– Проходи, Яшма, садись.

Китаянка подчинилась, присела на краешек белого венского стула и сложила на коленях дрожащие ладони.

– Господи, что случилось? – не выдержала Элизабет, садясь рядом.

– Я насчет Анны, мисс Лиззи.

– Опять сбежала?

– Нет, мисс Лиззи.

– Тогда что с ней? – Элизабет не видела повода для волнений: только вчера, оставшись наедине с младшей дочерью, она думала о том, как хороша ее девочка: чистая кожа, сияющие глаза. В свои без малого четырнадцать лет Анна казалась физически более зрелой, чем Нелл. Если бы еще не эти приступы паники во время месячных!

Яшма заговорила:

– Наверное, последние месяцы мы были слишком заняты: забастовки, отъезд сэра Александра… – Она осеклась, облизнула губы и задрожала еще сильнее.

– Говори, Яшма. Обещаю: что бы ни случилось, я тебя не накажу.

– У Анны уже четыре месяца не было недомоганий, мисс Лиззи.

Приоткрыв от изумления рот, Элизабет с нарастающим ужасом уставилась на китаянку:

– Три цикла подряд?

– Или четыре. Точнее не вспомню, мисс Лиззи. Я так боюсь, когда у нее недомогания, что стараюсь не думать о них. Мою малышку приходится держать силой, поить опиумом, а она кричит, бьется – нет, это невыносимо! А сегодня она сказала: «У Анны больше не идет кровь».

Похолодев до мозга костей, ощущая свинцовую тяжесть в груди, Элизабет вскочила и бросилась наверх, только возле комнаты Анны остановившись, чтобы перевести дух.

Девочка сидела на полу, играя с букетом ромашек, собранных на лужайке; Яшма научила ее разрезать стебли у основания и нанизывать на них другие цветки, чтобы получались венки. Элизабет поймала себя на том, что по-новому смотрит на дочь. Анна – цветущая, полная сил женщина. Прекрасная лицом и телом. Чистая и невинная, потому что у нее ум трехлетнего ребенка. «Анна, моя Анна! Что с тобой сделали? Тебе же еще четырнадцати нет!»

– Мама! – возликовала Анна, протягивая ей свои ромашки.

– Да-да, чудесный венок, дорогая, спасибо. – Элизабет надела венок на шею и помогла Анне подняться. – Знаешь, Яшма только что нашла в цветах клеща. Клещ, понимаешь? Кусачий и противный. Надо посмотреть, нет ли на тебе клещей. Помоги нам, сними одежду.

– Фу! Кусачий клещ! – Анна хорошо помнила, с каким трудом удалось достать из-под кожи впившегося ей в руку клеща. – Каламин! – добавила она. Это сложное слово она помнила хорошо: каламиновая мазь снимала зуд от укусов насекомых.

– Да, Яшма принесет каламин. Ну, раздевайся, дорогая, прошу тебя. Поищем клеща.

– Не хочу! У Анны нет крови.

– Да-да, я знаю. Но мы ищем клеща. Анна, будь умницей.

– Нет! – взбунтовалась девочка.

– Тогда давай сначала поищем клеща там, где нет одежды. А если не найдем – поиграем: будем снимать одежду, пока не найдем что-нибудь. Хорошо?

Уговоры подействовали: вскоре даже панталоны были сняты и аккуратно сложены. Складывать вещи приучила девочку терпеливая Яшма.

Две женщины уставились сначала на голую Анну, а потом друг на друга. Тело девочки по-прежнему было прекрасным и юным, но еще недавно плоский живот уже начал округляться, а полная красивая грудь отяжелела, соски потемнели.

– Надо было заставлять ее мыться каждый день, как бы она ни отбивалась, – тоскливо произнесла Элизабет. – Но кто бы мог подумать? – И она нежно поцеловала Анну в лоб. – Спасибо, дорогая. Тебе повезло: кусачего клеща мы не нашли. Оденься, будь хорошей девочкой.

Самостоятельно одевшись, Анна снова занялась ромашками.

– Как думаешь, какой у нее срок? – спросила Элизабет у Яшмы, выйдя в коридор.

– Скорее, месяцев пять, а не четыре, мисс Лиззи.

Элизабет не замечала струящихся по лицу слез.

– Бедная моя детка! Яшма, Яшма, что же нам делать?

– Спросим мисс Руби, – всхлипнула китаянка.

Горе сменилось бешенством, и таким неистовым, что Элизабет содрогнулась.

– Я же знала, что Александр совершает ошибку! Знала, что надо найти замену Стрекозе! Господи, как же безмозглы мужчины! Он всерьез думал, что его деньги и власть защитят мою милую, ласковую, невинную девочку! Будь он проклят!

Нелл вышла в коридор, услышала ее и вмиг забыла про свои обиды и горести.

