Конюх кивнул:

– Будет сделано, сэр.

– Но не надо снимать с него седло, – предупредил Джеймс. – Мы не останемся надолго.

Конюх удалился, уводя за собой Цезаря, и Джеймс, глядя ему вслед, со вздохом подумал, что конь его выйдет из конюшни Килмарти гораздо более ухоженным. У графа все было на высшем уровне, таковы уж его правила.

Подняв взгляд на каменные башенные зубцы, украшавшие каждый из флигелей усадебного дома, Джеймс проговорил:

– Вот и Килмарти-касл. Нам сюда, – добавил он, указав на парадную дверь.

Поместье Килмарти насчитывало четыре века, но пять лет назад к замку пристроили новые флигели, и теперь усадьба выглядела так, словно сама не знала, как именно хотела выглядеть. Дом – если насквозь продуваемый сквозняками старый замок можно было назвать домом – стоял на вершине высокого утеса над озером и, несмотря на свой внушительный вид, отчаянно нуждался в ремонте.

Больше десяти лет Джеймс успешно игнорировал это место, а сейчас вдруг почувствовал, как болезненно сжалось сердце в груди. Сейчас он войдет в дом и потребует аудиенции с человеком, из-за которого когда-то решил навсегда покинуть замок.

Джеймс неспешно достал из кармана часы и посмотрел, который час.

Бартон никак не мог их опередить – лучшего скакуна, чем Цезарь, не было в округе.

– Сейчас семь, – сообщил он Джорджетт. – В это время мои родственники, скорее всего, одеваются к ужину.

– Но ведь мы не останемся? – с надеждой в голосе спросила Джорджетт.

– Нет, – сказал Джеймс, и в животе его раздалось голодное урчание. Ужин ему бы не помешал – за весь день он так ни разу и не подкрепился. Впрочем, сейчас ему было не до ужина.

Обычно Джеймс ужинал в «Синем гусаке» часов в шесть, а с наступлением темноты, то есть часам к девяти в это время года, уже спал. И в детстве он жил примерно по такому же распорядку. Но когда отец его стал графом, уютные семейные застолья за большим, крепко сколоченным кухонным столом канули в Лету. Джеймс и Уильям теперь должны были являться к ужину ровно в восемь, при параде, и демонстрировать за столом безупречные манеры – словно они перестали быть живыми людьми и превратились в музейные экспонаты.

При мысли об остывшем супе и унылых застольных беседах Джеймс покрутил шеей, которой вдруг стало тесно в воротнике. Каким бы сильным ни был голод, еда не стоила того, чтобы высиживать этот смертельно скучный спектакль, который словно в насмешку называли ужином.

Джорджетт, конечно, не догадывалась о том, что творилось сейчас в его душе. Озирая окрестности, охрипшим от волнения голосом она проговорила:

– Кажется, будто смотришь чей-то сон.

– Для кого сон, а для кого кошмар, – проворчал в ответ Джеймс.

Джорджетт взглянула на него с любопытством.

– Да это же настоящие королевские владения! И какой вид!

Джеймс пожал плечами. У него у самого захватило дух, когда он вновь увидел этот дом после одиннадцатилетнего перерыва. Можно себе представить, что чувствовал человек, оказавшийся здесь впервые.

Вероятно, когда-то этот замок построили здесь, на утесе у озера, чтобы можно было загодя заметить приближающегося врага и подготовиться к обороне. Однако сейчас, когда обороняться было не от кого, остался только захватывающий дух вид. За озером серебрилась река, сбегавшая с высоких гор и постепенно расширявшаяся к устью, перед тем как слиться с солеными водами океана, искрившимися под низким, клонившимся к закату солнцем. Теплыми вечерами, такими как сегодняшний, в воздухе чувствовался солоноватый морской аромат. На западной окраине поместья, у самого горизонта, виднелись высокие скалы, где Джеймс когда-то учился преодолевать страх высоты, балансируя на самом краю, глядя, как из-под ног срываются в бездну мелкие камешки. А потом он летел с высоты в набегающую волну, чувствуя себя свободным как птица…

Тут Джеймс перевел взгляд на Джорджетт и увидел, что она уже не любуется видом, а внимательно наблюдает за ним. Возможно, ей трудно было привыкнуть к мысли, что она невзначай вышла замуж чуть ли не за принца. Что ж, неудивительно. Ведь он, Джеймс, совсем не походил на джентльмена. Сам же он не имел ни малейшего представления о том, откуда родом эта женщина и кто ее родители. Впрочем, он знал, что она вдова виконта, но ведь виконты бывают разные… Интересно, что она думала об этом замке? Может, он казался ей каким-то нелепым излишеством, как в свое время казалось ему?

