На Мамбе, сынок! — честно ответила я ему. — Ты зашел по нужному адресу — думается мне, с большинством местной публики вы принимаете одни и те же желтые таблеточки. Удачи в поиске!

Единственной отдушиной конца лета стала весьма ненавязчивая переписка с тридцатипятилетним журналистом по имени Борис. Фотки в его анкете отсутствовала, но сам он был так красноречив и галантен, что мое воображение быстро нарисовало высокого голубоглазого викинга, с торсом молодого Шварца и губами Анджелины Джоли.

После надельного общения, когда я вовсю жаждала личной встречи, меня постигло нехилое потрясение: мой собеседник признался, что он азербайджанец и живет в Баку. Я была удивлена и разочарована. Удивлена, потому что ничего, кроме «милая хачу тваи сиськи» бравые дети гор мне никогда не писали, и найти на Мамбе интересного собеседника среди горячих южных парней было большой неожиданностью, и разочарована, так как с мечтой о губастом викинге пришлось расстаться. Борис прислал мне свое фото, и я увидела симпатичное, но довольное типичное лицо «кавказкой национальности» с большими грустными глазами. Но, как ни странно, этот человек стал самым приятным и интересным собеседником за последние несколько месяцев, поэтому я решила плюнуть на предрассудки — тем более, он находился очень далеко и наша виртуальная дружба меня ни к чему не обязывала.

И тем большей неожиданностью явилось для меня сообщение, что Борис приезжает на неделю в Питер освещать в качестве репортера какой-то саммит и заодно повидаться с многочисленными родственниками. Я ждала этой встречи с неожиданным волнением — Борис был мне симпатичен, к тому же, будучи наслышана о темпераменте южных мужчин, я решила, что это удачный повод закончить мой двухмесячный целибат. В те дни я как никогда понимала юношу, в анкете которого когда-то прочла: «Люто люблю секс!»

Объявившись в Питере, мой виртуальный знакомый сразу же пригласил меня на свидание. Не будучи до конца уверенной — стоит ли идти на эту встречу — я набрала Лильку. Вежливо расспросив ее о последних новостях, я подошла к главному:

— Лиль, помнишь, я тебе рассказывала про журналиста из Баку? Так вот, сегодня он ждет меня в ресторане, а я никак не могу решить — надо ли мне это?

— А что тебя останавливает? — беспечно спросила подруга, чавкая бутербродом с колбасой.

— Ну, он не русский… — начала я. — И потом командировочный…

— Эх, помню, был у меня один армянин!.. — ударилась в воспоминания Лилька. — Горячий был мужчина! Какие подарки, какие ночи!.. А эти длинные витиеватые комплименты — словно горный серпантин Сочи-Лазаревское! «Твои губы, словно мед, уста жаркие, как мангал дяди Гургена, твои объятия пьянят меня как литр Киндзмараули в знойный день!» — цитировала Лилька по памяти с неповторимым южным акцентом. — Он называл меня «моя ярочка», наверное — не помнил имя.

— Чувак называл тебя овцой, а ты вспоминаешь о нем с придыханием? — удивилась я.

— Он был так хорош, что я простила бы ему не только овцу!.. — Лилька даже перестала жевать, погрузившись в прошлое.

— Ладно, пойду! — решила я. — Еще пару недель, и мне вообще будет все равно, кому отдаться!

С этим лозунгом я пришла на встречу, и уже через десять минут поняла, что сегодня ночью я точно не останусь одна: Борис был еврохачик вполне себе ничего — симпатичный, галантный, дорогой костюм великолепно сидел на его стройной высокой фигуре. Мы шутили, говорили о каких-то милых пустяках, ели стейки, вкус которых я совершенно не помню — потому что уже растекалась большой сладкой лужей, точно сахарная вата на солнцепеке, объятая неизъяснимым очарованием моего визави. Я тонула в его больших темных глазах, вздрагивая от тонкого прикосновения пальцев, от хриплого шепота на ухо, нежно щекочущего шею. Когда Борис, проводив меня до подъезда, уверенно вошел следом, у меня не осталось сил даже на самое слабое формальное сопротивление. Мы тут же начали страстно целоваться, и на каждом лестничном пролете кавалер снимал с меня очередную деталь одежды — когда я трясущимися руками попыталась вставить ключ в замочную скважину, на мне оставались только туфли и нижнее белье.

В комнате я сорвала с себя остатки одежды и рухнула в кровать, театрально распахнув объятия своему страстному любовнику, шепча про себя только одно: «Господи, пожалуйста, сжалься надо мной, пусть он не будет импотентом или одним из тех больных извращенцев, которых ты так часто посылал в мою постель! Если сегодня я не получу нормального секса, то за себя не ручаюсь!»

