Из-за спертого воздуха у Леноры выступили на лбу капельки пота. Она осторожно принялась постукивать по стенкам сундуков и чемоданов. В ответ неизменно раздавался глухой звук, пока она не добралась до того, что выглядел поновее. Было в нем что-то отдаленно знакомое. «Что бы там могло быть?» — подумала Ленора. Она ослабила ремни и попыталась приподнять крышку, но выяснилось, что он заперт. Растущая уверенность, что когда-то этот сундук принадлежал ей, заставила Ленору порыться в коробках в поисках какого-нибудь инструмента, с помощью которого можно было бы открыть эту штуку. Но ничего лучшего, чем сломанный нож для вскрытия конвертов, не нашлось. Изрядно попотев, Ленора наконец оставила бесплодные попытки. Пока не отыщется что-нибудь покрепче, содержимое сундука останется тайной.

Ленора продолжала осмотр. На очереди были картины. На глаза ей поначалу попались обычные пейзажи, но позади была какая-то картина, накрытая относительно свежей простыней. Она сняла ее, подвинула картину к свету. На ней был изображен пожилой человек примерно возраста Роберта. Лицо было довольно заурядным, но с правильными чертами. Венчалось оно гривой растрепанных седых волос. Хоть выглядел человек весьма суровым и недоступным, было что-то в выражении его зеленых глаз, свидетельствующее о его достоинстве и справедливости. Ленора рассмотрела портрет со всех сторон, но никаких воспоминаний он в ней не пробудил. Она поставила картину и отступила. Но тут ей неожиданно вспомнился пейзаж, висящий в гостиной. Что-то в нем напоминало фон, на котором был изображен человек на портрете.

Она вернулась, взяла картину и осторожно спустилась вниз. Отставив ее в сторону, она подтащила к камину высокий стул. Сняв висевшую над камином картину, она поставила ее рядом с портретом и отступила немного назад. Пейзаж был сам по себе похож на большую проплешину на древесной коре; в гостиной он был совершенно не к месту и ничего, кроме недоумения, не вызывал. Но стоило поставить его рядом с портретом, как вся комната обрела гармонию. В таком соседстве он точно вписывался и в обстановку дома. Леноре хотелось оставить портрет висеть здесь, внизу. Но, не зная, откуда взялся пейзаж, она не захотела огорчать Малкольма на тот случай, если это его подарок.

Она запомнила точное место в гостиной, где он только что стоял, и отнесла назад, на чердак. Снова спустившись, она размотала веревку, и люк закрылся. Выйдя в холл, Ленора закрыла дверь, ведущую в коридор.

Вернувшись в гостиную, она почувствовала, как тоска вновь наваливается на нее. Легкий свежий ветерок, дувший с залива, шевелил шторы и мягко остужал кожу. Ленора взяла томик пьес и уселась рядом с застекленной дверью, где было всего прохладнее.

Через какое-то время книга соскользнула ей на колени, а взгляд устремился куда-то вдаль, в сторону океана. Постепенно перед ее внутренним взором выплывало некое лицо, но не то, которое она ожидала. Это был человек с портрета, и выражение его лица постоянно менялось. То оно смеется, то хмурится, то погружается в раздумье, то светится нежностью.

Ленора сдвинула брови. Где-то за непроницаемой стеной в ее сознании хранилась память об этом человеке, и казалось, что он хорошо ей знаком.

Некоторое время спустя вернулся Малкольм. Его лошадь черной масти, проделав длинный путь от самого города, была вся в пене, но наезднику, казалось, это было все равно, и он направил измученное животное в сторону палатки Эштона. Описав перед ней несколько кругов, Малкольм наконец остановился у входа. Натянув поводья, он иронически окликнул:

— Выбирайтесь из своего укрытия, мистер Уингейт. Я хочу поговорить с вами.

Гадая, что бы такое мог задумать этот тип, Эштон откинул полу шатра; Ленора тоже не смогла сдержать любопытства и вышла на крыльцо. Прищурив от солнца глаза и беспокойно закусив губу, она смотрела, как Эштон приближается к Малкольму.

— Ну, что вы сегодня задумали, Малкольм? — непринужденно спросил Эштон, поглядывая на визитера и покусывая кончик сигары.

Малкольм ответил не сразу, он поглаживал круп лошади и словно демонстрировал таким образом вообще-то несвойственную ему любовь к животным. Как правило, он загонял их до изнеможения, а затем менял одну лошадь на другую, готовя ей ту же судьбу.

— В городе мне сказали, что вы ищете лошадь в подарок некой даме.

— Верно, — согласился Эштон, закуривая новую сигару.

— Могу я поинтересоваться, для кого именно?