Он возненавидел Килмарти, когда его семья переехала сюда, и отказывался отвечать, когда слуги обращались к нему «сэр Джеймс». Ему тогда было восемнадцать, и новые порядки, которые установил отец, раздражали его безмерно. Он привык бегать все лето босиком – и вдруг, проснувшись однажды утром, обнаружил, что теперь должен ходить в сшитых на заказ сапогах. Мрачные настали времена, и Джеймс только радовался, когда его отправили в Кембридж на учебу.

– Думаю, нам пора пройти в дом, – сказал он, прервав молчание.

Джорджетт кивнула и, приподняв юбки, приготовилась за ним последовать, но Джеймс медлил, и она вопросительно посмотрела на него.

– В чем дело, Джеймс? – Она густо покраснела. – Или вы предпочли бы, чтобы я называла вас «мистер Маккензи», когда мы будем общаться с вашими родственниками? Полагаю, так будет даже лучше, имея в виду наши дальнейшие планы.

Джеймс медленно выдохнул. Джорджетт не могла знать, как выглядела в этот момент – растрепанные волосы, след от копоти на скуле, платье в пятнах конского пота, – но все это не имело значения, потому что она была с ним, готовая лицом к лицу встретиться с его демонами, движимая стремлением все поправить.

– Джеймс, – сказал он ей. – Я хочу, чтобы вы звали меня Джеймс. Не вижу причин делать вид, что мы едва знакомы и что за время знакомства мы не прониклись взаимной симпатией.

Глаза ее расширились. Видимо, он выбрал не лучший момент для такого рода признаний, но он сказал правду, даже если знакомы они были меньше суток. На сердце у него немного полегчало. И не важно, что им здесь не рады. Не важно, что в графских владениях их, скорее всего, встретит холодная гулкая тишина. Важно лишь то, что Джорджетт пришла сюда с ним, что настояла на этом.

– Спасибо, – сказал Джеймс. – Спасибо, что пришли. – Простые слова, но они шли от сердца.

Она улыбнулась и проговорила:

– Вы можете меня поблагодарить после того, как мы пообщаемся с вашими родственниками. И будьте уверены, одним «спасибо» вы не отделаетесь. – Она взяла его за руку, и он вздрогнул как от толчка. – Что ж, пойдем?

Молча кивнув, Джеймс повел ее к парадному входу по широким каменным ступеням и постучал в дверь.

Привратник пропустил гостей в фойе, встретившее их визгом, смехом и топотом. На верхней площадке лестницы, по перилам которой Джеймс так ни разу и не скатился, мальчик в красной военной форме, свесившись через парапет и размахивая игрушечным ружьем, вопил:

– Смерть Наполеону!

Мимо промелькнули босые ноги в облаке белого муслина – по всей видимости, «генерал» пытался укрыться от вражеского огня. Мальчик взвизгнул, потом раздался чей-то звонкий смех.

Джеймс замер в изумлении. О господи, в чей дом он забрел?

– Джеймс! – раздался голос откуда-то справа, из коридора, и через мгновение его уже обнимали женские руки и душил резкий запах розовой воды.

– Мама, – с трудом выдавил он, оглушенный какофонией звуков и впечатлений. Джеймс выпустил руку Джорджетт и чмокнул мать в щеку. – Но кто… что это за дети?

– Твоя кузина прислала детей на лето, и мы рады компании. Конечно, если бы ты хоть изредка нас навещал, то знал бы об этом. Но, как видишь, мне пришлось все хлопоты взять на себя. – Мать одарила его улыбкой, в которой укор был лишь едва заметен. Затем, окинув сына придирчивым материнским взглядом, графиня вскрикнула в ужасе: – О, Джемми! Что с тобой случилось?! Позвать доктора?!

Джеймс покачал головой:

– Нет, все в порядке. Патрик Чаннинг зашил мне рану на голове, а вторая только с виду глубокая, а на самом деле всего лишь царапина. – Он судорожно сглотнул. – Отец дома? Мне надо поговорить с ним. Срочно.

– Он, наверное, отдыхает. Дети его утомили. Сегодня утром они вытащили его на рыбалку, и он до сих пор не может прийти в себя. Я схожу за ним.

У Джеймса от удивления отвисла челюсть. Он мог представить что угодно, но только не отца, рыбачившего с детьми.

– Уильяма тоже позвать? – услышал он материнский вопрос, вернувший его к действительности.

– Нет, – после некоторых колебаний ответил Джеймс. – Пока нет. – Он знал, что должен извиниться перед братом, но вначале следовало решить вопрос с отцом.

Руки матери нервно вспорхнули и опустились.