На шкафу оживился мой Ангел-Вредитель: соорудив наблюдательный пост из старых газет, он восседал на возвышении, держа в одной руке заряженную ракетницу, а другой бойко отправляя в рот разноцветные мармеладки. На его рукаве красовалась нашивка «рефери» — что однозначно не предвещало ничего хорошего, разве что кулачные бои. Но я твердо решила принять этот бой!

- Иди же ко мне, мой жеребец! — подражая актрисам из фильмов категории «В», воскликнула я.

Услышав мой призыв Борис просветлился лицом, жестом самурая, делающего харакири, рванул молнию на брюках и!.. Нет — я, конечно, много чего видала — но такого!.. Даже Ангел присвистнул и подавился мармеладом. На волю сквозь расстегнутую молнию вырвался монстр такого размера, что я остолбенела. Это был не член, нет! Это был пожарный шланг, увенчанный гигантской шляпкой гриба-переростка! На эту тарелку можно было поймать НТВ+ без особых проблем. Это была труба мира, «Джоконда» мира пенисов, и оторвать от него глаз не было никакой возможности!

Так и сидели мы с Вредителем, широко раскрыв рты и нервно сглатывая слюну, а гигантская шняга медленно и важно раскачивалась посередине комнаты. Мемориальная табличка на моей двери тут же покрылась ржавчиной и скукожилась по краям.

Борис насладился произведенным эффектом и лениво спросил:

— Ну, как?

«Ну, как»??? Он что, издевается? Отвезите девушку в Монако, подарите ей бриллиантовое колье, покатайте на «Роллс-Ройсе» перед монаршим дворцом и, угощая устрицами и шампанским на борту белоснежной яхты спросите между делом: «Ну, как?» Не знаю, может эта зажравшаяся кошелка ответит: «Бывало и лучше!» — я, конечно, не знаю! Но у меня лучше точно не бывало, поэтому я могла произнести только что-то в духе раннего Шарикова:

— Ыыаа… гыыы…

Думаю, что обладатель супер-пениса привык к подобному эффекту, поэтому он просто произвел контрольный выстрел мне в голову: 

— Оксана, я буду любить тебя всю ночь, а завтра мы будем кушать плов, шашлык, харчо и пить лучшее красное вино!..

На шкафу пальнули из ракетницы, осветив маленькую комнату салютом мерцающих звезд. В ту ночь сбылись все мечты моих последних месяцев и даже немного больше…

Утром я проснулась с легким похмельем и счастливым лицом. Из кухни доносились ароматы жареного мяса и звуки шкворчащей сковородки, я завернулась в мятую простыню и пошла на запах. Борис, облаченный в мой девственный, ни разу не надеванный фартук, словно шеф-повар, с раскрасневшимся лицом легко жонглировал горячими сковородами, подкидывая в воздух сочащиеся соком, покрытые золотистой корочкой куски жареного мяса. На столе, словно на базарном прилавке, лежали такие огромные веники петрушки, укропа и прочей зелени, что ими, пожалуй, можно было хлестаться в бане! Рядом, в глубоких пластиковых тарелках, утопали в пахучем рассоле черемша, маринованный чеснок и соленые огурцы, распространяя по моей малогабаритной квартирке запахи средневекового пиршества.

— Нехорошо живешь, — Борис с огорчением покачал головой.

— Да, не хоромы, — согласно кивнула я, — зато центр!

— У тебя в доме только пластиковые тарелки, — грустно пояснил шеф-повар, — одинокая женщина без хорошей посуды — это нехорошо!

Я не стала спорить — чего уж хорошего? — а просто пообещала купить столовый сервиз с первого же гонорара. Так неожиданно просто попав в мой дом, Борис на удивление легко вплелся в мою жизнь, будто гибкая лиана в густые заросли акации. Странно, но присутствие чужого по сути человека не раздражало и не напрягало меня, а казалось вполне естественным. Утром, пока я еще спала, он убегал на всевозможные брифинги и конференции, возвращаясь к обеду, неизменно принося продукты для новых, невообразимо вкусных блюд. Из открытой форточки белесым дымком выплывал такой густой, манящий аромат восточной кухни, что все дворовые коты несли сменную вахту под моими окнами. Вечерами мы гуляли по городу, много и интересно говорили, будто знали и понимали друг друга всю жизнь, проживая ее параллельно, но при этом на расстоянии звука бьющегося сердца — так много общего у нас было. А ночью мы долго и нежно занимались любовью, стирая вкус поцелуев с губ красным вином и крупным, подернутым влажной изморозью виноградом.

