Элизабет слушала, не утирая струящиеся по щекам слезы.

– Я страшно оскорбила тебя, – всхлипнула она, – но я не хотела. Если уж говорить начистоту, я знаю: ты не заслужил всего, что я с тобой сделала. – Она заломила руки. – Ты был добр и великодушен, и я знаю – да-да, знаю! – что, если бы я повела себя иначе, мы были бы избавлены от страданий. И тебе не понадобилась бы Руби. Но я ничего не могу поделать, Александр, ничего не могу с собой поделать!

Вынув носовой платок, он встал, подошел к ней, вложил в ладонь квадратик ткани и притянул ее голову к своему бедру.

– Не плачь, Элизабет. Ты не виновата, что не смогла ни полюбить меня, ни хотя бы преодолеть неприязнь. Зачем терзаться, если уже ничего не поделаешь? Ты раба долга, но по моей вине, это я сделал тебя такой, когда родилась Анна. – Он пригладил ее волосы ладонью. – Жаль, что ты так и не ответила на мою привязанность. А ведь я надеялся, что со временем мы сблизимся. Но ты лишь отдалялась.

Всхлипы утихли, Элизабет молчала.

– Тебе легче?

– Да. – Она вытерла лицо его платком.

Александр сел на прежнее место.

– Тогда закончим разговор. Мы с тобой прекрасно понимаем, как надо поступить. – На его лице отразилась острая боль. – Ты не знаешь одного: что я поклялся Яшме никогда не отдавать Анну в сумасшедший дом. Видимо, она многое знала, но скрывала от нас. И предвидела, что будет дальше, или просто предчувствовала неладное. Итак, вот что нам предстоит. Во-первых, разлучить Долли с родной матерью, которая уже не может выполнять материнские обязанности. Во-вторых, решить, как нам быть с Анной. Оставим ее здесь, под замком, или куда-нибудь отошлем?

– А если просто оставить ее в детской, только не спускать с нее глаз?

– Нелл не одобрит. Прежде всего потому, что Анна окажется слишком близко к Долли, а ты вспомни, как ловко Анна обманывала нас, убегая к О’Доннеллу.

Элизабет нажала кнопку звонка на столике рядом с ней.

– Миссис Сертис, – обратилась она к вошедшей экономке, – пригласите Нелл в библиотеку, пожалуйста.

Через минуту появилась Нелл с гордо вскинутым подбородком. Элизабет сама подошла к ней, притянула к себе и поцеловала в лоб.

– Прости, Нелл, мне очень жаль. Пожалуйста, прости меня.

– Тебя не за что прощать, – отозвалась Нелл, садясь напротив родителей. – Я понимаю, как ты была потрясена.

– Нам надо поговорить об Анне, – объявила Элизабет.

Александр откинулся на спинку кресла, пряча лицо в тени, и Элизабет продолжала:

– Ты права, Анну и Долли надо разлучить – осталось только решить, как быть с Анной. Держать ее здесь под замком или отослать куда-нибудь?

– Ее надо увезти отсюда, – медленно, с глазами, затуманенными от слез, ответила Нелл. – О’Доннелл открыл для Анны дверь, которую уже не закроешь. Видимо, поэтому у нее и началась деградация. Она не понимает, чего ей недостает, но нуждается в том, чем еще недавно наслаждалась. В ее поведении, особенно в обращении с Долли, есть элемент фрустрации. Но все это так загадочно, так глубоко скрыто! Мы ничего не знаем о мире умственно отсталых людей, не понимаем, какие чувства они испытывают, что вообще ощущают, кроме бешенства и счастья. Иногда мне кажется, что их эмоциональная жизнь гораздо сложнее, чем мы думаем.

– Что ты заметила сегодня, Нелл? – спросил Александр.

– Досаду, направленную на Долли, – честное слово, папа, Анна со злостью отшвыривала малышку. И поскольку Долли к этому уже привыкла, значит, такое повторяется постоянно. Но начались вспышки злости, только когда Долли подросла и поумнела настолько, чтобы избегать травм. Сейчас для нас важнее Долли, потому что у нее есть будущее. Долли – здоровый, умненький, совершенно нормальный ребенок. Как можно допустить, чтобы ее будущее зависело от Анны? Но если мы не разлучим их, неизвестно, что придет Анне в голову.

– И ты предлагаешь не говорить Долли, что Анна – ее мать? – спросила Элизабет. – Объяснить, к примеру, что ее мать – я?

– Если нам удастся сохранить тайну – да.

Александр слушал лишь вполуха, задумавшись о том, как быть с клятвой, данной им Яшме.

– А если отправить Анну не в сумасшедший дом, а в другую семью? Ухаживать за ней должны женщины, чтобы не повторилась история с О’Доннеллом. Надо подыскать дом с большим двором и с садом, чтобы она чувствовала себя как дома. Скажи, Нелл, Анна сможет забыть нас? Научится любить хоть кого-нибудь из опекунов?

