Сюзанна Форстер - Приходи в полночь

Армандо начал пить еще до трагической смерти молодой жены, но после этого все вообще изменилось. Ожесточившийся и агрессивный, он набрасывался на всех и вся, а особенно на сына – живой символ его неудачной жизни. Когда то Ник обожал отца, но любовь не может вынести постоянного насилия. Вскоре она сменилась страхом и презрением.

Всего через два года Армандо Монтера умер от цирроза печени, но Ник не пришел на похороны. К тому времени ненависть к отцу у него прошла. Ему было просто все равно. Он выбил из себя неприязнь к нему, когда стал подростком.

На глаза ему попался неровный осколок стекла. Повинуясь импульсу, он подошел, поднял его и принялся рассеянно чертить на цементном полу спальни. И все таки он не спасся. Все его изысканные фотографии и студия в престижном квартале ничего не значили. Когда опадала шелуха, он, подобно Манни, по прежнему был местной помоечной крысой.

Ник Монтера жил в соответствии с предсказанием отца. Если его признают виновным в убийстве, то отправят в газовую камеру. Хесус Ортега уже встретил свою судьбу. Мануэль Ортега встретит свою. Но Ник Монтера в тюрьму не собирался. Он не собирался умирать. Черта с два он позволит этому случиться!

Он упорно рисовал, одержимый желанием точно изобразить свою модель. Он хотел передать лебединый изгиб ее шеи и холодное совершенство красивого рта. Он хотел передать сдержанную красоту, принцессу, искушающую всех мужчин, но не принадлежащую никому. Вырисовывая линию ее уха, мочку, где должно висеть золотое колечко, он почувствовал, словно это ему протыкают ухо.

Доктор Ли Раппапорт, думал он, глядя на свое несовершенное творение. Золотая девушка. Психиатр. Теперь она была женщиной, которой он мог бы устроить пытку наслаждением. Это была женщина, которую он мог ненавидеть… или любить.

Ладонь Ника сжалась вокруг куска стекла, и сильная боль пронзила руку. Он уронил осколок, издал глухой стон. Глядя на струившуюся из руки кровь, он понял, что должен сделать. Если он не может убедить суд в своей невиновности, тогда он должен убедить их в виновности другого человека. И эта женщина, этот красивый недоступный врач, похожая на всех остальных женщин, которые заставляли его истекать кровью, – она поможет ему в этом.

– Ли! Как продвигается книга? Мы здесь очень волнуемся по этому поводу!

– Отлично… – Ли старательно прочистила горло, пытаясь изгнать из своего голоса скрипучесть. – Просто прекрасно, Вэл!

Телефонную трубку она взяла правой рукой, поэтому за чашкой с кофе потянулась левой. Она ожидала звонка от Доусона. Какое счастье, что вместо этого позвонила ее издательница.

– Дела здесь идут своим чередом. – Ли продела пальцы в ручку чашки и в то же время попыталась взглянуть на часы у себя на руке. Сколько сейчас времени? Семь вечера? Значит, в сэ Нью Йорке десять. Должно быть, Вэл звонит ей из дома.

– Прекрасно! – воскликнула Вэл. – Чем скорее ты передашь нам рукопись, тем лучше, Ли. Мы уже поставили «Запретные побуждения» в план на весну следующего года. Могу тебе сказать, что я жду не дождусь прочесть твою книгу!

– Боже мой!

– Что такое? Ли? Ли!

Кофе разлился по столу, по новенькой матерчатой обивке. Чашка замерла в каком то полунаклоне, из нее продолжал сочиться кофе. Ли схватила коробку с салфетками «Клинекс» со столика рядом с письменным столом. Придержать трубку плечом и вырвать из коробки побольше салфеток было абсолютно невыполнимой задачей!

– Ли? Что случилось?

– Разлила кофе! – резко бросила она, ожесточенно промокая лужицу. – Какая я неуклюжая!

Из за молчания на другом конце провода повышенный тон Ли прозвучал еще более злобно. Она походила на жертву системы физиологического контроля. Тихо выругавшись, она швырнула комок пропитавшихся кофе салфеток в корзину.

Вэл кашлянула.

– Ли, дорогая моя, – сказала она. – Я хотела порадовать тебя этим звонком. Если у тебя проблемы, мы можем поговорить об этом, а? Мы планируем широкомасштабную рекламную кампанию для этой книги, и время – это главное. У тебя возникли трудности с предоставлением рукописи? Ли?..

Ли отстранила трубку от уха и показала ей язык. Дорогая? Получи, бесчувственная, несговорчивая нью йоркская издательша. Искусство – не рабыня твоего издательского плана!

