Колін Маккалоу - Прикосновение

Повитухи решили перевести дух и проглотить по чашке чаю, который принесла им заплаканная Шелковый Цветок.

– Она выживет? – спросила измученная Руби, которой едва хватало сил сидеть, уронив голову на согнутые колени.

– Кажется, да. – Маргарет Уайлер неотрывно смотрела на собственные руки. – Тремор… никак не могу унять дрожь, – удивленно произнесла она. – Проклятая работа! Не хотела бы я вынести такое еще раз. – Она заставила себя улыбнуться и обратилась к Яшме, сидящей возле Элизабет: – Яшма, ты умница. Без тебя мы бы не справились.

Миниатюрная китаянка просияла, продолжая украдкой щупать пульс хозяйки.

– Ради нее я готова умереть, – выпалила она.

– Маргарет, посмотришь ребенка? – спросила Руби и поднялась.

– Да, сейчас же. Яшма, если заметишь хоть что-нибудь, – зови сейчас же. – Леди Уайлер склонилась над колыбелькой, где лежало хнычущее сморщенное существо, синюшная кожа которого постепенно приобретала розовый оттенок. – Девочка, – произнесла она, откинув простынку, которой Руби укутала младенца. – Недоношенная – ей месяцев восемь или чуть больше. Надо бы согреть ее, но Элизабет жара вредна. Жемчужина! – громко позвала она.

– Да, миледи.

– Растопи камин в детской, положи грелку в детскую кроватку. Потом принеси кирпич, нагрей его и заверни получше, чтобы не обжечь ребенка. Да поживее!

Жемчужина унеслась.

– Яшма, – продолжала Маргарет Уайлер, повернувшись к постели, – как только Жемчужина согреет кроватку, унеси ребенка в детскую, уложи и останься с ним. Следи, чтобы девочке было тепло, но не слишком жарко. Теперь ты отвечаешь за нее – мы с мисс Коствен не можем оставить без присмотра Элизабет. Будь начеку, и если малышка снова начнет синеть, зови нас. Уложите Нелл спать в комнате Крылышка Бабочки – пусть Жемчужина перенесет туда ее кроватку сразу же, как только приготовит детскую для ребенка.

Все было исполнено в мгновение ока; Яшма уступила свое место у кровати леди Уайлер, приняла из рук Руби ребенка и благоговейно залюбовалась искаженным от плача крошечным личиком.

– Малышка моя! – проворковала Яшма, нежно баюкая подопечную. – Вот она, моя девочка!

Она ушла, а леди Уайлер и Руби заняли места по обе стороны от узкой кровати, на которую перенесли Элизабет, едва начались схватки.

– Кажется, спит, – сказала Руби, переводя взгляд с неподвижной Элизабет на осунувшееся лицо акушерки.

– Пока – да. Но бдительность терять нельзя, Руби.

– Хватит с Элизабет детей, – заявила Руби.

– Верно.

– Маргарет, ты ведь мудрая женщина, – начала Руби, стараясь не оскорбить ненароком собеседницу, – то есть я хочу сказать, что ты повидала всякое.

– О да, Руби. Иногда мне думается, что лучше бы я этого не видела.

– И мне.

Сделав первый решительный ход, Руби умолкла, сосредоточенно кусая губы.

– Поверь, Руби, меня ничем не напугаешь и не шокируешь, – мягко произнесла леди Уайлер.

– Речь не обо мне. – Руби не сомневалась, что шокировать приличное общество способна только она сама. – Об Элизабет.

– Продолжай.

– Я про… близость, – выпалила Руби.

– Ты хочешь знать, можно ли теперь Элизабет вступать в близкие отношения с мужем?

– И да, и нет, – ответила Руби, – но можно начать и с этого. Мы обе понимаем, что Элизабет больше нельзя иметь детей. Значит ли это, что и близости с мужем она должна избегать?

Маргарет Уайлер нахмурилась, прикрыла глаза и вздохнула.

– Хотела бы я ответить, Руби, но не могу. Если женщина уверена, что половой акт не повлечет за собой зачатие, тогда да, она может вести нормальную половую жизнь. Но…

– Да знаю я все эти «но»! – перебила Руби. – Я содержала бордель, а кому, как не бандерше, лучше знать, как избежать зачатия? Все эти спринцевания, подсчеты дней, прерванный акт… Но беда в том, что иногда никакие ухищрения не помогают. Остается шесть недель пить настой спорыньи и молиться, чтобы он подействовал.

– В таком случае ты уже знаешь ответ на свой вопрос. Единственный надежный способ – полный отказ от близости.

– Дело дрянь, – отозвалась Руби и распрямила плечи. – Внизу ждет ее муж. Что мне ему сказать?

– Пусть подождет еще час, – ответила леди Уайлер. – Если за это время состояние Элизабет не изменится, скажем ему, что с ней все в порядке.

Спустя еще час Руби негромко постучалась в дверь и вошла в библиотеку, отделанную в тускло-зеленых тонах клана Мюрреев.

