Розалин Уэст - Прикосновение

– Две сотни за месяц. – Это требование было подкреплено отрывистым кивком одного из двух мужчин за столом, и его проницательные синие, словно оружейный металл, глаза коротко вспыхнули ярким пламенем, как вспыхивает едкая сера, а затем скрылись за занавеской дыма. Однако эта вспышка была достаточно продолжительной, чтобы убедить владельца ранчо, сидевшего напротив, что названная сумма не была шуткой.

– Две сотни, – недовольно проворчал он, считая плату слишком высокой. – Я же нанимаю вас не убивать их.

Мужчина, расположившийся в темном углу, долгое время ничего не говорил, и его присутствие угадывалось только по огоньку сигареты, а черты лица невозможно было разглядеть в полумраке. Хотя в поведении мужчины не было ничего угрожающего и его тон оставался вежливым, сидевший с ним за столом владелец ранчо вспотел. Не могло возникнуть вопроса, кто управляет ситуацией, – все было в руках этой загадочной фигуры. Наконец мужчина заговорил; его слова были смягчены плавной медлительностью речи выходца из Оклахомы или, быть может, из Техаса, но, какими бы мягкими они ни были, в них чувствовался вес сорок пятого калибра.

– Вы нанимаете меня, чтобы избавиться от неприятных проблем, и я именно этим и занимаюсь. Я тот человек, к которому подобные вам люди обращаются, когда не могут сами найти выход и не хотят пачкать свои руки.

– Послушайте меня, – пролепетал владелец ранчо, возражая, насколько мог осмелиться, энергично. Он собирался рассказать о своих честных намерениях, но мужчина, все еще вырисовывавшийся в дыму мрачным силуэтом, устало прервал его, чтобы высказать собственную неоспоримую точку зрения:

– Мистер Джемисон, вам нет нужды убеждать меня в ваших благородных побуждениях. Правы вы или нет, не мое дело, меня не интересует ваша политика. Вы нанимаете меня выполнить работу, и я позабочусь, чтобы она была сделана. Очевидно, вы хотите иметь все самое лучшее, и поэтому приложили столько трудов, чтобы я приехал сюда. Надеюсь, я не дал вам повода подумать, что отступление от законного решения проблемы заменит мне мою обычную плату. Я не сентиментален, сэр, и для меня это работа. Лучшее не обходится дешевле. Если вас не устраивает моя цена, то в этой комнате найдутся другие, кто будет рад работать за меньшую. Если пожелаете, я мог бы указать вам их. – В том, как он произнес все это, не было ни малейшего намека на хвастовство.

Спокойное, равнодушное заявление убедило Патрика Джемисона больше, чем уже известная ему репутация этого мужчины. Он окончательно уверовал, что не ошибся, употребив свое далеко простирающееся влияние, чтобы стащить Долтона Макензи с виселицы в Нью-Мексико, и что сейчас, выворачивая свой карман, тоже не делает ошибки. Он кое-что слышал о Макензи, слышал ужасные вещи, но вряд ли верил им, пока не узнал все от него самого. Джемисон слышал, что Макензи поступал всегда безжалостно, но никогда не заступал за линию закона так далеко, чтобы привлекать к этому внимание, что он использовал все средства, необходимые для выполнения работы, и всегда выполнял ее. Макензи действовал быстро, аккуратно и успешно, он не прятался за модными названиями «детектив» или «главный инспектор» и предпочитал слово «судья» термину «наемный киллер». Джемисона не заботило, как себя называл Макензи или какую запрашивал цену, пока он делал то, за что ему платили, и не создавал самому Джемисону опасных сложностей, – со своими собственными политическими амбициями владелец ранчо не мог этого допустить. Вот поэтому Джемисон выбрал самое лучшее и платил за него без дальнейших проволочек. Отсчитывая банкноты, он клал их на стол, а Макензи продолжал невозмутимо курить.

– Убийство – это не то, что я имею в виду, мистер Макензи, – пояснил Джемисон. – Я бы предпочел, чтобы вы смогли избежать насилия и просто припугнули их своей репутацией. Возможно, для того, чтобы прогнать их, будет достаточно, если они узнают, что я плачу вам. – С тревогой и надеждой он взглянул вверх, на того, кого нанимал, и казалось, запах исходившего от Джемисона страха был так же силен, как запах виски, которое он принял для храбрости перед тем, как пересечь помещение бара.