– Лучше опекуны, чем сумасшедший дом, папа, или жизнь дома, но взаперти. Если ты подыщешь Анне дом в Сиднее, я буду следить за тем, как с ней обращаются.

– Следить? – встревожилась Элизабет.

В глазах ее дочери вновь мелькнули стальная воля и предусмотрительность Александра Кинросса.

– Да, мама, за этим придется строго следить. Люди лживы, особенно те, кто берется ухаживать за безнадежно больными. Их подопечные могут стать жертвами умышленной жестокости, просто черствости и невнимания. Не спрашивай, откуда я это знаю, – знаю, и все. Вот я и буду присматривать за Анной – неожиданно навещать ее, смотреть, нет ли у нее на теле ран, проверять, моют ли ее, и так далее.

– Ты свяжешь себе руки, – напомнил Александр.

– Папа, мне давно пора хоть чем-нибудь помочь Анне. Мама и без того слишком долго несла свой крест.

– У меня были хорошие помощники, – ради справедливости заметила Элизабет. – Представьте, что было бы, если бы мы, к примеру, не смогли позволить себе няню! Кстати, у одной семьи в Кинроссе та же беда.

– Но с другим исходом. В той семье девочка родилась уродцем – с заячьей губой, волчьей пастью, карликовым ростом, – объяснила Нелл.

– Откуда ты знаешь? – поразился Александр.

– Когда я жила дома, я часто навещала ее, отец. Меня заинтересовал ее случай. Но она не проживет так долго, как Анна.

– Тем лучше для нее, – сказал Александр.

– Но не для ее матери, – возразила Элизабет. – Не для братьев и сестер. Они любят ее.


Неделю спустя Анна сломала Долли руку и напала на Пиони, когда та пыталась спасти охрипшего от плача ребенка. Медлить и раскаиваться стало некогда: пришлось успокаивать отбивающуюся Анну. Ребенка у нее забрали. Пока в Сиднее подыскивали дом, Анну переселили в комнаты для гостей с отдельным входом и замками на внутренних дверях. Однако комнаты располагались на нижнем этаже, поэтому на окнах понадобилось установить решетки.

Александр и Нелл поспешно уехали в Сидней осматривать дома, и Нелл воспользовалась поездкой, чтобы подробно поговорить с отцом. Впрочем, смелости она набралась, только когда поезд уже подъезжал к Литгоу.

– Знаешь, папа, – начала она, – по-моему, в конце концов нам придется просто построить этот дом. Вряд ли мы найдем уже готовый с двором в центре. Проект мы можем заказать Донни Уилкинсу – заодно и избежим огласки.

– Продолжай, – велел Александр, глядя на дочь с насмешливым удивлением, смешанным с недоверием.

– Я слышала, в Драммойне и Розелле большие земельные участки, доходящие до самой гавани, скоро будут распродавать – из-за экономического спада. Люди, которые могли позволить себе большие особняки и участки, разоряются один за другим из-за краха банков. В «Апокалипсисе» кризис, папа?

– Нет, Нелл, и не предвидится.

Она с облегчением вздохнула:

– Тогда все в порядке. Скажи, я права? Земля на берегах гавани действительно удачное вложение средств?

– Верно.

– Значит, если мы купим одно или два поместья, выставленных на торги, мы ничего не потеряем?

– Нет, вряд ли. Но зачем жаться к гавани, если за бесценок можно купить великолепный особняк в Воклюзе или Пойнт-Пайпере?

– Это престижные пригороды, папа, а жители таких районов… смешные люди.

– То есть ты считаешь, что мы недостойны жить в престижных пригородах?

– Люди, которые там селятся, редко бывают в такой глуши, как наш Кинросс, – они жмутся поближе к губернаторам и королям. Держат фасон, – добавила Нелл, употребив новое выражение.

– А кто же такие мы, если не живем в престижных пригородах и не держим фасон?

– Нувориши, – мрачно откликнулась Нелл. – Просто нувориши.

– Ну и ну! Значит, по-твоему, я должен купить обширный участок земли вместе с особняками в тихом пригороде вроде Розеллы?

– Вот именно! – просияла Нелл.

– А ведь это мысль, – заметил он. – Экономия средств. Но тебе будет трудно ездить из Глиба в Розеллу, чтобы присматривать за Анной.

– Я пока не планировала поселить ее в Розелле, – уклонилась от ответа Нелл. – Но какой-нибудь особняк может стать главным корпусом новой больницы. Не сумасшедшего дома – именно больницы. Где душевнобольных будут по-настоящему лечить.

Александр нахмурился, но не сердито.

