Дженнифер Маккуистон - Приключения новобрачных

А потом как-то так получилось, что тот чудесный свет, который она источала, озарил его, и с этого момента в ее лучах купался он один – и только он один.

С огромным облегчением Джеймс осознал, что теперь узнает ее, если увидит на улице, – и это уже было достижением. Час назад он не мог этим похвастать. Когда он проснулся, воспоминания его походили на разрозненные вспышки, а теперь… Теперь все было по-другому.

И еще он помнил… движение. Да-да, она постоянно находилась в движении… Волосы же у нее были очень светлые, почти белые. Она была полна жизни, лучилась каким-то особенным внутренним светом и радостным возбуждением, и волны ее прекрасных волос рассыпались по плечам, словно не в силах были выдержать оковы шпилек. И теперь он вспомнил, как, опрокидывая очередную кружку эля, подумал: «На такой я мог бы жениться».

Но о самой церемонии он почти ничего не помнил.

А может, и не было никакого бракосочетания? В этом вопросе уверенности у него не прибавилось. Он помнил, как шутил с ней, пытаясь успокоить ее, когда она в растерянности умолкла. Кто-то отпустил на ее счет грубоватую шутку, и она решила, что ее хотели обидеть. Он тогда налил в ее пустой бокал эля из своей кружки, а потом предложил выйти за него замуж и пообещал, что всю оставшуюся жизнь будет следить, чтобы ее бокал был всегда полон.

Что ж, теперь по крайней мере у него больше не было сомнений в том, почему он ввязался в эту историю. Да-да, сейчас уже он помнил самое главное – поцелуй. Она сама бросилась к нему на шею – они для чего-то оба забрались на видавший виды старый стол в «Синем гусаке» – и прижалась губами к его губам под дружное и громкое одобрение присутствующих. Джеймс помнил, что чуть не упал от неожиданности, и помнил, что дыхание ее было на удивление вкусным. Ее запах вскружил ему голову, и он хорошо помнил свои ощущения, когда она прижалась к нему гибким телом. А потом она с удивлением вскрикнула – похоже, страстная сила их поцелуя потрясла и ее.

Джеймс судорожно сглотнул, не в силах выбраться из тисков этих воспоминаний.

– Я должен ее найти, – пробормотал он.

– Да, понимаю, – кивнул Патрик. – Я и сам бы не отказался ее…

Не раздумывая, не давая никаких оценок своим действиям, Джеймс схватил друга за ворот и, приблизив его лицо к своему, прошипел:

– Она моя жена. Фальшивая или нет – значения не имеет. Так что изволь выбирать выражения.

Патрик осторожно высвободился и, улыбнувшись, подмигнул приятелю.

– Точно так же ты повел себя ночью. Я просто хотел проверить, ты все так же в нее влюблен или уже нет. И я, пожалуй, легко отделался. А вот бедняге Макрори повезло меньше. По твоей милости он лишился двух передних зубов.

При напоминании о нанесенном мяснику увечье Джеймс виновато опустил голову. Патрик же вновь принялся штопать скальп приятеля. Сейчас Джеймс начинал вспоминать кое-какие подробности вчерашней драки. Он помнил хруст под своим кулаком и помнил, какое тогда испытал удовлетворение. Он также вспомнил отчаянный женский вопль, звон стекла и треск дерева. И, конечно, он помнил, как ему стало стыдно, когда Макрори выплюнул вместе с кровью зубы.

Но до сих пор ему никто не говорил, зачем он это сделал. Неужели он вчера подрался с мясником из-за девушки?

– Почему я его ударил? – спросил Джеймс.

Патрик пожал плечами, хотя это не стоит делать, когда зашиваешь кому-то голову.

– Черт его знает… Думаю, он сказал что-то насчет девушки, и тебе это не понравилось. Ты разом переменился в лице и набросился на него с кулаками. Я, признаться, никогда прежде не видел тебя таким.

Джеймс поморщился от боли. Думать о чем-то, когда тебе зашивает голову ветеринар, впервые взявшийся лечить человека, довольно затруднительно. И все же Маккензи пытался подвергнуть анализу столь не характерный для него поступок, как нападение на мясника, в сущности, не сделавшего ему ничего плохого. Конечно, нельзя сказать, что импульсивность была совсем не свойственна Джеймсу, но всю сознательную жизнь он работал над собой и вроде бы научился контролировать свои эмоции. К тому же, начав юридическую практику в Мореге, он делал все возможное, чтобы создать себе хорошую репутацию. Джеймс был уверен, что ошибки юности остались в прошлом и уже ничто не заставит его вновь прибегнуть к насилию.

