметила, как поблескивают у него глаза, и не смогла удержаться от вопроса:

— А ко мне-то это какое отношение имеет?

Лукавая улыбка подчеркнула контраст между дочерна загоревшей кожей и белыми зубами:

— Естественно, вы с Малкольмом тоже будете приглашены.

— Малкольм никогда в жизни не поднимется на борт твоего корабля. — Сама эта мысль казалась совершенно абсурдной. — Он слишком ненавидит тебя.

— Да, но мне говорили, что Малкольм — азартный игрок, любит легкий заработок, а особенно богатых людей. Выяснилось, что он не так уж преуспевает, как мне вначале казалось. Непонятно даже, откуда он берет деньги.

— Я ничего не знаю о его работе, — рассеянно сказала Ленора. Только сейчас ей пришло в голову, что Малкольм никогда не рассказывал ей о своем прошлом, своей семье, своей работе. — Да и вообще я мало что о нем знаю.

— Я тут послал своих людей посмотреть за ним, и выяснилось, что центр его деловой активности сосредоточен на втором этаже таверны.

— Ты хочешь сказать... — Ленора покраснела, подыскивая слово поприличнее, — ты хочешь сказать, что он общается с продажными женщинами?

Эштон улыбнулся.

— Если бы так, любовь моя, я бы ни за что не сказал тебе о его изменах. — Эштон покачал головой. — Нет, он там встречается с мужчинами, и это, судя по рассказам моих людей, весьма сомнительная публика. После встречи они обычно расходятся по городу, а затем через несколько дней снова встречаются с Малкольмом там же.

— Уходя, Малкольм обычно говорит мне, что у него назначены встречи с адвокатами. А когда возвращается, дает мне на подпись какие-то бумаги.

— Что за бумаги?

Ленора слегка пожала плечами.

— Не знаю. Он не дает мне читать их.

— И ты подписываешь? — с беспокойством спросил Эштон.

— Нет, — ответила она, несколько смущенная его волнением. — И не подпишу, пока он не даст мне их прочитать.

— Умница!

— А что, по-твоему, может в них быть? — спросила Ленора.

— Понятия не имею, но весьма вероятно, он хочет, чтобы ты подала на меня жалобу. Он был бы счастлив, если бы меня арестовали по подозрению в убийстве Мэри.

— А как ты думаешь, Эштон, кто мог убить ее?

— Может, Хорэс Тич? — Эштон пожал плечами. — Мэри когда-то работала у его сестры. А впрочем, не знаю. В конце концов, эта полоска земли, где мы живем, не отделена Китайской стеной от всего остального мира. Кто угодно мог зайти, надругаться над девочкой, прикончить ее и бросить в лодке.

Ленора содрогнулась.

— Но я ничего не слышала.

— Наверное, на нее напали, когда ты была у меня, и мне даже подумать страшно, что какое-то время ты была на берегу одна. — Эштон любовно посмотрел на Ленору и продолжал: — Я еще не поблагодарил тебя за алиби. Никак не думал, что ты скажешь шерифу, что была со мной.

Ленора бросила на Эштона робкий взгляд.

— Твоя свобода дороже моей репутации.

Эштон ласково потрепал локон, упавший ей на шею.

— А где ты оставила свою шляпку?

Ленора удивленно посмотрела на него.

— Было так жарко, что я оставила ее в экипаже, но как?..

— Как я узнал, что ты носишь шляпку? — Эштон не дал ей закончить вопрос. — Я же видел, как ты сегодня утром уходила из дома, помнишь? К тому же я замечаю все, что касается тебя. Если бы я не видел, что на тебе шляпка, то удивился бы, наверное, почему у тебя волосы немного растрепаны...

Неожиданно смутившись, Ленора быстро поправила прическу и тут же, заметив, что Эштон улыбается, поняла, что он просто поддразнивает ее. Снова положив руки на колени, она неловко улыбнулась, а Эштон любовно сжал ей руку.

— Мне приходилось видеть твои волосы и не в таком состоянии, дорогая, и твоя красота сводила меня с ума.

Эштон полуобнял ее, и, остро ощущая его близость, Ленора прильнула к нему.

— Между прочим, ты знал, что, когда Малкольм женился на мне, я была вдовой?

— Ты имеешь в виду, Ленора... — Эштон не мог скрыть удивления.

— Ну да, я... Перед тем, как выйти за Малкольма, я была замужем за Камероном Ливингстоном.

— Если только ты за него вообще вышла, — мягко заметил Эштон.

— Ты когда-нибудь поверишь, что я не Лирин?

— Только когда получу неопровержимые доказательства, мадам.

— Лирин Ливингстон как-то не звучит.

— Когда я женился на Лирин, она не была вдовой. — Покачивая головой, Эштон лукаво посмотрел на нее. — Она была девственницей.

— Ну, обо мне этого не скажешь, в чем ты мог убедиться, когда мы занимались любовью в Бель Шен, — сказала Лирин и тут же пожалела о своих словах — настолько по-дурацки они прозвучали. В конце концов, Лирин или Ленора, но она к тому времени была замужней женщиной. Вопрос только в том, за кем замужем.

Эштон усмехнулся и прижался губами к ее волосам.

— Да, дорогая, к тому времени ты уже потеряла невинность. Это случилось по меньшей мере три года назад, я могу с уверенностью утверждать, что, когда после той ночи пробились первые лучи солнца, мы уже были мужем и женой.

— Подъезжаем! — крикнул со своего места Хикори.

Эштон выглянул в окно. Во все стороны до самого горизонта расстилался свинцово-серый океан. Хикори ехал домой не торопясь, и все равно им ужасно не хотелось расставаться друг с другом. Эштон потянулся к ней, и Ленора с готовностью вложила ладонь в его руку.

