– Я должен сообщить вам нечто чрезвычайно важное, дражайшая Диана! – зашептал Эверард, наклоняясь к ней. – Только вы можете дать мне ответ, которого я жажду.

Действительно ли он назвал ее дражайшей и какой вопрос он хочет задать? Где-то в мозгу предостерегающе пробил колокол, но она предпочла не заметить его, наслаждаясь тем, что Эверард только что назвал ее дражайшей… Как нежно и в то же время с какой силой он сжимал ее руку! Может быть, все эти недели она ошибалась, думая, что он влюблен в Джулию? Может быть, его многочисленные визиты в их дом на Гросвенор-сквер наносились ради нее, а не ради ее сестры?

Колокол зазвучал уже громко, эхом отдаваясь в ее сердце. Неужели она станет обманывать себя? Никогда, никогда Диана Хартланд не позволяла себе обольщаться, и, если она знала, что удача не на ее стороне, она предпочитала смотреть правде в глаза.

Было ли это возможно? В конце концов, ведь именно с ней Эверард всегда так горячо и оживленно беседовал, в то время как Джулия все больше скучала и искала утешение в фортепиано. Разве не обсуждали они вместе любимые книги и поэмы? И именно ей он подарил экземпляр модного романа Джейн Остен «Гордость и предубеждение» с надписью, сделанной рукой автора. Ее Эверард искал, когда хотел поделиться остроумной цитатой из Байрона.

Они прошли в отделанную голубым с золотом гостиную, по которой кружило множество народа. В воздухе висел гул разговора, время от времени взрывы смеха доносились от группы молодых щеголей, расположившихся у окна, выходящего на Беркли-сквер. У входа столпилось особенно много людей, и было трудно войти внутрь. Но, похлопывая кого-то по плечу здесь, шепча кому-то извинения там, Эверард легко прокладывал им путь по гостиной. Казалось, толпа расступалась перед ним, как Красное море перед Моисеем, пока они не дошли до камина, и вновь Диана почувствовала глубокое уважение к его способностям.

Усадив ее на софу, обитую голубым в золотистую полоску шелком, он осторожно откинул назад фалды своего черного фрака и сел подле нее, повернувшись спиной ко всем остальным присутствующим, явно показывая, что его не надо сейчас беспокоить. Стоящие поблизости молокососы, жаждущие поговорить с ним, тяжело вздохнули и отошли обратно к стене, ожидая другого момента, чтобы приблизиться к одному из национальных героев Англии.

Диана, как всегда, поразилась его умению обращаться с людьми. Он превосходно владел этим искусством, и она хорошо поняла, почему он был одним из любимых офицеров Веллингтона. Характера он был прямого и твердого, как сталь, и не приведи Бог кому-нибудь рассердить его, но в обществе отличался обходительностью и учтивостью.

И хотя он всегда был мягок с ней, она знала, что его голос мог звенеть металлом, его взгляд в мгновение ока стать тяжелым и пронзительным, и во всем его теле чувствовалась грозная сила.

Задумавшись, она сидела, совсем не слушая его, пока он не спросил:

– Вы слышите меня, Диана? Ваши глаза так странно блестят, хотя это очень идет вам. Если бы я не знал вас лучше, я бы подумал, что вы слишком усердно освежали себя ледяным шампанским. – Он шутливо улыбнулся. – Или вы думали об одном из своих многочисленных кавалеров?

Диана, поняв лишь последние слова, молча кивнула.

– О да, о моем кавалере, – ответила она с тихим вздохом. – То есть нет, конечно, нет! Простите меня, Эверард! Я даже не помню точно, о чем я думала.

Она глубоко вздохнула и постаралась привести в порядок свои мысли. Глядя в его удивленные синие глаза, она почувствовала странное желание хлопнуть веером по его руке, как, она видела, это делала Джулия. «Что за странный порыв», – подумала она.

– Я желаю лишь одного, дражайшая Диана! – сказал он, опуская взгляд вниз, на абиссинский ковер под ногами.

О, опять это слово. Если бы только он называл ее дражайшей не как брат, но как влюбленный мужчина!

– Чтобы скорее наступил тот день, – продолжал он тихо, – когда я смогу назвать вас…

Диана замерла, затаив дыхание.

«Женой. Господи! Пусть он скажет женой«. Она напряженно вглядывалась в выражение его лица.

– …сестрой, – произнес он наконец. Повернувшись к ней, он дотронулся до ее руки. Его глаза вероломно светились любовью, когда он смотрел на нее.