– Мама, что с тобой? Ты плачешь, потому что я на тебя накричала?

– Анна беременна, – выговорила Элизабет, утирая слезы.

Нелл пошатнулась и бессильно прислонилась к стене.

– Нет, мама! Не может быть! Кто мог так поступить с Анной?

– Мерзавец, который заслуживает смерти! – яростно выпалила Элизабет и повернулась к Яшме: – Побудь с ней, пожалуйста. Нелл, ты должна нам помочь. Анну нельзя выпускать из дома.

– А может, лучше отпустить? – предложила бледная, как смерть, Нелл. – Она приведет нас к этому подонку.

– Его, наверное, уже не найти. Должно быть, уже понял, что она ждет ребенка, и вовремя скрылся.

– Что же нам теперь делать, мама?

– Бежать к Руби. Может быть, от ребенка еще можно избавиться.

– Поздно! – хором отозвались Нелл и Яшма в спину Элизабет. – Уже слишком поздно!


Тот же приговор вынесла Руби – после вспышки бешенства и шквала проклятий.

– Куда же смотрели вы с Яшмой? – спросила она, сжав кулаки. – Как могли упустить все сроки?

– Честно скажу тебе: ее недомогания были для нас таким кошмаром, мы так их боялись, что не хотели о них вспоминать, а тем более высчитывать сроки. И потом, месячные у нее были нерегулярными, иногда пропадали на месяц, – объяснила Элизабет. – Но скажи, кто мог предвидеть такое? Ведь это изнасилование, Руби!

– Я должна была его предвидеть! – выкрикнула она.

Считая своим долгом успокоить Руби, Элизабет затараторила:

– Ты вспомни, что случилось за последнее время: волнения рабочих, капризы Александра, его выходки… Жить с ним стало невозможно! Это чванство, скандал с Ли, вечные разъезды, твои ссоры с ним…

– А, ясно! Значит, это я виновата?

– Нет-нет, я, только я одна! Я мать, я отвечаю за нее! – Элизабет расплакалась. – Я никого не виню, кроме себя. Бедная Яшма сходит с ума…

– И ты тоже, – подытожила Руби, немного успокоившись. Она прошла к буфету и наполнила коньяком два больших стакана. – Пей, Элизабет, и не вздумай отнекиваться. Пей.

Выпив, Элизабет ощутила прилив решимости.

– Что будем делать?

– Во-первых, ребенка придется оставить. Если Анна на четвертом месяце, а не на третьем, аборт для нее смертелен. В десять недель еще можно прервать беременность, но в пятнадцать уже слишком рискованно. А ей всего тринадцать! Может, сын Эдварда Уайлера согласится сделать операцию. Он ведь врач?

– Да. Его зовут Саймон.

– Я сама дам ему телеграмму, но пока ни на что не рассчитывай. Вряд ли врач в здравом уме и твердой памяти согласится нам помочь, несмотря на все обстоятельства. – Руби перевела дух. – А еще придется обо всем сообщить Александру. Даже если он не соизволит вернуться домой к рождению первого внука.

– Боже мой! Руби, он нас убьет.

– Может, и не убьет, но взбесится.

– Но страшнее всего думать о том, каким родится ребенок…

– Если Анна пострадала при родах, она вполне может родить здорового ребенка. – Руби истерически расхохоталась. – Господи Иисусе, вот так фортели выкидывает судьба! Наследник, о котором всю жизнь мечтает Александр, может оказаться сыном слабоумной дочери и грязного долбаного ублюдка, насильника беззащитных детей. – Ее смех стал пронзительным, из глаз брызнули слезы, она кинулась в объятия Элизабет, разрыдалась и затихла. – Дорогая моя, милая Элизабет, – прошептала она, – сколько еще наказаний приготовила тебе жизнь? Будь моя воля, я вынесла бы все, лишь бы избавить от страданий тебя. Ты ведь никогда и мухи не обидела, а мне, пятидесятилетней шлюхе, уже нечего терять.

– Это еще не все, Руби.

– Господи, что еще?

– Надо найти того человека.

– А-а! – Руби села, нашла в кармане носовой платок и утерла слезы. – На это даже не надейся, Элизабет: никогда не слышала, чтобы кто-то упоминал про Анну. А городок у нас маленький, все сплетни мне известны. В баре, салуне и гостиной чего только не наслушаешься! Одно я знаю точно: он не местный, из здешних жителей никто бы не посмел прикоснуться к ней, да его бы линчевали сами горожане. Все в округе знают, сколько ей лет! Скорее всего это был коммивояжер – за ними не уследишь, сегодня они здесь, завтра там, и никогда не приезжают в один город дважды. Торгуют оружием, упряжью, всякой мелочью – до притираний, румян, духов и безделушек. Да, наверное, это и был коммивояжер.

– Его надо найти и отдать под суд. И повесить!