– Как хорошо, что ты здесь. – Она улыбалась ему, и щеки ее порозовели от волнения. – Отец будет очень рад.

И вновь мимо них пронесся маленький «генерал». Теперь уже Джеймс смог разглядеть в нем мальчика лет пяти или шести, зеленоглазого, с тем же цветом волос, что и у него. Еще один Маккензи. Того, кто целился в «генерала» с лестницы, разглядеть было труднее, но Джеймс не сомневался: со временем и при хорошем питании военный мундир ему отлично подойдет. Он до сих пор не верил своим глазам – и ушам тоже. Ему казалось невозможным, чтобы в этом доме, который помнился ему зловеще тихим, как преддверие ада, звучали детские голоса. Между тем мальчик с ружьем стремительно съехал по перилам и шлепнулся у самых ног Джеймса.

– Ты можешь подождать отца в его кабинете, если хочешь. – Графиня склонилась над мальчиком, который катался по полу и стонал, изображая смертельно раненного. Убедившись, что это не более чем игра, она выпрямилась и жестом пригласила сына следовать за ней. – И я попробую отыскать старый сюртук Уильяма, чтобы ты мог надеть его вместо этого, рваного и окровавленного.

– Мне не нужен сюртук, – пробурчал Джеймс. И он действительно не хотел ничего из этого дома, ничего от своих родственников. Впрочем, с матерью-то он не ссорился, и потому, сделав над собой усилие, с улыбкой добавил: – Со мной все хорошо, мама. Правда хорошо.

Он уже собирался пройти в отцовский кабинет, затем, опомнившись, остановился. Джорджетт все это время молча стояла у него за спиной. И тут графиня наконец увидела ее. Она взирала на гостью с удивлением, однако молчала, вероятно дожидаясь, когда ее сын вспомнит о хороших манерах – тех, которые она когда-то безуспешно пыталась ему привить.

Джеймс вздохнул. Он забыл представить свою… Так кем же она ему приходилась? Джорджетт ведь не была его женой в общепринятом смысле. Так что, кто она такая, в двух словах не объяснить. И Джеймс предпочел повременить с объяснениями.

– Мама, разреши представить тебе леди Джорджетт Торолд. Она из Лондона, а сейчас остановилась в Мореге. – Джеймс посмотрел на женщину, подтолкнувшую его к приезду сюда, на женщину, даже в этот момент будоражившую его кровь. – Леди Торолд, это моя мать леди Килмарти.

Джорджетт вежливо поклонилась графине, и уголки ее губ приподнялись. Джеймс посмотрел на мать – и с изумлением увидел, что и у нее губы сложились в улыбку. В восторженную улыбку!

Тут графиня слегка подтолкнула сына локтем, приводя его в чувство, и, протянув Джорджетт обе руки, сказала:

– Добро пожаловать. Не могу вам передать, как я рада нашему знакомству.


Джорджетт не ожидала увидеть тут детей, однако…

Казалось, они повсюду. Дети носились по дому, кричали и натыкались на мебель. И эти два малыша имели семейное сходство с мужчиной, стоявшим рядом с ней. Джорджетт никогда не видела глаз такого цвета за пределами Шотландии.

Но еще больше ее поразила вдруг пришедшая в голову мысль, что Джеймс, должно быть, выглядел именно так в их возрасте – с расчесами от комариных укусов на руках и с широкой улыбкой, демонстрирующей отсутствие выпавших молочных зубов. Вот чего она лишится, если добьется аннулирования этого брака, – детей, своих детей, которые выглядели бы именно так. Джорджетт не была настолько наивной, чтобы воображать, будто у нее хватит решимости вступить в брак с кем-то еще. Впрочем, она не была уверена в том, что сможет иметь детей, как не была уверена и в том, что их заслуживает… Увы, ее единственная беременность закончилась выкидышем. А ведь она так обрадовалась, узнав, что у нее будет ребенок. Тогда, казалось, жизнь обрела новый смысл, а то, что это дитя не являлось плодом любви или хотя бы страсти, не имело для нее значения. Наверное, она была наказана за то, что так и не смогла внутренне смириться с тем, что счастье в браке не для нее. И чувство вины за то, что она, исправно исполняя тягостную повинность, мечтала о большем, никогда ее не покидало.

Джорджетт осмотрелась в поисках Джеймса, но увидела лишь леди Килмарти, которая наблюдала за ней с некоторым удивлением.

– Он пошел в отцовский кабинет, – сообщила хозяйка дома, – а кабинет графа – суверенная мужская территория. Женщинам туда лучше не заглядывать.

Джорджетт прочла между строк: «Он не хочет видеть тебя там».