– Нам нужно прийти к соглашению, сэр. – Вежливое замечание мужчины предотвратило новое затяжное объяснение. – Если я возьму ваши деньги, я не буду вас ни о чем спрашивать, и вы не будете задавать мне вопросов. Если бы этих людей было легко запугать, вы сами это сделали бы, но вы наняли меня, и я действую по-своему. Я не любитель проливать кровь, но, если дойдет до этого, не стану стесняться, как и вы. Договорились?

– Да. – Джемисон с трудом сглотнул, ощущая горький вкус того, что делал.

Две сотни зелеными купюрами лежали стопкой на столе между мужчинами, но Макензи не пошевелился, чтобы взять их, и Джемисон беспокойно заерзал.

– И еще одно, – прозвучал обманчиво спокойный, протяжный голос. – Раз уж мы затеяли это дело, мы должны его закончить без отступлений с чьей-либо стороны. Я имею репутацию, которую нужно поддерживать, и забочусь о ней гораздо больше, чем о вас и ваших личных делах. Я горжусь тем, что слыву человеком слова, и если однажды дал его, то буду держать до самой смерти. От вас, сэр, я ожидаю того же самого. – Сделав свое, твердое заявление, Макензи накрыл большой рукой пачку банкнот, и Джемисон с облегчением шумно вздохнул.

Не будь взгляд этого мужчины таким пронизывающим, Джемисон, вероятно, посмеялся бы над возможностью того, что наемный киллер может быть честен. Но Макензи не мигая смотрел на него, и владелец ранчо, поступив мудро, удержал при себе свое мнение. Джемисон был скотоводом, человеком, не склонным к насилию, и сделал все, что мог, чтобы избежать его. Но время разговоров прошло, настала пора действовать, и, как вполне справедливо сказал наемник, владелец ранчо не хотел запятнать свои руки кровью – во всяком случае, непосредственно.

– Когда я могу ожидать вас, мистер Макензи? – кивнув, спросил Джемисон, горя желанием уйти, когда, к его удовольствию, с неприятной задачей наконец было покончено.

– Я вскоре буду у вас, но сначала мне нужно закончить кое-какие дела. – Макензи замолчал, глядя на него ничего не выражающим взглядом.

– Что ж, пусть так и будет, – пробурчал Джемисон, не дождавшись, чтобы этот крупный мужчина сказал еще что-нибудь.

– Всего доброго, сэр.

Долтон Макензи наблюдал, как встревоженный хозяин ранчо пробирается сквозь толпу в баре Дедвуда, и только после того, как опустились «крылья летучей мыши» – складные двери, – начал пересчитывать деньги, криво улыбаясь. Он мало заботился о тех, кто, зависел от других, и не проявлял к ним уважения. Да, этот человек спас его от неприятного падения, и Макензи был признателен ему, но это вовсе не означало, что он считал себя чем-то обязанным этому человеку. А даже если и считал, то все равно дело оставалось делом. Он не просил спасать ему жизнь и не собирался из-за этого делать что-то особенное. Самое лучшее, что он мог сделать взамен, это выполнить работу, за которую ему платили, и платили не скупясь. А две сотни были большими деньгами, чтобы человек полагался только лишь на слово; когда-то Макензи позлорадствовал бы над этим и раздулся бы от гордости, но теперь сумма не имела для него значения. Слишком много миль и слишком много кровопролитий притупили былые эмоции. Теперь это была просто еще одна работа, которую нужно выполнить, одна из бесконечного множества за то долгое время, когда одно его присутствие наводило страх, а быстрая рука и холодный рассудок оказывали поддержку. Работа обеспечивала Макензи независимость, сохраняла мышление острым, руку твердой, и она помогала ему спать по ночам после того, как он уезжал, – как будто человек его занятий мог спокойно отдыхать.

Взяв пачку денег, Макензи сложил их и, засовывая в карман куртки, стряхнул с себя дурное настроение, решив, что, быть может, выполнив эту часть работы, устроит себе отдых. Он подумал, что его крупного банковского счета было бы вполне достаточно, чтобы в следующем столетии поддерживать сиротский приют, который когда-то хорошо заботился о нем, если он решит простить его служителям их подневольную благотворительность, или что мог бы поехать в Сан-Франциско и осуществить свою давнюю заветную мечту измениться и вести респектабельную жизнь. Респектабельными называли людей, подобных Джемисону, которые нанимали незнакомцев с оружием для решения своих проблем. То, что имел Макензи, было гораздо лучше. Во всяком случае, он оставался честным и не стремился быть не тем, чем был на самом деле, – это являлось самым последним доводом в любом споре.