— Малкольм получит приглашение на «Русалку». Мне хотелось бы, чтобы ты пришла. Придешь?

— Если это имеет для тебя значение, приду.

— Имеет... Потому что я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Так что, когда увидишь, что «Русалка» отчаливает, не расстраивайся. Я остаюсь с тобой.

— Мне будет не хватать «Русалки». Я так люблю смотреть на нее с балкона.

— На ее место придет другое судно, мадам, — со смешком ответил он. — Имейте терпение.

— А разве ты отменил торговые рейсы? — удивилась Ленора. — Ведь ты же теряешь массу денег, когда корабли без толку простаивают здесь, в заливе.

— Когда у человека сердце не на месте, деньги не имеют значения.

Эштон снова выглянул в окно и нахмурился: до дома оставалось всего ничего. Они подъезжали к дорожке, которая вела прямо к подъезду. Он умоляюще посмотрел на Ленору. Трудно сказать, она ли к нему склонилась, он ли притянул ее к себе, но, так или иначе, они сплелись в крепком объятии, и он жадно припал к ее губам. Поцелуй, хоть и непродолжительный, поднял в ней целую бурю чувств, и, когда ландо свернуло на дорожку, оба и представить не могли, что вот-вот расстанутся. Ленора жалела, что попросила отвезти ее домой так рано. Она задрожала, почувствовав, что на грудь ей легла его рука. Он тут же резко отстранился. Сохранить спокойное выражение лица представлялось обоим неразрешимой задачей. Эштону пришлось выдержать долгую паузу перед тем, как выйти из экипажа. Он взял Ленору за руку, мягко сжал ей пальцы и помог спуститься.

Едва они достигли входа, как дверь широко распахнулась и на пороге появился Малкольм. Лицо его потемнело от ярости. Ленора предпочла не заметить взгляда, который он метнул на нее, и, хоть все еще не забыла утренней сцены в экипаже, приветливо произнесла:

— Мистер Уингейт любезно подвез меня домой, Малкольм. Как хорошо, что мне не пришлось идти пешком, верно?

Большие мясистые руки Малкольма сжались в кулаки, а глаза его так и пылали ненавистью. Ему была невыносима терпеливая улыбка Эштона, чего бы он только ни дал, чтобы выбросить его за порог.

— Иди к себе, — отрывисто бросил Малкольм, указывая Леноре наверх. — С тобой я поговорю попозже. А сейчас мне надо обсудить кое-что с мистером Эштоном.

Ленора повиновалась, но, войдя в дом, осталась в гостиной и даже подошла к стеклянной двери, чтобы слышать, что происходит снаружи. Малкольм изо всех сил пытался держать себя в руках, но было очевидно, что он готов в любую минуту взорваться. Если б только обстоятельства позволяли, она встала бы между двумя мужчинами, чтобы предотвратить возможные последствия столкновения.

— Когда, наконец, черт возьми, вы нас оставите в покое? — начал Малкольм. — Вы постоянно пристаете к моей жене...

— Пристаю к чьей жене? — удивленно перебил его Эштон.

Малкольм еще больше разъярился, но скрыл свой гнев сардонической усмешкой.

— Ну вот, опять. Вы прекрасно знаете, чья она жена.

— Вот-вот, — подхватил Эштон, — знаю и приехал за ней, чтобы отвезти ее домой.

— С вами бесполезно говорить! — взорвался Малкольм. — Вы нарочно закрываете глаза на факты.

— Не на факты, Малкольм, а на ваши нелепые подозрения.

— Даже когда истина у вас перед глазами, вы все равно не видите ее!

— Меня считают упрямцем, но от истины я никогда не отворачиваюсь. Просто меня еще не убедили, что у вас есть права на Лирин.

— Ленору!

Эштон усмехнулся и слегка пожал плечами.

— Посмотрим, Малкольм, посмотрим. — Эштон поставил уже ногу на ступеньку, но на секунду задержался и обернулся. — Пусть даже так, пусть будет Ленора, все равно вы ее не стоите.

Он забрался в ландо и откинулся на спинку сиденья. Хикори хлестнул лошадей, и они двинулись к себе домой, в палатку.

Куда бы Ленора ни направлялась, Эштон оказывался поблизости. Это была изощренная игра, ибо Малкольм скоро обнаружил, что Эштон, как тень, постоянно следует за ними по пятам. Если Ленора оставалась дома, Эштон тоже оставался в своей палатке, используя каждую возможность приблизиться к Леноре, пока Малкольма дома нет. Если она отправлялась с Малкольмом, он двигался вслед, не выпуская их из пределов досягаемости.

Малкольму это изрядно действовало на нервы, но другие от души забавлялись. Мейган за спиной хозяина молчаливо поощряла Эштона, и глаза ее загорались всякий раз, когда она видела, как он следует верхом или в своем ландо за экипажем, в котором едет Ленора. И только когда он далеко заплывал в океан, Мейган испытывала некоторое беспокойство. В эти моменты она скромно отводила глаза, чтобы никто не заподозрил, что она любуется этим великолепным мужским телом.

Даже Роберт Сомертон начал более снисходительно относиться к постоянному присутствию Эштона. Он уже перестал выходить из себя, видя, как тот, собираясь поплавать, выходит из палатки почти нагишом, и иногда даже заходил к нему что-нибудь выпить, хотя чаще всего это был только кофе.

А Ленора от души наслаждалась его близостью. Его неукротимой настойчивостью. Видом его загорелого тела. Может, такие чувства и не пристали благородной леди, но она снова хотела прикоснуться к этим твердым ягодицам, провести пальцами по гибким бедрам, возбудить его своими прикосновениями. С каждым днем сопротивление ее все уменьшалось, и стало ясно, что о Малкольме, как о муже, она и помыслить не может.