Разминая туго скрученные табачные листья, Эштон прищурился и, только убедившись, что сигара раскурилась, вынул ее изо рта и ответил:

— В свое время Лирин была отличной наездницей. — Он выковырял попавшую в зубы крошку табака и добавил: — Мне кажется, ей понравится такой подарок.

Взгляд у Малкольма сделался ледяным.

— Ленора тоже не последняя в этом деле, — злобно усмехнулся он, — но если вы думаете, что я позволю своей жене принимать подарки от чужих мужчин, то глубоко заблуждаетесь.

Эштон равнодушно пожал плечами.

— А я и не собираюсь загонять эту лошадь в вашу конюшню, Малкольм. Я для этого слишком хорошо к ней отношусь. — Эштон выразительно указал кончиком сигары на беспокойно переступающую кобылу. — Если с лошадьми обращаться так, долго они не протянут.

Малкольм и не подумал оправдываться.

— Я беру от них все, что мне нужно. — Он широко осклабился. — То же самое можно сказать и о женщинах.

У Эштона потемнели глаза. Он медленно провел пальцем по щеке.

— Да, мне приходилось видеть женщин, с которыми вы имеете дело, в таверне Руби. Вид у них примерно такой же, как у этой лошади.

Малкольм привстал в стременах, собираясь соскочить на землю, но здравый смысл возобладал, и он снова опустился на круп лошади, пожав тяжелыми плечами.

— По крайней мере, в одном случае наши вкусы совпадают.

— Восхищаться такой женщиной, как Лирин, нетрудно, — Эштон снова сунул сигару в рот и с наслаждением затянулся. Прицокнув языком, он добавил: — Не могу только понять, что в вас нашла Ленора.

Малкольм побагровел от злости и вновь с трудом удержался, чтобы не спешиться. С презрительной усмешкой он парировал:

— Тем же вопросом я задавался применительно к вам и пришел к выводу, что вы просто заставили Лирин выйти за себя. В этих краях вы стали просто чумой.

— Для вас — может быть, — усмехнулся Эштон.

— Нет нужды уверять, что мы не испытываем друг к другу симпатии, — холодно заметил Малкольм. — Полагаю, ни у кого из нас иллюзий на этот счет нет.

— Похоже, что так, — согласился Эштон.

— Тогда вам должно быть понятно, — криво улыбнулся Малкольм, — что я не позволю Леноре принимать от вас подарки. Так что лучше поберегите свои денежки.

— Я не нуждался в вашем одобрении, Малкольм, когда начал искать Лирин, — невозмутимо ответил Эштон. — Не нуждаюсь и сейчас. Я уже нашел лошадь для дамы. Скоро ее приведут сюда!

— И все равно я не позволю Леноре принять ее! — крикнул Малкольм. — Вы что, не понимаете меня?

Эштон лениво пожал плечами.

— Кобылу будут держать здесь. Хикори позаботится о том, чтобы в любой момент Лирин могла ею воспользоваться.

Едва сдерживаясь, Малкольм еще глубже вдавился в седло.

— Ушам своим не верю. С таким упрямством я еще никогда не сталкивался. У вас что, в голове вместо мозгов солома? Похоже, что так, если вы полагаете, что я разрешу Леноре сесть на эту кобылу. Солома!

— А вы, не иначе, собираетесь ее сделать пленницей этого дома? — в ответ заметил Эштон. — Вы не разрешаете ей выходить, пока я здесь...

— И ничего удивительного! — отрывисто заявил Малкольм. — Именно потому, что вы здесь! Я не хочу, чтобы она разделила судьбу Мэри. А ведь с ней случилось несчастье сразу, как вы приехали! Отчего бы это? Здесь было тихо и покойно, пока не появились вы!

— Ну разумеется, — иронически откликнулся Эштон. — Тут вам никто не смел перечить. А что касается Мэри, вам так же хорошо, как и мне, известно, что ни я, ни кто другой из моей команды не имеют к ее гибели никакого отношения.

— Вовсе нет! — запротестовал Малкольм.

— Я думал, вы умнее, — засмеялся Эштон. — Наверное, я заблуждался. Впрочем, понятно, почему вы хотите, чтобы меня обвинили в убийстве. Вы спите и видите, чтобы избавиться от меня и чтобы Лирин навсегда осталась в этом доме! — При этой мысли Эштон вышел из себя и, махнув рукой в сторону деревянного строения, заявил: — Вы боитесь дать ей свободу, потому что боитесь потерять ее или то, что рассчитываете получить от нее.

— Это еще что такое? — взвизгнул Малкольм.

Эштон бросил на соперника ледяной взгляд.

— Ее отец стареет. К тому же он пьет, и с ним в любой момент может что угодно случиться. Тогда вы станете богатым человеком. А пока вы просто выжидаете, позволяя природе делать свое дело.