– Ты рассуждаешь неразумно. – Зеленые глаза посерьезнели. – Вдумайся, Элизабет. Твое горе станет всеобщим достоянием, паршивые газетенки вроде «Истины» будут наживаться, роясь в грязном белье сэра Александра Кинросса!

– Понимаю… – прошептала Элизабет. – Да, я понимаю.

– Ступай домой. А я дам телеграмму доктору Саймону Уайлеру и шифрованное сообщение – Александру. Вряд ли он захочет услышать такую новость на английском. Ну иди же, дорогая, прошу тебя! Ты нужна Анне.


Элизабет ушла, все еще ошеломленная и растерянная, но теперь она почти не сомневалась, что справится с бедой. Помог не столько коньяк, сколько Руби – практичная, многоопытная, по-житейски мудрая. Но и Руби не предвидела такой исход, иначе постаралась бы предупредить подругу. «Единственное утешение: мы слишком доверчивы, мы уверены, что весь мир будет жалеть и оберегать наших несчастных близких так, как это делаем мы. Другие люди – это не мы, и они ни в чем не виноваты. Но в каком мире мы живем, если в нем есть место чудовищам, не думающим ни о чем, кроме собственных наслаждений, способным отнестись к беззащитной женщине как к ночной посудине, в которую справляют нужду! Бедное мое дитя, тринадцатилетняя кроха! Моя девочка, которая даже не понимает, что с ней случилось, и не поймет, несмотря на все объяснения. Надо помочь ей пережить все это, но как, я не знаю. Хотела бы я знать, понимают ли коровы и кошки, что зачатие произошло и скоро у них будет потомство? Анна не корова и не кошка, она слабоумная тринадцатилетняя девочка – не стоит рассчитывать, что роды она перенесет легко, как животные. Беременность – может быть. Анна просто решит, что растолстела… или даже этого не поймет».

– Будем вести себя так, словно ничего страшного не произошло и беспокоиться не о чем, – объявила Элизабет Яшме и Нелл. – Если Анна пожалуется, что ей трудно ходить или что-нибудь болит – скажем, что все пройдет. Рвота у нее бывает, Яшма?

– Ни разу не случалось, мисс Лиззи. Иначе я бы сразу забила тревогу.

– Значит, беременность протекает очень легко. Посмотрим, что скажет доктор Саймон Уайлер, но вряд ли у нее разовьется преэклампсия, как у меня.

– Я узнаю, кто это сделал, – мрачно заявила Яшма.

– Яшма, мисс Руби говорит, что это невозможно, и она права. Какой-нибудь коммивояжер, который давным-давно уехал. Ни один местный мужчина не тронул бы Анну.

– Я все равно узнаю.

– У нас на это нет времени. Наш долг – позаботиться об Анне, – заявила Элизабет.

Труднее всех примириться с бедой Анны было Нелл: всю жизнь Анна была с ней рядом, но не как сестра и компаньонка – скорее как нечто большее. Беспомощное существо, научить которое чему-либо было не легче, чем выдрессировать котенка, покоряло прелестью, веселым нравом, улыбками. Анна никогда не дулась и не сердилась, если не считать кратких вспышек во время менструаций. На поцелуй Анна отвечала поцелуем. На смех – смехом.

Должно быть, именно наблюдения за Анной вызвали у Нелл интерес к чтению: состояние сестры казалось Нелл непонятным и загадочным, возбуждало любопытство. Нелл знала, что наука не стоит на месте, что человек постоянно делает новые открытия. Возможно, когда-нибудь врачи научатся лечить таких пациентов, как Анна. Вот бы ей, Нелл, найти такое лекарство! После разговора с матерью девушка ушла к себе и долго безутешно плакала. Невинность, которой лишилась Анна, стала потерей Нелл.


Доктор Саймон Уайлер внешне и в обращении заметно отличался от отца, был менее учтив и более резок. И достаточно умен, чтобы интуитивно понять, как следует обращаться с Анной. Он начал с расспросов, которых всячески избегали Элизабет, Яшма и Нелл.

– Анна, когда ты убегала из дома, ты с кем-нибудь встречалась?

Нахмуренные брови, озадаченный взгляд.

– Ты уходила в буш, Анна. Ты любишь гулять по бушу?

– Да!

– Что ты там делала?

– Цветы рвала. Видела кенгуру – прыг, прыг!

– Видела только цветы и кенгуру? И больше никого?

– Хорошего дядю.

– Как его звали, этого дядю?

– Хороший дядя.

– Боб? Билл? Уолли?

– Дядя, дядя. Хороший.

– Ты играла с хорошим дядей?

– Да, играла! Обнимала. Хорошо обнимала.

– Этот хороший дядя еще здесь, Анна?

Девочка состроила грустную гримаску:

– Дяди нет. Не обнимает.