– Смею ли я надеяться, что Джулия согласится стать моей женой? Только вы можете сказать мне, что у нее на сердце. Вы ее сестра, вы посвящены в ее сокровенные тайные мысли. Просто скажите мне, выйдет ли она за меня? Скажите правду. Я должен знать это?

Что ж, правда в том, хотелось ответить Диане, что у Джулии вообще нет мыслей, ни тайных, ни каких-то других. Ну, может быть, так, небольшие мыслишки. Иногда ей удавалось запомнить половину интересного анекдота, но она всегда забывала, в чем его соль. Какие уж тут мысли! Но как она могла сказать все это Эверарду?

Она открыла рот, готовая ринуться в бой и попытаться образумить его, объяснить, что он заблуждается относительно ее сестры, но поняла, что он не будет, просто не захочет слушать ее. Что же теперь ответить ему? Это обычная слабость, он так легко купился на красивое лицо и живой кокетливый нрав, как почти любой мужчина на его месте. Он полюбил не Джулию, а придуманный им образ. Диана могла бы простить ему эту ошибку, если бы ей самой она не стоила так дорого.

– Почему вы молчите, Диана? – спросил он, склоняя голову, чтобы поймать ее взгляд. – Раньше я не замечал за вами такой молчаливости. Вам кажется, что я слишком прямо поставил вопрос?

Не зная, что сказать, Диана посмотрела на него. Совершенно не думая, что делает, она с треском закрыла свой веер и легонько хлопнула его по плечу, но не кокетливо, а скорее в расстройстве.

Эверард удивленно убрал свою руку и, слегка нахмурившись, спросил:

– Что-нибудь не так? Можно подумать, что вы сердитесь на меня. Но я знаю, что это не так. Значит, вы боитесь огорчить меня, сказав правду?

Она покачала головой.

– Нет, я не боюсь вас огорчить. Просто вы застали меня врасплох. Я не подозревала о ваших намерениях. Я, конечно, знала, что вы вообразили, будто любите мою сестру…

– Нет, нет! – воскликнул он, протестующе поднимая руку и смеясь. – Тут вы ошибаетесь. Я ничего не вообразил. Я действительно люблю ее.

– О! – только и смогла воскликнуть Диана. Вот он и наступил – тот момент, которого она боялась. Но почему так? Почему он решил раскрыть свои планы перед ней? Зачем решил помучить ее, вместо того чтобы сразу поговорить с Джулией?

Глубоко вздохнув, она наконец почувствовала, что в состоянии продолжать.

– Да, о чем мы говорили? – спросила она, глядя вниз на свой веер, лежащий теперь на коленях. Она рассеянно перебирала его пальцами, чувствуя, как подкатывается комок к горлу.

– Что касается сердца Джулии и ее мыслей, я не думаю, что смогу дать вам ответ. Откровенно говоря, хотя мы и сестры, она не очень-то доверяет мне свои тайны.

– Почему же? – изумился он. – Кому же ей доверять их, как не вам? Трудно найти другого такого человека, которому можно было бы довериться. Такую постоянную, верную, снисходительную подругу…

– Подождите, прошу вас! – воскликнула она, поднимая свой веер и раскрывая его. Держа его прямо перед лицом, чтобы скрыться от внимательного взгляда Эверарда, она начала обмахивать свои щеки, чувствуя, как они начинают гореть, заливаясь румянцем.

– Вы прямо-таки описываете свою любимую гончую! – пошутила она, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Взглянув на него, она увидела, что он улыбнулся, но тут же стал серьезным.

– Я женюсь на Джулии, – сказал он, и его голос зазвучал мягче и нежнее, – хотя бы для того, чтобы быть подле вас, чтобы я всегда мог наслаждаться вашим остроумием, вашими быстрыми и безыскусными ответами. Вы будете лучшей сестрой на свете, и я буду счастлив называться вашим братом. Надеюсь, вы чувствуете то же.

«Какой абсурд! – подумала она. – Он что, всерьез полагает, что одно из преимуществ брака с Джулией то, что он сможет находиться рядом с ней?» Ей страстно хотелось обратить его внимание на то, что если бы он попросил руки у нее, а не у Джулии, то мог бы быть рядом с ней всегда.

Стараясь перебороть тяжелое чувство внезапной слабости, которое охватило ее, она ответила ему на его первоначальный вопрос:

– Что касается Джулии и согласится ли она стать вашей женой, то, хотя она и не доверяет мне, но я убеждена, что она скорей прогонит сотню раненых зверюшек, чем откажется от вашего предложения.

Сначала Эверард заметно обрадовался, но потом смутился.

