Пока Анника лихорадочно соображала, как ей поступить, разрываясь между желанием выбежать из кухни через заднюю дверь и стремлением покончить со всем этим, откровенно признавшись во всем брату, Роза встала и, упершись руками в бока, вперила в мужа грозный взгляд.

– Твоя сестра хочет поговорить, но не с тобой.

Кейс посмотрел сердито сверху вниз на жену.

– Она скажет мне правду, хочется ей этого или нет.

Роза сложила руки на торчащем вперед животе, и Анника увидела, что взгляд брата мгновенно смягчился.

– Ты должен слушать, что тебе говорят, и не орать.

– Ты себя-то слышишь, Роза? Ты же сама и орешь.

Протянув руку, Роза ткнула его пальцем в грудь.

– Будь добр к своей сестре.

Взгляд, который Кейс бросил в этот момент на Аннику, ничего не обещал.

– Идем в гостиную.

Анника поднялась, чувствуя себя как преступница с петлей на шее, сидящая на готовой вот-вот вырваться из-под нее норовистой лошади. Кейс взял ее за руку и потащил за собой через холл в гостиную. Роза последовала за ними, однако Кейс не пустил ее в гостиную, захлопнув дверь у нее перед носом.

– Перестаньте с Розой терзать меня, – сказал он, повернувшись лицом к Аннике. – А теперь выкладывай.

В ожидании ее объяснения он прислонился к камину, необычайно похожий в этот момент на Калеба. Одежда сидела на нем как влитая и его иссиня-черные волосы, более длинные чем предписывалось модой, были тщательно расчесаны и скреплены на затылке заколкой, украшенной бисером. Черная, одного цвета с брюками, рубашка Кейса была из тончайшего полотна, а поверх нее он надел безрукавку из дорогой телячьей кожи. Анника сознавала, что могла бы запросто влюбиться в него, если бы он не был ее братом. Как же тогда, спросила она себя, она смогла влюбиться в Бака Скотта? Конечно, он был таким же высоким, как Кейс, если не еще выше, но на этом, пожалуй, и кончалось их сходство. Кейс был брюнетом, а у Бака волосы были светлыми. Кейс отличался изысканностью манер, он был элегантен и высокообразован, Бак же был грубоват и не обладал внешним лоском. Неотшлифованный алмаз…

– Я сказал, выкладывай.

Поглощенная своими мыслями, Анника от неожиданности вздрогнула, услышав голос Кейса. Мимоходом пожалев, что не заплела косу, она поспешно пригладила взлохмаченные ветром волосы и заговорила, нервно меряя шагами комнату:

– Ты сказал, ты думаешь, что все не ограничилось лишь похищением, и ты прав, но…

– Я так и знал! – воскликнул Кейс с нескрываемым самодовольством.

– Но это не то, что ты думаешь.

– И что же, по-твоему, я думаю?

– Ты думаешь, что Бак меня изнасиловал.

– Разве не так?

Помедлив секунду, она сказала, глядя ему прямо в глаза, чтобы быть уверенной, что он ее правильно поймет:

– Ему не нужно было этого делать.

Ей никогда еще не доводилось видеть человека, которого бы ударили под дых, но она знала, что происходит с парусами на море, когда наступает внезапно штиль. И в этот момент Кейс выглядел таким же поникшим, как паруса при полном безветрии. Однако, судя по выражению его лица, он все еще не верил тому, что она ему сказала.

Когда он наконец заговорил, слова, произносимые им, прозвучали тихо, но отчетливо:

– Что конкретно ты хочешь этим сказать?

– Что я позволила ему любить меня, – прошептала она.

Кейс взорвался.

– Любить? Ха! Я весьма сомневаюсь в том, что этот живодер знает, как любить! Ты уверена, что позволила ему, Анника? Или ты защищаешь его по какой-то непонятной мне причине? Потому что, если он изнасиловал тебя, то помоги мне Господь, я…

Схватив брата за плечо, она потрясла его изо всех сил. После чего тихо, ровным, размеренным тоном произнесла:

– Я умоляла его об этом.

Размахнувшись, Кейс влепил ей звонкую пощечину.

Анника рухнула в стоявшее у камина кресло, и в ту же секунду дверь распахнулась и в комнату влетела Роза, глаза которой сверкали от гнева.

– Basta! Кейс, прекрати!

Кейс, в явном изумлении от собственного поступка, опустился на колени возле кресла и попытался взять руку Анники, но она тут же ее вырвала.

– Черт! Прости меня, Анника, – проговорил он смиренно.