— У меня есть собственные доходы! — крикнул Малкольм.

— Откуда? Откуда, скажите на милость? — настойчиво спросил Эштон. — Насколько я понимаю, ничего у вас нет. Вы не плантатор. У вас нет земли. Вы, как воробей, прыгаете с ветки на ветку, задерживаясь в тепленьких местечках и не оставляя за собой ничего, кроме помета.

— Ну ладно, хватит, мне это надоело, — сказал Малкольм, яростно натягивая поводья. Лошадь дернула головой, словно в нее впился овод, с места взяла в карьер. Перед тем как направить ее к дому, Малкольм описал круг и крикнул напоследок: — Забудьте про кобылу, Уингейт, и не тратьтесь понапрасну. Я не позволю Леноре сесть на нее.

Он пришпорил лошадь, и через мгновенье осадил ее уже у крыльца собственного дома. Спрыгнув на землю, он бросил поводья мальчишке из конюшни и поднялся по ступенькам. Грохоча сапогами по деревянному полу, едва сдерживая ярость, он прошагал в дальний конец веранды, где стояла Ленора. Малкольм даже не заметил, что она вся дрожит, а в глазах застыла тревога. Он был слишком поглощен тем ультиматумом, который собирался ей предъявить и настоять на его выполнении.

— Этот негодяй, что обосновался в палатке, купил тебе кобылу. — Малкольм остановился, презрительно усмехнувшись в ответ на изумленный взгляд Леноры. — Но только тебе не следует так уж радоваться его щедрости, дорогая. Я запрещаю тебе принимать этот подарок. — Взгляд его сделался жестоким, в глазах появился опасный блеск. — И не смей мне перечить.

Он круто повернулся и вошел в дом. Стук захлопнувшейся за ним двери заставил Ленору вздрогнуть. После его ухода наступила тишина. Переждав немного, Ленора с облегчением вздохнула, решив, что приступ гнева у Малкольма прошел.

Переваривая новость, принесенную Малкольмом, Ленора обернулась и посмотрела на Эштона, все еще остававшегося на берегу. Он стоял, слегка расставив ноги и скрестив руки. В зубах дымилась сигара. Она почти видела, как, перекатывая во рту сигару, он смотрит на нее сквозь струйку дыма и подмигивает. Даже на расстоянии Ленора чувствовала его любящий взгляд. Зная, о чем он думает, Ленора слегка зарделась, и это не имело никакого отношения к Малкольму.

Лошадь привели на следующий день, к счастью, в отсутствие Малкольма. Ее неторопливо вел за собой какой-то человек, ехавший впереди на другой кобыле. Когда они проходили мимо дома, на крыльцо, захваченная видом этого конного парада, выбежала Ленора. Когда гнедая, с длинной развевающейся гривой лошадь неспешно, словно боясь перейти на рысь, проходила мимо дома, хвост ее, до того болтавшийся свободно, высоко поднялся. Ноги у лошади были длинные, кобыла представляла великолепный образец, и Ленора с уверенностью подумала, что скорее подогнутся эти изящные ноги, нежели надломится дух.

Не обращая ни малейшего внимания на двух стражей, вышедших на дорожку, чтобы не допустить процессию ближе к дому, конюх невозмутимо продолжал свой путь и остановился только возле палатки. Эштон вышел и приветствовал его широкой улыбкой. Незнакомец спешился, обменялся рукопожатием с хозяином и кивнул, выслушав, что ему сказали. Судя по всему, Эштон велел отвести лошадь на заранее приготовленное место, в опасной близости от пограничной полосы, разделяющей его владения и дорожку, которую он выделил Малкольму. Конюх повиновался; видя это, стражи, обмениваясь возбужденными репликами и нервно жестикулируя, устремилась навстречу, дабы предотвратить возможное вторжение. Когда ездовой показывал лошадь Эштону, Ленора подошла к самым перилам, но все равно отсюда было не разглядеть. Подняв юбки, она пробежала через веранду и устремилась к тому месту, где собралось небольшое общество — стражи по одну сторону границы, Эштон, незнакомец и лошадь — по другую. Один из стражей, оглянувшись, увидел приближающуюся Ленору и поспешил ей навстречу. Готовый вмешаться, Эштон выступил вперед, но Ленора и сама продемонстрировала твердость характера.

— Либо вы будете настолько любезны, чтобы освободить мне дорогу, — угрожающе произнесла она, — либо я пройду сквозь вас, мимо вас, через вас - как угодно, но пройду. Если вы все же будете настаивать, вам придется меня связать, потому что иначе мне трудно будет побороть искушение вцепиться в вас и выцарапать вам глаза. Ясно?