Александр сидел на своем любимом месте – у большого окна, откуда открывался вид на Кинросс и далекие холмы. Еще не стемнело, но Руби, свидетельнице мучений Элизабет, минувшие девять часов показались вечностью. На коленях Александра лежала книга, на лицо падал отблеск заходящего солнца, невидящий взгляд был устремлен в гневно-багровое небо. От неожиданного стука в дверь он вздрогнул, обернулся и неуклюже поднялся.

– Жива, – тихо сказала Руби, взяв его за руку. – Еще в опасности, но нам с Маргарет кажется, что она поправится. А у тебя родилась еще одна девочка, дорогой.

Обмякнув, он резко сел на прежнее место. Руби заняла кресло, стоящее напротив него, и с трудом улыбнулась. За последнее время Александр постарел, поседел, осунулся, будто растратил все силы на борьбу с противником и проиграл.

– Если можешь, Александр, принеси сигары и самый большой графин коньяку, – попросила она. – И лучше не закрывай дверь – я могу понадобиться наверху. Буду курить и прислушиваться одним ухом.

– Конечно, любовь моя. Ты ведь знаешь, ты моя любовь. – Он подал ей сигару и помог прикурить. – Больше никаких детей, – продолжал он, вставая и направляясь к буфету за коньяком, – ни в коем случае. Несчастная Элизабет! Может, хоть теперь она немного придет в себя. И даже начнет радоваться жизни. Без Александра в постели.

– Значит, мы сходимся во мнении. – Руби приняла из его рук стакан, отпила огромный глоток и удовлетворенно вздохнула: – Господи Иисусе, какая роскошь! Я готова на все, лишь бы больше никогда не видеть то, чего насмотрелась сегодня. Твоя жена невыносимо страдала, хоть и не чувствовала боли. Странно, правда? Если бы я не напоминала себе об этом, я бы не выдержала. Когда рожаешь сама, не представляешь, как это выглядит со стороны. Впрочем, мои роды были легкими.

– Сейчас Ли уже… Сколько ему? Двенадцать или тринадцать?

– Меняешь тему, Александр? Тринадцать ему исполнится шестого июня. Зимнее дитя. Носить ребенка осенью легче, хотя, Бог свидетель, в Хилл-Энде и осени бывают жаркими.

– Он будет моим главным наследником, – сообщил Александр, отпивая из своего стакана.

– Александр! – Руби резко выпрямилась и широко распахнула глаза. – Но у тебя уже есть две наследницы!

– Девочки. Да, Чарлз твердит, что дочери могут привести в семью достойных мужчин, готовых принять мою фамилию. Но я всегда знал, что Ли для меня не просто сын любимой женщины.

– А на каком коне поскачет он? – с горечью спросила Руби.

– О чем ты?

– Не важно. – Руби посмотрела в свой стакан, отпила еще глоток и продолжала: – Александр, я люблю тебя и всегда буду любить. Но обсуждать будущее, когда твоя жена все еще при смерти, – кощунство. Так нельзя.

– Почему же? Элизабет не осудила бы нас. Все мы признаем, что мой брак был ошибкой. Но мне некого винить, кроме самого себя. Моя гордость смертельно уязвлена. Я так стремился доказать двум мерзким старикам, что Александр Кинросс способен править всем миром… – Он улыбнулся – неожиданно умиротворенно и спокойно. – Знаешь, несмотря на все беды, которые причинил нам мой брак, я часто думаю о том, что спас Элизабет от страшной участи – прозябания в Шотландии. Она этого не понимает, но все-таки я прав. А теперь, когда я перестану навещать ее в постели, ее жизнь изменится к лучшему. К ней я буду относиться со всем уважением, но мое сердце принадлежит тебе.

– Скажи, кто такая Гонория Браун? – решила воспользоваться шансом Руби.

Александр в первый момент растерялся, потом усмехнулся:

– Моя первая женщина. Хозяйка ста акров хорошей земли в Индиане, приютившая меня на ночь. Ее муж погиб на Гражданской войне. Она была готова подарить мне не только себя, но и все свое имущество – если бы я остался, женился на ней и обрабатывал ее землю. Я взял то, что хотел, – ее тело, – и отказался от остального. – Он вздохнул и смежил веки. – Руби, с тех пор я не изменился. И вряд ли когда-нибудь изменюсь. Гонории я объяснил, что мне не судьба быть фермером в Индиане. И ускакал рано утром, увозя пятьдесят пять фунтов золота.

В зеленых глазах заблестели слезы.

– Александр, Александр, сколько боли ты себе причинил! – воскликнула Руби. – А своим женщинам! Что с ней стало?

– Понятия не имею. – Он отставил пустой стакан. – Можно мне проведать жену и новорожденную?

– Конечно. – Руби устало поднялась. – Но ни той, ни другой сейчас не до тебя. Ребенок появился на свет синевато-черным, как лицо Элизабет во время судорог. Мы с Маргарет Уайлер добрых пять минут не могли оживить твою дочь. Она родилась на месяц раньше срока, она крошечная и слабенькая.