Вконец забуревший Ангел-Вредитель сидел на шкафу, свесив вниз пухлые голые ноги и лениво ковырялся зубочисткой во рту.

— Может, оставим его насовсем? — внес он неожиданное предложение, огласив комнату благородной отрыжкой. — Он мне нравится, а его плов еще больше!

— Мне он тоже нравится, — грустно кивнула я, — но мы не можем его оставить — он же не кот Борис из рекламы «Китекета», которому нужен лишь сортир с наполнителем и миска сухого корма!

Единственное, что могло в те дни разлучить нас с южным гостем — его многочисленные родственники. Родные и двоюродные сестры, живущие в Питере, бесконечно звонили на его сотовый, наперебой приглашая в гости, и тот был вынужден, с трудом размыкая наши любовные объятия, отправляться на очередное застолье, неизменно возвращаясь с пакетом угощений и домашних пирогов. Я ощущала себя Карлсоном, запертым на кондитерской фабрике! Нет, я не влюбилась — прекрасно понимая, чем отличается демо-версия от конечного продукта, я давно уже не путала туризм с эмиграцией. Но именно в эти дни в моей голове родилась крамольная мысль: а может, я такая же, как все женщины? И так же создана для семейной жизни, сопливых и любимых детишек, для семейного мини-вэна и веселой собаки с гордым именем голден-ретривер, для борщей и макарон, и вкусно пахнущих после стирки рубашек? Просто не встретился мне на пути тот человек, который принял бы меня такой, какая я есть, не разбудил дремлющие глубоко внутри инстинкты, для которого мне отчаянно захотелось бы купить красивую фарфоровую посуду и обновить фартук? Я отгоняла от себя эти глупые сентиментальные мысли, но стоило мне сесть за обеденный стол, над которым колдовал Борис, чокнуться с ним бокалом кроваво-красного вина и легко коснуться губами его губ, как волна чувств снова захлестывала меня: почему? Почему я всю жизнь вынуждена воровать у судьбы моменты счастья, как соседские яблоки и срывать запретные поцелуи, так и не насладившись вдоволь слишком краткими моментами любви?

— Тебе нужно поменять свою жизнь, — однажды сказал мне Борис, когда мы лежали в темноте, обнявшись, уставшие от очередного сексуального марафона. — Надо выйти замуж за хорошего человека, родить детей, поселиться в загородном доме и купить новую посуду!

— Это напоминает мне цитату из поваренной книги Елены Молоховец: «Если к вам пришли гости, а у вас ничего нет, — пошлите человека в погреб — пусть принесет муки, яиц, фунт масла, два фунта ветчины…» Думаешь, толпы владельцев загородной недвижимости, сбиваясь в боевые отряды, атакует мою квартиру на предмет получения руки и сердца? А я гордо отказываюсь и выкидываю в окно очередной подаренное жемчужное ожерелье?

— Должно быть именно так! — взволнованно произнес Борис.

— Ну в общем так и есть… — согласилась я, решив не дискредитировать свой светлый образ в глазах рыцаря Дон Кихота.

Однако дни любви закончились: две недели пролетели, как один день, и я с тяжелым сердцем побрела на кухню, чтобы совершить славный подвиг во славу своего героя: зажарить в духовке курицу-гриль и отварить три яйца всмятку. Щедро окропив слезами убиенную птицу, я засунула лимон в ее безжалостно выпотрошенную тушку и закинула на противень, представляя, как мой любовник станет есть жирную куриную ножку, вспоминая обо мне. Несмотря на протесты Бориса, я все же настояла на том, чтобы проводить его вокзал — как же можно лишить себя возможности в последний раз помахать платочком вслед уходящему поезду, уносящему от меня моего лучшего любовника? За день до расставания Борис сделал мне романтический подарок — серьги в форме сердечка, и сказал, нежно взяв меня за руки:

— Кусочек своего сердца я навсегда оставлю здесь, с тобой.

Если бы в тот момент над нами висел кинооператор, то мы вполне могли претендовать на «Оскара», ну или — в крайнем случае — на новую кинокамеру в программе «Сам себе режиссер». Я торжественно поклялась хранить сережки всю жизнь и непременно унести с собой в могилу.

На вокзале возле вагона нас нетерпеливо ожидали три толстые блондинки, расплывшиеся в лучезарных улыбках при виде Бориса. В руках они держали пакеты, в которых явно различались контуры жареных куриц и вареных яиц, у всех троих были усталые, но счастливые лица.