Кэрол всплеснула руками. Она любила их обоих — мужа и дочь, но никогда не понимала их, как ни старалась.

— Невозможно разговаривать ни с тобой, ни с твоим отцом, когда у вас это чертово выражение лица. Не знаю, зачем я сотрясаю воздух.

Грейс улыбнулась:

— Я тоже не знаю. — Она подошла к матери, наклонилась — Кэрол была на шесть дюймов ниже ее собственных пяти футов восьми дюймов — и поцеловала в щеку. — Спасибо, мама.

Кэрол растаяла, как всегда в таких случаях, задумчиво провела рукой по своим коротким кудрявым волосам. Когда-то они были белокурыми, как у ее дочери и внучки, но теперь приходилось поддерживать природный цвет с помощью краски.

Правда, лицо сохранило свежесть и осталось удивительно гладким, несмотря на ее любовь к солнцу, но не следует забывать, что она никогда не ложилась спать, не увлажнив его кремом.

Кэрол Монро считала, что долг настоящей женщины — заботиться не только о семье, но и о своей внешности. И она гордилась тем, что на пороге сорокапятилетия все еще была похожа на фарфоровую статуэтку, как когда-то называл ее муж.

О господи! Пит тогда ухаживал за ней и даже старался быть романтичным. С годами он все реже и реже вспоминал о романтике. Однако, романтичный или нет, Пит — хороший человек, думала Кэрол. Преданный муж, честный человек удачливый бизнесмен. Всегда прекрасно обеспечивал семью. Пожалуй, его главная проблема — он слишком обидчив и злопамятен. Грейс уязвила его гордость, не оправдав его надежд, не став той идеальной дочерью, о какой он мечтал.

С этими мыслями Кэрол помогала Грейс собирать вещи Обри, необходимые для дневного визита. Похоже, теперь детям требуется гораздо больше, чем раньше. Бывало, она подхватывала Грейс на бедро, кидала в сумку пару подгузников, и они были готовы отправляться куда угодно.

Теперь ее дочурка выросла, у нее собственный ребенок. Кэрол улыбнулась, прислушиваясь к разговору Грейс и Обри, решавших, кто из мягких зверей удостоится чести погостить у бабушки. Надо признать, что Грейс не просто хорошая мать, она справляется со своими обязанностями гораздо лучше ее самой. Грейс внимательно слушает и с уважением относится к доводам дочки. Сама Кэрол просто принимала решение и требовала его выполнения. Грейс была таким послушным ребенком, никогда не спорила, и Кэрол не задумывалась, что же происходит в душе ее девочки.

И теперь винила себя за это. Она ведь знала, что Грейс мечтает учиться танцам, но не восприняла ее мечту всерьез, просто отмахнулась, как от детского каприза. Она не помогла своему ребенку, не поддержала, не поверила.

Уроки танцев казались Кэрол просто естественным времяпрепровождением для девочки. Если бы у нее был сын, она проследила бы, чтобы он играл в детской бейсбольной лиге. Это было… это просто само собой разумелось. Девочкам — балетные пачки, мальчикам — бейсбольные рукавицы. Вот так просто. Ей и в голову не приходило что-то менять в устоявшихся традициях.

Теперь приходится признать, что Грейс была индивидуальностью, а не послушной марионеткой в ее руках, но она этого не видела… или не хотела видеть.

Когда восемнадцатилетняя Грейс сказала ей, что сэкономила все заработанное за лето и хочет ехать в Нью-Йорк учиться танцам, и попросила помощи, она, ее мать, решительно заявила, чтобы дочка не дурила — юные девушки, только кончившие школу, не должны удирать в Нью-Йорк — особенно в Нью-Йорк — и жить там без родительского присмотра… Кэрол искренне верила, что дочкины мечты о балете как-нибудь сами собой превратятся в мечты о свадьбе.

Только Грейс не хотела отказываться от своей мечты, она пошла к отцу и попросила, чтобы он дал ей деньги из тех, что откладывал на ее учебу в колледже.

Пит, естественно, денег не дал. Может, он казал слишком грубо, но у него были самые лучшие намерения. Он просто проявил здравый смысл, просто заботился о своей маленькой дочке. И Кэрол была с ним согласна. Совершенно искренне.

