О, случались и в жизни Элизабет светлые моменты! Подтрунивание вместе с Нелл над поваром Чжаном, дни полного согласия с Александром, задушевные беседы с Руби, приезды тоскующей вдовы Констанс, верховые прогулки по бушу, увлекательные книги, игра на рояле вместе с Нелл в четыре руки, возможность уединиться – правда, нечастая. А когда Элизабет вспоминала про Заводь, перед ее мысленным взором неизменно возникал Ли. Со временем его облик затуманивался, затягивался золотистой солнечной дымкой, приобретал горьковатый привкус счастья, которое уже никогда не повторится. Постепенно Элизабет снова начала приезжать к Заводи и наслаждаться покоем, не вспоминая про Ли.


Александра все чаще посещали мысли о том, что его дом перенаселен женщинами, и хотя он продолжал брать Нелл с собой во все поездки – разумеется, в свободное от учебы время, – он вынужден был признать, что домой его не тянет. Виновата была не дочь, а он сам и Элизабет, с ее извечным припевом про женскую участь и наставлениями остерегаться мужчин. Александр невольно начинал с подозрением поглядывать на своих работников, проверяя, не возбуждает ли Нелл в них похоть или, что еще хуже, как твердила Элизабет, не вынашивают ли они коварные планы вскружить девчонке голову, чтобы завладеть наследством. Здравый смысл подсказывал Александру, что Нелл отнюдь не роковая женщина и никогда ею не станет, но из осторожности он то запрещал Нелл поездки в сопровождении Саммерса, то не подпускал к ней других помощников в мастерских или на руднике. Александр даже присутствовал на уроках Нелл, выставляя себя на посмешище и всякий раз убеждаясь, что товарищи по учебе воспринимают его дочь как мальчишку. Три девочки из Кинросса, которые начинали учиться вместе с ними, в десять лет перестали посещать школу на горе – по разным причинам: от учебы в сиднейском пансионе до необходимости помогать родителям по дому.

Но взросление Анны переполнило чашу терпения Александра и пробудило в нем жажду свободы. В Кинроссе даже Руби не хватало, чтобы скрасить его жизнь. Однако сбежать из дома было труднее, чем из рабства, особенно после смерти Чарлза Дьюи и потому, что Сун предпочитал заниматься своими делами. Бывший золотой рудник разросся до размеров империи, требующей постоянного внимания; компания «Апокалипсис» расширялась, завоевывала новые регионы и сферы деятельности. На рудниках компании добывали не только золото, но и цинк, медь, алюминий, никель, марганец и микроэлементы; компания выращивала сахар и пшеницу, разводила крупный рогатый скот и овец, на ее заводах изготавливали паровые двигатели и локомотивы, вагоны и сельскохозяйственную технику. Ей же принадлежали чайные плантации и золотые шахты на Цейлоне, кофейные плантации в Центральной и Южной Америке, месторождение изумрудов в Бразилии, пакеты акций сотни самых процветающих предприятий США, Англии, Шотландии и Германии. Поскольку компанией владели частные лица, никто, кроме членов совета директоров, не знал точно размеры ее капитала. Даже Английскому банку оставалось лишь строить догадки.

Обнаружив в себе умение безошибочно выбирать ценный антиквариат и предметы искусства, Александр начал сочетать полезное с приятным и привозить из деловых поездок картины, скульптуры, мебель, редкие книги. Двум иконам, подаренным сэру Эдварду Уайлеру, давно нашлась замена; к Джотто присоединились два Тициана, Рубенс и Боттичелли, а вскоре после этого Александр пристрастился к современной живописи и начал приобретать работы малоизвестных художников, в основном парижских – Матисса, Мане, Ван Гога, Дега, Моне, Сера. Владел он и Веласкесом, и двумя работами Гойи, Ван Дейком, Хальсом, Вермером и Брейгелем. Гид в Помпеях продал ему бесценный римский мозаичный пол всего за пять золотых соверенов – в сущности, почти повсюду гиды были готовы на все ради звонкой монеты. Вместо того чтобы хранить приобретения в Кинросс-Хаусе, Александр за несколько месяцев возвел пристройку к дому, где разместил все свои сокровища в стеклянных витринах – в висячем, стоячем или лежачем виде. Эта пристройка стала для него первым лекарством от скуки.

Вторым были путешествия, но тем не менее Кинросс не отпускал его. Мысленно Александр по-прежнему следовал по стопам Александра Македонского, с любопытством изучая все, что мог предложить ему мир. А в реальном мире он был прикован к дому, полному женских запахов и звуков. Атмосфера в особняке окончательно стала «женской», когда к его обитательницам присоединилась Анна с ее богатым репертуаром визгов и воплей.