Но все его усилия пошли прахом из-за какой-то лживой бабенки. Не исключено, что она с самого начала планировала его обокрасть – с того самого момента, как плюхнулась к нему на колени и поняла, что в кармане его сюртука лежит пухлый бумажник. И если Джеймс желает, чтобы свершилось правосудие, какое ему дело, что о ней думает Патрик?

– Впрочем, это не важно, – сказал Маккензи, справедливо посчитав, что не стоило портить отношения с лучшим другом из-за воровки. Боль в голове притупилась, но от этого не стала менее мучительной. При каждом стежке Джеймс крепко зажмуривался. – Как бы там ни было, я не знаю, где ее искать.

– Ну, спроси меня и я скажу, что, потеряв разом жену и коня, я бы начал поиски с дома Дэвида Камерона, – сказал Патрик. После каждого стежка он делал перерыв, чтобы полюбоваться своей работой.

Джеймс, прищурившись, покосился на друга. Тому следовало бы знать, что зверя в нем, Джеймсе, лучше не будить, хотя он фактически уже сделал это своей пыточной иглой. Но сейчас Патрик явно перегнул палку, упомянув в одной фразе женщину, крови которой Джеймс жаждал, и мужчину, которого он от всего сердца ненавидел.

– Зачем мне идти к Камерону? – как можно спокойнее спросил Джеймс, впившись ногтями в обивку стула.

– Потому что та черная кобыла, что ты привязал к столбу, принадлежит ему. В прошлом месяце Камерон попросил меня избавить ее от хромоты, да только это у нее на всю жизнь, как у Джемми. Из нее выйдет вполне приличная племенная кобыла, но ездить на ней – мучить и себя и ее. Если ты обменял ее на Цезаря, то сильно прогадал, приятель.

Джеймс почувствовал, как в голове его зазвонил колокол тревоги. Не потому, что он подумал, будто мог совершить такую непростительную глупость, как обмен Цезаря на хромую кобылу. Нет-нет, просто по всему выходило, что городской глава Дэвид Камерон имел непосредственное отношение к тому необъяснимому, что происходило с Маккензи накануне вечером и ночью.

Джеймс знал, что Патрик по-прежнему считал главу магистрата другом, отдавая должное памяти прошлого, тем временам, когда они все трое учились в Кембридже. Все трое были вторыми сыновьями, и получить хорошее образование их обязывал статус. Но тот же статус лишал их всех иных преимуществ, в том числе – права на титул. Окруженные удачливыми сверстниками, чье будущее представлялось более радужным, эти трое объединились, создав нечто вроде клуба.

Но несмотря на былую дружбу, Джеймс давно перестал относиться к Дэвиду как к приятелю. Более того, Джеймс старался вообще о нем не думать, хотя его положение – он являлся единственным в городе солиситором – и положение Камерона, главы магистрата, обязывало их время от времени встречаться для решения служебных вопросов.

И все же Патрик, похоже, был прав. Джеймс решил, что пойти к Камерону все равно придется.

Память к нему возвращалась постепенно, и теперь он вспомнил, как затащил ту девушку на стол и как держал ее в объятиях. Он даже помнил, что тогда ему казалось, будто все вращается вокруг них. И все это было как во сне. И еще он вспомнил, как Дэвид Камерон, такой же пьяный, как и все прочие, с присущим ему драматизмом торжественно провозгласил их «пьяницей и женой».

Увы, Джеймс не помнил, что побудило его согласиться на этот фарс. То, что он делал, находилось за гранью приличий – это было насмешкой над таинством брака, над тем, над чем потешаться стыдно и грешно. Если он дорожил своей репутацией, то, устроив этот фарс, мог проститься с ней навсегда. Но почему же он все это делал? Единственное объяснение, приходившее в голову, выглядело так: девушка сама его об этом попросила, и он уступил ее просьбе не потому, что поддался зову плоти, а потому, что в нем проснулся рыцарь.

Но какое отношение ко всему этому имел Дэвид Камерон? Это оставалось загадкой. Человек, о котором шла речь, был весьма неплохим главой города, справедливым и честным. Но вне службы он все еще вел себя как избалованный младший сын аристократа, каковым и являлся.

– Так вот, насчет Камерона… – Джеймс судорожно сглотнул. – Ты думаешь… Я хочу сказать… Могло так случиться, что он нас по-настоящему поженил, то есть по закону?