– Вы имеете в виду ее пристрастие заботиться о бездомных животных? – спросил он, внимательно изучая ее лицо, чтобы понять смысл ее слов.

Диана кивнула.

– Я полагаю, мне следует объяснить. Вы знаете, что она чувствует себя обязанной спасать эти беззащитные создания. Одна мысль о том, что кто-то из них страдает от боли или отсутствия приюта, разбивает ей сердце. И я хотела сказать…

– Я слышал, что вы сказали, – перебил он ее, – что она даже не подумает отказать мне. Но я хочу знать, Диана, что вы имели в виду.

Она взглянула на него, сознавая, что он понял ее мысль. Он был слишком умен и услышал приговор в ее словах, несмотря на то, что они сообщали ему счастливый ответ, который он жаждал услышать.

– Вы не одобряете союз между мной и вашей сестрой, – продолжил он. – Вы не верите, что я сумею сделать Джулию счастливой?

Диана никогда не думала о браке между Эверардом и Джулией в таком аспекте. Она просто знала, что ее сестра не годится в жены Эверарду. Но, впервые взглянув на их отношения с этой стороны, она должна была признать, что, да, по ее мнению, он не принесет счастья Джулии.

– Да, я не думаю, что вы сумеете это сделать, – ответила она тихо. – Хотя я и считаю вас прекрасным человеком, даже великим человеком, но я не думаю, что вы составите счастье моей сестры.

Услышав эти слова, он резко встал, лицо его побледнело. Прежде чем она успела остановить его или объясниться с ним, он по-военному выпрямился, сдержанно поклонился и быстро ушел прочь.

Она осталась сидеть одна, краснея и не зная, что сказать по крайней мере полдюжине своих ближайших друзей, которые тут же обрушились на нее с вопросами – что же она сделала, чем оскорбила капитана Чарльза Эверарда, что ему пришлось так поспешно покинуть гостиную.

2

– Эверард!

Уже добежав до низа лестницы, капитан услышал свое имя, обернулся, недовольно нахмурившись, и, увидев улыбающиеся лица трех главных матрон лондонского высшего общества, подумал, как сильно ему не повезло. Они позвали его в один голос, но прозвучали, как хор, в котором сопрано выделялся девичий голосок леди Кловелли, миссис Диттишэм вела среднюю партию, а леди Эпплдор басила низким грудным контральто. Сейчас капитан Эверард хотел только одного – исчезнуть из этого дома. Слова Дианы так разозлили его, что он нуждался в том, чтобы срочно успокоиться и усмирить бушевавшие в нем чувства. Он надеялся сделать это, прогулявшись по Беркли-сквер. Однако ему было ясно, что эти три фурии – так их называли в обществе – ни за что не позволят ему ускользнуть. Кроме того, леди Кловелли была хозяйкой дома, и проигнорировать ее было очень непросто!

Он был не единственным, кто услышал их оклик. Не меньше дюжины человек, стоявших и прогуливавшихся в вестибюле, немедленно умолкли и посмотрели на него. Все как один замерли, как мраморные статуи в Британском музее, в застывших позах, с полуоткрытыми ртами и замершими веерами. То, что эти леди могли командовать всеми – включая его самого – с такой легкостью, было похоже на невероятный фокус! Если бы он не был так зол на Диану за ее нелепые замечания, он нашел бы эту ситуацию в высшей степени забавной. И что она имела в виду, говоря, что он прекрасный человек, великий человек?

Он пересек вестибюль, подошел к дамам, стоявшим у дверей, ведущих в бальную залу, и вежливо поцеловал руку каждой из них.

Леди Кловелли, миссис Диттишэм и леди Эпплдор называли фуриями по многим причинам, но то, что они имели огромное влияние в обществе и задавали тон во всех самых значительных событиях светской жизни столицы, от праздников до выездных вечеров, примиряло с ними всех. Приглашение от любой из них расценивалось как доступ в высшие сферы.

– Как ваши дела? – спросила леди Эпплдор звучным голосом, поправляя свой тюрбан золотистого цвета, экзотически присборенный над левым ухом. Ее наряд представлял собой сплошные складки, с ног до головы драпирующие ее массивную фигуру. Из трех женщин она была, на взгляд Эверарда, самой прямолинейной, здравомыслящей и, кроме того, самой властной. Рядом с ней никто не находил в себе силы отказать ей в чем-либо.

Окидывая его оценивающим взглядом, она продолжала:

– Вы знаете, что набоб, о котором так много говорили всю эту неделю, предположительно должен прибыть сегодня сюда инкогнито? Я так взволнована тем, что, возможно, он уже здесь, среди нас, никем не узнанный!