Сама идея показать свой темперамент вызвала у Ли улыбку. В конце концов, она была психиатром и клиницистом, пишущим книгу о раскрытии тайн психики через анализ личных рисунков. Кое кто из ее коллег мог послужить примером ответственного взрослого поведения – образцы для подражания, – не вдаваясь в запретные побуждения, которые она документировала. Неудивительно, что, показав язык, она почувствовала себя так хорошо. Надо делать это почаще.

– Ли? Ты слышишь меня? Нас прервали?

– Одна трудность существует, Вэл, – призналась она.

– Очень интересно. И что же это?

– Это суд Монтеры. – Ли потрогала пальцем пятна кофе на столе. И совершенно напрасно. Ей никогда не вывести с пестрой ткани эти жуткие коричневые пятна, а в кабинете пахло, как в кафе. – У меня такое чувство, что я окажусь слишком глубоко в него втянутой. Я подумываю о том, чтобы отказаться от дела.

– Боже мой, Ли, зачем? Вся страна заворожена Ником Монтерой, и именно тебя выбрали, чтобы оценить его личность! Это тебе не кусочек. Это целый пирог. Да любой с радостью вырвал бы у тебя из рук это дело. Это же готовая реклама для книги!

– Да, пожалуй.

– Пожалуй? Если ты внесешь Монтеру в «Запретные побуждения», то книга прямиком попадет в категорию бестселлеров. Ты сможешь даже сделать отдельную книгу, целиком посвященную ему, если захочешь. Проследишь всю его жизнь, расскажешь о его детстве в баррио! Поверь мне, Ли, аудитория есть. Это может оказаться сенсационным делом.

Ли подумала о том, что бы значило для нее такое признание не далее как несколько недель назад. Тогда она сделала бы все, что угодно, чтобы выйти из холодной тени своей матери. Не то чтобы она хотела себе славы и судьбы Кейт. Она просто хотела отделиться, а сделать это всегда значило для нее добиться чего то самой. Клиенту она бы посоветовала заглянуть в себя в поисках самопризнания, доказательства того, что он чего то стоит, причем скорее в малых делах, чем в грандиозных свершениях. Она бы посоветовала этому клиенту признать себя таким, как он есть. Но врачи обычно плохие пациенты, и Ли не была исключением.

– Позволь мне это обдумать, ладно, Вэл?

– Да о чем тут думать?

Ли сняла очки для чтения и потерла горевшие глаза.

– Ну, меня заботит этическая сторона вопроса, во первых, – сказала она. – Монтера отвечает перед судом своей жизнью, и я призвана служить интересам правосудия, а не собирать материал для книги. Кроме того, я его еще не тестировала. Происходят… разные вещи.

– Ну, тогда за дело. Вперед, Ли! Протестируй же его, а потом позвони мне и расскажи все про его грязные делишки, каждую горячую подробность его фантастической сексуальной жизни.

– Я вижу, тебя нисколько не волнует моя моральная дилемма.

– Ли, я серьезно, ты не можешь не написать эту книгу. Такой шанс выпадает раз в жизни. Виноват он или нет, женщины всей страны увлечены им. Ты должна рассказать нам, почему мы загипнотизированы.

«Вероятно, я знаю, – подумала Ли. – Он темный, красивый и сексуальный, с ослепительной улыбкой. И боится восхода солнца».

Затем она с неохотой признала, что есть и другая сторона вопроса:

– Если он виновен, тогда женщинам надо рассказать, как действуют подобные мужчины, как они опутывают женщин своей паутиной.

– Моя девочка! – воскликнула Вэл.

– Разумеется, мне придется задержать эту часть книги до окончания суда, но и даже тогда я ничего не обещаю, Вэл.

Пока издательница продолжала уговаривать Ли, та думала о своих тревогах. Ее беспокоило, что никто, даже ее жених, не разделял подозрений Полы Купер в отношении Джека Таггарта. Она понимала, что посвящать во все это Вэл смысла нет. В настоящий момент ее издательница не могла быть объективной. Ей нужна была книга и – гори все синим пламенем.

– Так почему женщины повсюду хотят от этого мужчины ребенка? – поинтересовалась Вэл, врываясь в мысли Ли. – Надеюсь, ты объяснишь это в своей книге. Это из за опасности?

Ли расхохоталась.

– Ты про какую то нашу знакомую, Вэл? Признавайся! Ой, заканчиваем. Кто то ко мне стучит.

Это было правдой. Кто то яростно барабанил в дверь офиса Ли, и звучало это очень настойчиво. Она поспешно пообещала Вэл, что не бросит проект, повесила трубку и побежала к главной двери.