– К чему ты клонишь, Нелл? Хочешь сделать меня, нувориша, филантропом?

– Нет, не совсем. Скорее… м-м…

– Выкладывай, дочка.

Вздохнув, Нелл бросилась в омут головой:

– Папа, я не хочу быть инженером. Я мечтаю учиться на медицинском факультете.

– На медицинском? И когда же ты решила?

– Честное слово, сама не знаю, – пожала она плечами. – Наверное, всегда об этом думала – еще с тех пор, когда потрошила кукол и делала искусственные органы… Но я даже не надеялась стать врачом, ведь на медицинский факультет женщин не принимали. А теперь запрет снят, девушки стаями поступают в университет!

Не выдержав, Александр рассмеялся.

– И сколько же в такой стае студенток? – спросил он, вытирая выступившие от смеха слезы.

– Четыре или пять, – смеясь, объяснила Нелл.

– А студентов-мужчин на факультете?

– Почти сотня.

– На инженерном факультете ты была одна, но выжила.

– Я привыкла жить в мире мужчин. – Она помедлила и призналась: – Сказать по правде, на медицинском я боюсь ссор не со студентами, а со студентками.

Поезд въезжал в Литгоу, сбросив скорость; несколько минут отец и дочь смотрели друг на друга, не говоря ни слова: Нелл – встревоженно, Александр – задумчиво.

– Оказывается, мы еще никогда не говорили о тебе и твоих мечтах, – наконец сказал он.

– Да, не говорили, но, наверное, потому, что я давно смирилась с мыслью: я должна стать инженером и работать в твоей компании, а может, даже управлять ею.

– Нет, не совсем так. Управлять наследством, то есть семьюдесятью процентами капитала компании «Апокалипсис».

– Папа!

– Жаль, что у меня нет сына, – Александр заставил себя по-прежнему смотреть Нелл в глаза, – зато у меня есть талантливая дочь. Способная освоить и технику, и математику. Ты росла, а я все тверже верил, что ты окажешься отличным управляющим, несмотря на свой пол, и заменишь мне любого, даже самого лучшего сына. Отправляя тебя учиться на горного инженера, я готовил тебя к получению наследства. И надеялся, что здравый смысл поможет тебе выбрать столь же талантливого мужа, который во всем станет твоим партнером.

Нелл поднялась, подошла к окну, высунулась в него по плечи и огляделась. Кинросский поезд уже отошел по боковой ветке, их вагон отцепили.

– Поезд из Батерста опаздывает, – заметила она.

– Вот и хорошо, поговорим в тишине. – Александр закурил сигару. – Предлагаю тебе сделку.

– Какую еще сделку? – насторожилась Нелл.

– Закончи инженерный факультет – и я разрешу тебе закончить медицинский. По крайней мере у тебя уже будет диплом. На медицинском больше девушек, чем на инженерном, но профессора вряд ли будут прислушиваться к моему мнению, как владельцы заводов. – Он пускал дым, поблескивая глазами. – Мы, конечно, сможем пообещать факультету новый учебный корпус, но я подозреваю, мое состояние нувориша придется приберечь для больницы для душевнобольных.

Нелл протянула руку:

– Решено!

Оба торжественно кивнули.

– Профессор физиологии – шотландец, папа. Томас Андерсон Стюарт. Профессор анатомии тоже шотландец, Джеймс Уилсон. Почти все преподаватели – шотландцы, профессор Стюарт пригласил их из Эдинбурга, чем разозлил руководство университета. Но Андерсон Стюарт привык добиваться своего – знакомая черта, правда, папа? В тысяча восемьсот восемдесят третьем году, когда он прибыл в Австралию, медицинский факультет занимал четыре комнаты в коттедже, а теперь – целое здание.

– А откуда родом профессор медицины?

– Такого нет, – ответила Нелл. – Может, пройдемся по перрону? Разомнем ноги.

Жара не помешала Нелл взять отца под руку и прильнуть к нему, прохаживаясь по перрону туда-сюда.

– Папа, я люблю тебя. Ты самый лучший.

«Только об этом и можно просить детей, – мысленно подытожил Александр. – Чтобы они любили родителей и считали их лучшими». Известие Нелл горько разочаровало его, но он был достаточно умен, чтобы понять: бесполезно принуждать ее заниматься нелюбимой работой. Как хорошо он помнил прооперированных кукол! И захватанные маленькими пальчиками страницы драгоценного анатомического атласа с гравюрами Дюрера. И неуклонно растущую библиотеку медицинской литературы, которую Нелл выписывала из Лондона. Все это он видел, все замечал. Она женщина, она пойдет туда, куда зовет ее сердце. «Странные существа эти женщины, – думал Александр. – Нелл ничуть не похожа на Элизабет, хотя от нее унаследовала половину крови. Но рано или поздно эта половина даст о себе знать».