– Собирай вещи! – скомандовал Александр Руби в июне 1889 года.

– Что?.. – растерялась она.

– Я говорю, пакуй чемоданы! Мы едем за границу.

– Александр, я бы с удовольствием, но разве я могу? Или ты, если уж на то пошло? Кто же останется здесь?

– Мы уезжаем через несколько дней, – заявил Александр. – Нас заменит Ли. Через неделю он уже будет в Сиднее.

– Тогда я никуда отсюда не двинусь, – взбунтовалась Руби.

– Да увидишься ты с ним! – рявкнул Александр. – Мы встретимся с Ли в Сиднее, обо всем поговорим и уплывем в Америку.

– Возьми с собой Элизабет.

– Черта с два! Я хочу как следует отдохнуть, Руби.

В зеленых глазах застыло подобие недовольства.

– Знаешь, Александр, по-моему, ты становишься эгоистом, – заявила Руби. – Надменным эгоистом. Я вам, сэр, еще не служанка, чтобы по первому требованию собирать чемоданы – только потому, что вам, видите ли, наскучил Кинросс! Мне и здесь хорошо. Я хочу дождаться сына.

– Ты увидишься с ним в Сиднее.

– На пять минут?

– Если хочешь – на пять дней.

– Не дней – лет! Ты, дружок, похоже, забыл, сколько лет я ждала его. Если он возвращается домой, значит, я буду ждать его дома.

В ее голосе звенела сталь; Александр вмиг забыл о повелительном тоне и придал лицу виноватое и почти умоляющее выражение.

– Прошу, Руби, не бросай меня! – с жаром заговорил он. – Ведь мы уедем не навсегда – так, развеяться, отряхнуть с ног пыль Кинросса. Пожалуйста, поедем со мной! Обещаю, потом мы вернемся домой и больше я тебя никуда не потащу.

Она смягчилась:

– Ну, в таком случае…

– Вот и умница! В Сиднее мы пробудем сколько пожелаешь – Руби, я на все готов, лишь бы вырваться отсюда с тобой! Мы же никогда не ездили вместе за границу; разве ты не хочешь увидеть Альгамбру и Тадж-Махал, пирамиды и Парфенон? Пока Ли здесь, мы можем объехать весь мир. Кто знает, что ждет нас в будущем? А если это наш последний шанс? Соглашайся, милая!

– Если ты дашь мне побыть в Сиднее с Ли – я согласна, – ответила Руби.

Он осыпал поцелуями ее руки, шею, губы и волосы.

– Проси что угодно, пока мы вдали от Кинросса и тисков Элизабет. С тех пор как девочки подросли, она только и делает, что пилит и пилит меня.

– Знаю. И мы с ней часто ссоримся, – призналась Руби. – Будь ее воля, она бы заточила Нелл и Анну в монастырь. – И она довольно замурлыкала. – Ничего, все еще переменится, со временем она успокоится. И все-таки хорошо, что меня она не пилит.


Выслушав на следующий день упрощенный вариант этого разговора в изложении Руби, Элизабет ахнула:

– Боже мой, Руби, неужели я такое чудовище!

– Ни в коем случае, это не твоя вина, – решительно заявила Руби. – Но если честно, Элизабет, пора бы тебе спокойнее относиться к целомудрию девочек. Последние восемнадцать месяцев ты никому в доме не давала житья. Да, не каждая мать вынуждена видеть, как ее дочери взрослеют, когда она сама еще очень молода, но в нашем городе девочкам ничто не угрожает, можешь мне поверить. Будь Нелл легкомысленной вертушкой, я еще могла бы тебя понять, но она рассудительная, умная девушка, которой нет никакого дела до пустых влюбленностей. А Анна… ну, Анна попросту большой ребенок! Своими вечными попреками и наставлениями ты оттолкнула Александра и от Нелл тоже. Если кто и оскорбится, узнав, почему отец так рвется прочь из дома, так это она.

– А как же компания? – спохватилась Элизабет.

– Компания и без него обойдется. – Почему-то Руби не захотелось сообщать подруге, что Ли возвращается домой.

– Ты правда едешь с Александром? – вдруг задумчиво спросила Элизабет.

– Ты ревнуешь? – ахнула Руби.

– Нет-нет, что ты! Но хотелось бы мне узнать, что значит путешествовать вместе с любимым…

– Когда-нибудь узнаешь, – пообещала Руби, целуя ее в щеку. – Надеюсь, так и будет.

* * *

Провожая Александра и Руби на вокзале, Элизабет вела себя крайне сдержанно и чопорно. «Она укрылась в своей раковине, – печально думала Руби, – но разве мы с Александром виноваты, что единственные узы, связывающие ее с внешним миром, – тревога за девочек? И самое страшное – то, что девочки в такой опеке не нуждаются».