– Вероятно, я заслужила это, – прошептала Анника, чувствуя себя в этот момент самым несчастным человеком на свете. Брат ненавидит ее, родители, скорее всего, не захотят теперь с ней даже разговаривать, и все это ради чего? Бака она все равно потеряла.

Кейс обнял сестру, и, видя, что Анника склонила голову ему на плечо, Роза тихонько вышла, вновь оставив их наедине.

– Прости меня, – повторил Кейс. – Я совсем потерял голову. До сих пор не могу поверить, что это правда.

Шмыгнув носом, Анника вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– Это правда.

Кейс вздохнул и, почувствовав, что она немного успокоилась, убрал руку.

– Ну, и что теперь?

– Не знаю.

– Ты его любишь?

– Да. Я думала, он тоже меня любит, но он так и не приехал за мной.

– А как же Баттонз?

В нескольких словах она рассказала ему, как Бак хотел, чтобы она осталась с ним, но она, как ей ни хотелось выйти за него замуж, наотрез отказалась жить с ним в горах, и как он пытался уговорить ее найти для Баттонз настоящий дом, семью, которая могла бы дать девочке все то, чего она была лишена, живя с ним в глуши.

– Я думала, что со временем смогу убедить его переехать в город. Из него вышел бы замечательный врач… – Увидев скептическое выражение на лице брата, она добавила: – Это правда, поверь мне. Но тут явились эти негодяи и, так сказать, спасли меня. И теперь я не знаю, любил ли меня Бак или нет. Почему он не приехал за мной? И как я могу теперь возвратиться в Бостон к родителям?

– Баттонз можем взять мы с Розой, – проговорил без колебаний Кейс. – И ты можешь спокойно возвратиться в Бостон. Совсем необязательно говорить кому бы то ни было о том, что с тобой случилось.

– Все не так-то просто, – Анника глубоко вздохнула, собираясь с силами в ожидании нового взрыва негодования. – Мне кажется, Кейс, что я беременна.

Он встал с колен и, вновь подойдя к камину, снял с каминной полки отделанную золотом вазу из черного дерева. На мгновение Анника испугалась, что сейчас он бросит вазу в камин, однако Кейс поставил вазу обратно на полку и, не оборачиваясь, спросил:

– Ты бы вышла за него замуж?

– Да.

Кейс возвратился к ней и, присев возле кресла на корточки, стиснул ее ладонь.

– В таком случае, – произнес он тоном отца, обещающим своему дорогому отпрыску леденец, – нам остается только разыскать мистера Скотта и, сообщив ему приятное известие, помочь ему остепениться.

– Ты не можешь заставить его, Кейс. И это совсем не то, чего я хочу. – Она махнула в сторону окна. – Бак похож на этих твоих бизонов – его настоящее место не в загоне. Таких, как он, больше нет. Он единственный в своем роде, и ему дорога его свобода. И если он сам не решит, что ему хочется на мне жениться… ну… я не стану его к этому принуждать. И ты тоже, – поспешно добавила она, – не должен этого делать.

Кейс с облегчением вздохнул, словно все наконец было решено, и поднялся.

– Почему бы нам сначала не убедиться окончательно, что ты и вправду беременна, прежде чем что-либо предпринимать? Ты согласна?

Улыбнувшись ему сквозь слезы, она быстро встала с кресла.

– Спасибо тебе, Кейс.

Взяв ее слегка пальцем за подбородок, он приподнял ей голову и посмотрел на уже побледневшее пятно у нее на щеке.

– Прости еще раз за то, что ударил тебя. До сегодняшнего дня я не ударил в своей жизни ни одной женщины.

Внезапно Анника вспомнила слова Розы о каком-то давнем изнасиловании, но, прежде чем она успела спросить Кейса, что имела в виду невестка, говоря это, дверь отворилась и в комнату вошла Роза.

В глазах у нее плясали веселые чертики, и на лице сияла улыбка.

– Анника! К дому приближается какой-то всадник. Он высокий и…

Подобрав юбки, Анника стрелой вылетела из комнаты. Поспешно пригладив в коридоре волосы, она стремглав промчалась через столовую и холл и влетела в кухню. Сквозь тюлевые занавески на овальном стекле двери, ведущей во двор, был ясно различим силуэт высокого человека, поднимающегося по ступеням. Его светлые волосы ярко блестели на солнце. В следующее мгновение с веранды донесся стук каблуков.

Сделав глубокий вздох, Анника распахнула дверь. И у нее упало сердце.

– Анника! Слава Богу! – Стоявший на пороге элегантно одетый мужчина схватил ее в объятия.

С трудом подавив мгновенно охватившее ее желание вновь разрыдаться, она выдавила:

– Ричард? Что ты здесь делаешь?