– Она умрет?

– Вряд ли, но такой, как Нелл, ей не стать.

– И Элизабет больше не в состоянии исполнять супружеские обязанности?

– Так говорит леди Уайлер. Риск слишком велик.

– Да, чересчур. Придется ограничиться двумя дочерьми, – сказал Александр.

– Ты ведь знаешь, Нелл – умница.

– Знаю. Но ее тянет ко всему живому.

Руби медленно поднималась по лестнице.

– Удивительно, что в пятнадцать месяцев ее вообще к чему-то тянет. Правда, если вдуматься, и Ли был таким. Значит, и Нелл будет опережать сверстников, как Ли. И еще неизвестно, чем она увлечется со временем. Детям хватает воодушевления на все.

– Я намерен выдать ее за Ли, – объявил Александр.

Руби круто обернулась, оттолкнувшись от двери спальни Элизабет; ее глаза метали молнии, она схватила Александра за обе руки с такой силой, что он поморщился.

– Значит, так, Александр Кинросс! – прошипела она. – Чтобы больше я этого не слышала! Никогда! Не смей распоряжаться чужой жизнью, как рудником или железной дорогой! Мой сын и твоя дочь сами выберут себе пару!

Вместо ответа он открыл дверь и вошел в спальню.

Элизабет, которая уже пришла в себя, повернула голову и улыбнулась гостям.

– Я жива, – прошептала она. – А я думала, что уже не выкарабкаюсь. Александр, Маргарет говорит, что у нас снова девочка.

Он наклонился, нежно поцеловал ее в лоб и взял за руку.

– Да, милая. Руби мне сказала. Вот и хорошо. Ты уже придумала ей имя?

Элизабет беспомощно нахмурила брови и зашевелила губами.

– Имя… – озадаченно повторила она. – Имя… Нет, ничего не идет в голову.

– Тогда придумаем потом.

– Нет, надо сразу дать ей имя. Подскажи что-нибудь.

– Может быть, Кэтрин? Или Дженет? Или Элизабет – в твою честь? Анна? Мэри? Флора?

– Анна, – удовлетворенно повторила она. – Да, Анна мне нравится. – Она подняла руку и коснулась щеки мужа. – Боюсь, нам снова понадобится кормилица. Молока у меня опять нет.

– Кажется, миссис Саммерс уже нашла кормилицу. – Александр осторожно высвободил руку, в которую Элизабет вцепилась словно когтями. – Ирландку Бидди Келли. Ее ребенок позавчера умер от крупа, вот она и предложила миссис Саммерс выкормить нашего, если молоко не пропадет. А поскольку наша Анна родилась раньше срока, у Бидди Келли наверняка есть молоко. Послать за ней, Элизабет? А хочешь, я попрошу Суна найти кормилицу-китаянку…

– Нет-нет. Сойдет и Бидди Келли.

Только Руби нахмурилась: Мэгги Саммерс опять нашла способ втиснуться в гущу событий. Несомненно, эта Бидди Келли – сплетница-католичка, которая раззвонит по городу обо всем, что услышит в доме хозяев. И в ближайшие шесть месяцев от нее никуда не денешься. Будет гонять чаи на кухне, шептаться и секретничать со слугами. Значит, все тайны Кинросс-Хауса станут достоянием Кинросса.

После рождения Нелл Яшма тщетно молила взять ее в няньки; рождение Анны стало для китаянки исполнением самой заветной мечты. Бидди Келли кормила малютку семь месяцев, а потом Анну быстро и безболезненно перевели на коровье молоко. Возможно, миссис Саммерс и сожалела, потеряв подругу, зато Яшма и Руби вздохнули с облегчением. Руби злорадно следила за экономкой, потерявшей ценную осведомительницу, а Яшма была просто бесконечно счастлива. Отныне Анна принадлежала только ей.

Элизабет медленно, но неуклонно поправлялась; к тому времени, как ее второй дочери исполнилось шесть месяцев, Элизабет уже вела жизнь здоровой молодой женщины. Уроки музыки возобновились, начались поездки в Кинросс; Александр нанял приличного берейтора, который научил Элизабет не только ездить верхом, но и править элегантной коляской, запряженной двумя сливочно-белыми пони, высоко вскидывающими грациозные ноги. Еще Элизабет получила в подарок белую арабскую кобылу с длинной шелковистой гривой и хвостом, окрестила ее Кристал и полюбила собственноручно чистить до атласного блеска. Уходу за Кристал молодая женщина посвящала долгие часы, но совсем не уделяла времени Анне. Во многом равнодушие Элизабет к собственной дочери объяснялось собственническими наклонностями Яшмы, которая ясно давала всем понять, что мать Анны – ее соперница. Тем не менее Элизабет не стеснялась признавать, что положение дел в детской ее полностью устраивает.