Макензи услышал приближение человека задолго до того, как поднял взгляд, чтобы окончательно удостовериться в этом, и в силу привычки одна его рука тотчас исчезла со стола. Это был непроизвольный жест самосохранения, которым встречали как друзей, так и врагов.

– Привет, Мак. Что это занесло тебя так далеко на север, а? – Латиго Джонс остановился рядом с пустым стулом, ожидая, чтобы снова появилась правая рука и дала знать, что все в порядке и можно занять место.

– Я бываю там, где можно сделать деньги. – С радушной улыбкой Долтон указал рукой на стул. – А кроме того, у меня возникло ощущение, что я стал худеть от гостеприимства Нью-Мексико. Человек должен слушаться своих инстинктов, подсказывающих ему, когда пора уезжать, если он не хочет застрять навечно. Ты понимаешь, что я имею в виду.

Латиго ухмыльнулся – он прекрасно понимал. Опустившись на стул, он поставил на стол собственную бутылку и два стакана. Ничего не говоря, он наполнил оба стакана, чистосердечно. Полагая, что давние друзья отлично понимают друг друга. А они действительно были давними друзьями, если только на данный момент их работа не требовала от них иного. Но даже в тех случаях, когда ситуация заставляла их целиться друг в друга, они не воспринимали это как что-то личное. Они слишком долго занимались своей работой и все понимали. Друзья пили и некоторое время предавались воспоминаниям, наслаждаясь настоящим, как наслаждались виски.

– Какой аванс ты теперь запрашиваешь, Мак? – Получив ответ, Джонс тихо присвистнул. – Черт, к этому времени ты, должно быть, стал почти миллионером, если, как всегда, постоянно занят. Вероятно, в один из ближайших дней я услышу, что ты ушел в отставку и ведешь в Калифорнии ту достойную жизнь, о которой всегда говорил.

Долтон не ответил ему улыбкой, потому что в словах его друга было больше, чем простое подшучивание. Латиго был твердо уверен, что отставка для таких, как они, людей означает одно – горизонтальное положение. Но когда-нибудь, и, возможно, скоро, Долтон собирался доказать, что его друг не прав.

– Не забывай о телеграмме с побережья. – Макензи поднял стакан.

– Не забуду. А до тех пор ты не забывай о своей спине. – Они оба выпили за это. Латиго, удовлетворенно вздохнув, поставил стакан и отодвинулся от стола. – Прости, не могу прохлаждаться и болтать с тобой, мне нужно быть в одном месте.

– Работа?

– И работа, и развлечение, – широко улыбнулся Латиго. – Я не могу заняться одним, пока не закончу другое.

– Быть может, вскоре мы снова встретимся, – улыбнулся ему в ответ Долтон.

– Быть может, старина. – Глаза Латиго Джонса тускло светились черным светом, даже когда на его лице была веселая улыбка. – Быть может.

* * *

В поездке от Дедвуда до Шайенна в дилижансе «Конкорд» невозможно было найти абсолютно ничего приятного. Громыхающий экипаж наскочил еще на одну колдобину, и Джуд Эймос попыталась ухватиться за ремень над головой и не поморщиться, когда локоть ее соседа больно уперся ей в ребра. Она решила, что в следующий раз, когда придется ехать по делам в форт Ларами, ей следует не забыть одеться поплотнее. «Безусловно, еще несколько недель я буду вся в синяках после этого путешествия по стиральной доске, которую кто-то не лишенный черного юмора назвал дорогой. Это больше похоже на бесконечные перекаты Блэк-Хиллс в миниатюре», – подумала она, когда на очередном ухабе ее подбросило в воздух. И сразу вслед за этим, не успев снова усесться, она от мощного толчка полетела на колени мужчины, сидевшего напротив нее. Чтобы сохранить равновесие, она вытянула вперед руки и, к своей досаде, в нарушение приличий уперлась ими в его бедра, словно высеченные из камня. Инерция была слишком велика, и девушка, не сумев остановиться, наткнулась головой на мужскую грудь, широкую, как стена каньона. На секунду она утонула в густой шерсти отворотов куртки и, охнув от испуга, втянула в себя запах шерсти и мужского тела. Осознав, что пассажир прижат к ней сильнее, чем в начале столкновения, и почти не дышит, она задержалась на мгновение дольше допустимого, опьяненная сильным мужским ароматом.