За дверью ее ждал сюрприз в виде озабоченной улыбки и быстрого приветственного взмаха рукой Полы Купер.

* * *

В этот вечер Алек Саттерфилд решил пойти на поводу у всех своих гедонистических желаний. Облаченный в темно красный шелковый халат и возлежавший на кушетке подобно Калигуле, он предался вакханалии всех органов чувств – рядом стояли сильно охлажденная водка, тарелки с омлетом, севрюжьей икрой, лимонным суфле. Звучала соната Шуберта, и наготове была кассета с фильмом Бунюэля, вставленная в видеомагнитофон. Он посмотрит фильм, если позднее не сможет заснуть.

Хотя он не думал, что со сном возникнут какие то проблемы. Он уже слегка захмелел от первой, пробной, порции спиртного. Обмакнув палец в горку серебристо черной икры, он направил черную пахучую каплю в рот.

– Амброзия, – пробормотал он, чуть постанывая.

Он был человеком, понимающим толк в сибаритстве, и единственное, что можно было бы добавить к сегодняшнему меню, – это добрый старомодный оральный секс. К несчастью, он слишком расслабился, чтобы снять трубку. Даже звонок в его любимую службу казался усилием, хотя визит одного из представителей их мужского персонала стал бы интересным развлечением.

Алек считал себя счастливчиком, имея эклектические вкусы в том, что касалось полового удовлетворения. Его возбуждал вид партнеров, а не их пол. Если они были темноволосые, грозные или экзотичные, он мог преспокойно позабавиться как с мужчинами, так и с женщинами.

– Кто там? – севшим голосом промямлил он, встревоженный движением теней рядом с дверью в его спальню.

Его экономка, страшная камбоджийка за пятьдесят, имела обыкновение топтаться на месте, когда хотела привлечь его внимание.

– Я вам не помешал?

Приправленный сарказмом голос, несомненно, принадлежал мужчине. Он моментально вывел Алека из его теплого ступора и заставил сесть.

– Что, черт возьми, вы здесь делаете?! – гаркнул он, когда в комнату ступил его клиент.

Ник Монтера казался воплощением самого страшного кошмара приверженца Америки для «белых протестантов англосаксонского происхождения». Выйдя из тени, он, как никогда, напоминал настоящего дикаря из баррио, готового прирезать паршивого гринго лишь ради его кошелька. Голова его была обвязана красным платком банданой в стиле уличных бандитов. Потертые джинсы зияли прорехами на коленях, рубашка была расстегнута, медальон с изображением святого Христофора блестел на темной поросли, украшавшей мускулатуру его торса. Еще более угрожающим казался нож в ножнах на поясе, который он небрежно показал, заправляя рубаху в джинсы.

Если бы в руках у Алека был пистолет, он уже разрядил бы его до последнего патрона.

– Кто вас впустил? – спросил он дрожащим голосом.

– Ваша экономка.

– Думаете, я поверю? Удивительно, что она не подняла тревогу и не заорала.

На лице Монтеры промелькнула улыбка, такая же темная, как его мексиканская душа.

– Мне кажется, я ей понравился, – сказал он. – Я пообещал, что замолвлю за нее перед вами словечко. Она говорит, вы ни разу не прибавляли ей жалованья за все время, что она у вас работает. Я слышал, что Комитет Браунинга не слишком жалует своих членов, которые эксплуатируют рабочую силу нелегально. Говорят, это публично ставят им в вину.

На этот раз Алек распознал жар, которым наливалась его шея, и это была злоба. Его клиент вел себя как животное. Если бы Алек не обладал таким сильным инстинктом самосохранения, он сам бы включил сигнализацию.

– Я не занимаюсь служебными делами дома, – отрывисто сообщил он Монтере. – Позвоните завтра в мой офис и договоритесь о встрече. И потрудитесь надеть какую нибудь цивильную одежду.

Войдя в комнату, Монтера захлопнул дверь.

– Это не займет много времени.

Алек повернулся на кушетке и торопливо запахнул халат.

– Убирайся отсюда, ты, ненормальный сукин сын! Надо было отправить тебя в тюрьму!

– Что вам следует сделать, советник, так это послушать меня в течение десяти минут.

Монтера вышел на свет, его глаза были такого же холодного цвета, что и зеркальные очки, свисавшие из нагрудного кармана.

– Зачем?

– Затем, что я знаю, кто убил Дженифер Тейрин. – Услышав эту новость, Алек не мог сдержать презрительного смешка.

– И как я полагаю, это не вы?