– Ты предупредил Элизабет, что Ли возвращается? – спросила Руби, когда поезд тронулся.

– Нет. Я думал, ты сама скажешь, – удивился Александр.

– И я не сказала.

– Но почему?

Руби пожала плечами:

– Если бы я знала, я была бы ясновидящей. И потом, какая разница, когда она узнает? Элизабет нет никакого дела ни до компании, ни до Ли.

– И это тебя тревожит?

– Само собой, черт побери! Как может мой милый нефритовый котенок хоть кому-то не нравиться?

– Поскольку я сам привязан к нему, как к родному, мне нечего ответить.

После отъезда Александра Нелл с головой ушла в книги, твердо решив на следующий год сдать экзамены и поступить в университет в нежном пятнадцатилетнем возрасте. Это стремление вызывало у Элизабет только досаду, и она вознамерилась всячески препятствовать дочери. И услышала, что дела Нелл ее не касаются.

– Если уж тебе так хочется к кому-нибудь приставать, – гневно выговаривала ей Нелл, – допекай Анну! Между прочим, если ты еще не заметила, могу сообщить, что в последнее время Анна совсем от рук отбилась. Еще немного, и она окончательно распояшется.

Критика была справедливой, поэтому Элизабет прикусила язык и отправилась на поиски Яшмы, чтобы вдвоем решить, как приструнить Анну.

– Никак, мисс Лиззи, – мрачно ответила Яшма на вопрос хозяйки. – Моя малышка Анна уже не ребенок, взаперти ее не удержишь. Я пробовала всюду ходить за ней по пятам, но она такая хитрая!

«Кто бы мог подумать!» – изумилась Элизабет. В последнее время Анна стала на редкость самостоятельной, словно от умения мыться и одеваться сработала некая тайная пружина у нее в голове, и девочка поняла, что впредь сумеет о себе позаботиться. В промежутках между недомоганиями она выглядела совершенно счастливым и смешливым ребенком; с простой мозаикой или кубиками была готова играть часами. Но едва ей исполнилось двенадцать, то есть в тот год, когда Александр увез Руби за границу, у Анны появилась новая игра: обманув бдительность воспитателей, она удирала в парк и пряталась. Яшма и Элизабет находили ее только по одной причине: не в силах сдержаться, Анна слишком громко хихикала, сидя в тайном убежище.

Из разговора с Руби Элизабет сделала вывод, что она чрезмерно опекает младшую дочь. Того же мнения придерживался и Александр, который открыто заявил об этом перед отъездом.

– Она просто гуляет по парку, Элизабет, так что оставь ее в покое, дай девочке хоть немного побыть одной!

– Если не вмешиваться, она и из парка убежит.

– Вот тогда и стоит вмешаться, – вынес вердикт Александр.

Через три недели после отъезда Александра и Руби Анну нашли на террасе возле копров как раз в перерыве между сменами. Узнав девочку, которую каждое воскресенье видели в церкви, рудокопы бережно, но решительно отвели ее к Саммерсу, а тот доставил Анну домой.

– У меня уже руки опускаются, мистер Саммерс, – пожаловалась Элизабет, гадая, не отрезвит ли беглянку увесистая пощечина. – За ней постоянно кто-нибудь присматривает, но стоит нам отвернуться – и она успевает удрать.

– Я предупрежу рабочих, леди Кинросс, – пообещал Джим Саммерс, с трудом скрывая досаду: времени у него было в обрез, надзор за Анной в служебные обязанности не входил. – Если ее где-нибудь увидят, то приведут или ко мне, или прямо к вам. Этого достаточно?

– Да, разумеется. Благодарю, – ответила Элизабет, придя к выводу, что пощечина в качестве наказания будет не просто бесполезна, но и вредна.

Больше предпринимать было нечего. Уезжая, Александр передал все полномочия Саммерсу.


Но ненадолго. Элизабет как раз пыталась увести домой заупрямившуюся, глупо хихикающую Анну, когда из-за живой изгороди, со стороны площадки, куда прибывал вагон подъемника, появился Ли. Элизабет замерла как загипнотизированная. Анна взвизгнула и вырвалась из ее ослабевших рук.

– Ли! Ли! – выкрикнула девочка и помчалась навстречу гостю.

Встреча выглядела так, будто мужчина пытался подхватить на руки болтающего лапами щенка размером с волкодава – по крайней мере об этом подумала Элизабет, неожиданно для себя обрадовавшись гостю. С приклеенной улыбкой она зашагала по траве к Ли.

– Анна, Анна, угомонись! – со смехом потребовала она.