Затаив дыхание, Джеймс ждал ответа. Черт побери, ведь тогда, стоя рядом с ней на столе, одурманенный выпивкой, Джеймс воспринимал все всерьез. И такая подлая шутка была бы вполне в духе Дэвида Камерона. Наверное, когда-то в прошлом Джеймс мог бы по достоинству оценить извращенное чувство юмора приятеля. Но жизнь давно уже развела их по разные стороны баррикад, и Джеймс почти не сомневался: профессиональная этика не помешала бы Камерону таким вот гнусным способом осуществить давно вынашиваемые им планы мести.

Патрик склонился над несчастной головой приятеля.

– Я не все видел. Но если ты хочешь докопаться до истины, то лучше спросить самого Камерона. – Закончив штопать Джеймсу скальп, Патрик перекусил нитку зубами. – Вот все и закончилось, – объявил он.

Джеймс вытянул дрожащую руку и, упершись ладонью в мешок с опилками, подвешенный к потолочной балке, с трудом выпрямился. В иные дни, дабы разрядиться, он бы устроил мешку хорошую взбучку: пусть лучше ноют мышцы, чем голова, – но не сейчас. Судя по тому, как он себя чувствовал, с тренировками придется подождать несколько дней. И за это тоже он с нее спросит. Когда найдет, конечно. И если найдет.

Патрик со вздохом покачал головой:

– Будь ты одним из моих четвероногих пациентов, я бы запер тебя в загоне на несколько дней. Тебе нужно отдохнуть, а не бродить по городу.

– Я видел, что ты делаешь со своими четвероногими пациентами, – проворчал Джеймс и, покачиваясь, пошел в прихожую. – И если бедняжка Джемми – наглядный тому пример, то я бы предпочел сохранить в целости и конечности, и мужское достоинство.

На ванну, какой бы невыразимо желанной она ни казалось, у Джеймса времени не было. Пришлось ограничиться умыванием. Он даже пожертвовал тридцать секунд своего драгоценного времени на то, чтобы почистить зубы, надеть носки и переодеться в чистую рубашку – к счастью, такая нашлась у него в комоде.

Разумеется, ни о каком отдыхе не могло быть и речи. Еще минута промедления – и она могла исчезнуть, заметая за собой все следы. Выбора у Джеймса не было, и потому, пусть едва держась на ногах, он поплелся к Камерону.

И да поможет Бог тому, кто захочет его остановить.

Путешествие в телеге для перевозки картофеля, пропахшей сырой землей и овощной гнилью, оказалось не таким уж тягостным, как представлялось Джорджетт в начале пути.

Время пролетело незаметно – во многом благодаря словоохотливости Элси Далримпл, оказавшейся неистощимым кладезем местных легенд и сплетен. Она непрерывно щебетала, то указывая на серебристую гладь видневшегося вдалеке озера, то на извилистую ленту реки, уходившую за горизонт. По словам Элси, именно в районе устья водилась самая вкусная рыба.

Телега то и дело подскакивала на ухабах, и Джорджетт, оберегая от тряски, бережно прижимала котенка к груди. Ее внимание привлек замок, что высился на скале за озером, и Элси поспешила удовлетворить любопытство госпожи. Оказалось, что Килмарти-касл был очень древним, и, как любой древний шотландский замок, он оброс всякого рода легендами и небылицами. Чем ближе они подъезжали к городу, тем больше им встречалось людей, с любопытством взиравших на явно нездешнюю леди, выбравшую столь странный способ передвижения. Забыть про неловкость Джорджетт помогла ее новая горничная рассказом об истории Морега, который, по ее словам, в прошлом был пристанищем контрабандистов.

К тому моменту как Ротвен подвез их к «Синему гусаку», Джорджетт казалось, что она знает о городе все – будто прожила тут всю жизнь. Но если бы она действительно жила в этом городе всю жизнь, то провал в памяти, случившийся у нее, разумеется, не стал бы такой уж большой проблемой. Она бы точно знала, кто такой Маккензи, знала бы, почему не смогла устоять перед желанием выйти за него замуж после часового знакомства.

Впрочем, Джорджетт уже перестала сокрушаться об этом. Что сделано, то сделано. Паники она не испытывала и была полна решимости. Тратить же время попусту не собиралась, так как причин откладывать неизбежное не имелось. Ей следовало добиться признания брака недействительным. И чем быстрее, тем лучше.

Но сначала нужно отыскать новоиспеченного мужа.

Элси первая вылезла из телеги и отряхнула юбку. Выразительный взгляд Джорджетт она попросту проигнорировала. Та деликатно кашлянула и сказала:

– Горничная должна помочь госпоже выйти из экипажа, если поблизости нет слуги.

Элси ее замечание от души позабавило.