День был поистине безупречным для первой недели мая. Высоко в безоблачном небе сияло солнце, заливая ярким светом поляну, изумрудные сосны, которые, казалось, о чем-то шептались при каждом порыве ветра, и обнаженного по пояс мужчину, рубящего дрова за новой оградой во дворе перед хижиной. Топор в руках мужчины ритмично поднимался и опускался, и в такт с движениями на его блестящей от пота спине перекатывались мускулы. Хотя лето было уже не за горами, он все еще нуждался в дровах, поскольку ночи в горной долине бывали нередко довольно прохладными и весной, и летом.

Бак отложил топор и вытер вспотевший лоб. Достав из заднего кармана брюк старую выцветшую косынку, он повязал ее на лоб, чтобы волосы не падали на лицо и пот не заливал глаза, и окинул взглядом долину. Все вокруг было таким же, как всегда, но сейчас он смотрел на то, что его окружало, совсем другими глазами. Раньше он слышал музыку в шепоте сосен. Теперь она была ему не слышна. Раньше он всегда замечал, как сверкает на солнце вода в ручье. Теперь же он этого не видел. Раньше до него доносился веселый смех ребенка. Теперь же вокруг царила угрюмая тишина, и единственное, что он слышал, был тоскливый стук его одинокого сердца.

До Анники жизнь его была совсем иной.

Теперь же у него осталась только работа, чтобы отмечать унылую череду серых, пустых дней.

Внезапно он заметил едущего вдоль берега речушки Старого Теда. На мгновение он ощутил порыв броситься ему навстречу и пройти вместе с ним назад, просто для того, чтобы насладиться звуками голоса другого человека, но он знал, что если так поступит, то покажет Теду свою слабость. И старик несомненно тут же догадается, что он вконец истерзался от своего одиночества. А этого никак нельзя было допустить.

Поэтому он вновь взялся за топор и занялся опять рубкой дров, остановившись, только когда Старый Тед въехал на своей лошади во двор и спешился.

– Как дела, Бако? – Тед подтянул штаны и повел лошадь и мула к навесу. Задав им корм и напоив их, он возвратился к Баку.

– Прекрасно, Тед. Лучше не бывает. – Какой же ты лгун, Бак Скотт!

– И сколько же ты выручил за мои шкурки? – спросил он Теда.

Тед снял висевший у него на поясе мешочек и покачал его перед Баком, чтобы тот, глядя с каким трудом он раскачивается, в полной мере оценил его весомость.

– Тут тебе хватит на всю зиму, а может, и на пару зим. И я купил припасы, как ты просил.

– Хорошо, позже я помогу тебе их разгрузить. А теперь идем в дом. Моей ноге требуется отдых.

Подняв с земли свою фланелевую клетчатую рубашку, Бак надел ее, но застегивать не стал и вместе с Тедом направился к хижине. Дверь была широко открыта, как и ставни, и в окна лился солнечный свет.

– Да, как она? Когда я уезжал, ты едва ковылял.

– Неплохо. Наступить на нее, правда, еще полностью не могу, но я продолжаю, втирать в нее медвежье сало и каждый день ее разрабатываю. Так что дело идет на поправку.

Тед выдвинул себе из-под стола стул, сел и, достав из-за пазухи Мышку, поставил ее на пол. Та походила по комнате, понюхала углы и, возвратившись, замерла у стула Теда, всем своим видом показывая, что желает, чтобы ее вновь взяли на руки.

– Все никак не расстанешься со своей собакой?

– Мышка – лучший друг человека.

– Глядя на тебя, я радуюсь, что у меня нет лучшего друга, – пробормотал Бак и отвернулся, не желая смотреть, как Тед целует свою облезлую собачонку в губы.

Молча он налил в тарелку бобовой похлебки и, поставив ее перед приятелем, положил рядом ломоть кукурузного хлеба. После чего приготовил себе и Теду по кружке кофе и, подтащив к столу кресло, сел и вытянул перед собой раненую ногу.

– В Шайенне все по-прежнему? – Баку хотелось откусить себе язык за то, что он все-таки не выдержал и спросил об этом, но, судя по той неторопливости, с какой Тед ел бобы, прошли бы, вероятно, часы, прежде чем он начал бы рассказ о своем путешествии.

– В общем-то да, – пробормотал Тед, отправляя в рот очередную ложку похлебки. Крошки кукурузного хлеба усыпали всю его бороду.

Барабаня пальцами по скатерти, Бак устремил взгляд на пятно сажи на потолке над камином.

– Никаких, значит, новостей? Ты привез газету?