Тогда.

Через несколько месяцев, видя, как неутомимо работает Грейс, экономя каждый цент, явно надеясь осуществить свою мечту, Кэрол попыталась переубедить мужа. Он не уступил. Не сдалась и Грейс.

А когда Грейс не было и девятнадцати, появился этот сладкоречивый Джек Кейси… И здесь она ничего не смогла изменить.

Кэрол не могла сожалеть о происшедшем, особенно после рождения Обри. Сожалела только, что беременность Грейс, поспешный брак и еще более поспешный развод лишь сильнее углубили пропасть между отцом и дочерью.

«И этого уже не изменишь», — вздохнула Кэрол, беря Обри за ручку и ведя ее к своей машине.

— Грейс, ты уверена, что автомобиль, который нашел тебе Дэйв, в порядке?

— Дэйв говорит, что да.

«Дэйв — хороший механик», — подумала Кэрол. Она не держала на него зла, хотя именно он нанял себе в помощники Джека Кейси.

— Ну, он должен знать. А ты могла бы не спешить с покупкой и пользоваться пока моей машиной.

— Мама, проблема уже решена. — Грейс еще даже не видела подержанный седан, выбранный для нее Дэйвом. — В понедельник мы оформим документы, и у меня снова будут собственные колеса.

Устроив Обри в детском автомобильном кресле, Грейс села на пассажирское сиденье рядом с матерью.

— Поехали, поехали! Бабушка, гони быстрее, — потребовала Обри.

Кэрол смутилась, а Грейс удивленно приподняла брови:

— Ты опять превышала скорость?

— Я знаю эти дороги как свои пять пальцев и ни разу в жизни не платила штраф за превышение скорости.

— Просто потому, что полицейские не могут тебя догнать, — рассмеялась Грейс, пристегиваясь ремнем безопасности.

— Когда возвращаются новобрачные? — Кэрол не столько проявляла любопытство, сколько хотела перевести разговор в более безопасное русло и отвлечь Грейс от того, что все называли ее «тяжелой ногой». Почему-то, как Кэрол ни рассчитывала, она всегда вжимала педаль газа в пол до упора.

— Сегодня. Думаю, около восьми вечера. Я просто хотела навести порядок и приготовить что-нибудь на ужин. Вдруг они приедут голодными.

Жена Кэма будет тебе благодарна. Какой же она была красивой невестой! Никогда не видела никого прелестнее. И где она раздобыла такое свадебное платье, ума не приложу. Парень почти не оставил ей времени на подготовку к свадьбе.

— Сет сказал, что Анна специально ездила за платьем в Вашингтон, а фата принадлежала ее бабушке.

— Я тоже храню свою свадебную фату. Всегда представляла, какой ты будешь в ней красивой… — Кэрол осеклась, искренне сожалея, что не прикусила свой длинный язык.

— Мама, тебе не кажется, что фата была бы неуместной в кабинете мирового судьи?

Кэрол со вздохом повернула машину на подъездную аллею Куинов.

— Ну, наденешь ее в следующий раз.

— Я никогда больше не выйду замуж. Из меня не получится хорошая жена. — Пока мать, вытаращив глаза, переваривала это заявление, Грейс выскочила из машины, просунула голову в окошко и чмокнула Обри. — Веди себя хорошо, детка, слышишь? И не выпрашивай у бабушки слишком много конфет.

— У бабушки много шоколада.

— Как будто я сомневалась! Пока, малышка. Пока, мама. Спасибо.

— Грейс… — Но что она могла сказать? — Обязательно позвони, когда освободишься. Я приеду и заберу тебя.

— Посмотрим. И не позволяй Обри измываться над собой, — добавила Грейс, взбегая по ступенькам на веранду.

Этан, Филип и Сет наверняка сейчас на верфи. Грейс прекрасно все рассчитала. Она очень долго убеждала себя в том, что не должна испытывать неловкости после событий предыдущей ночи, но хотела немного успокоиться, прежде чем встретиться с Этаном лицом к лицу.

Тепло и уют гостеприимного дома Куинов приносили Грейс душевный покой. Она всегда с удовольствием наводила здесь порядок, а сегодня ее подгонял и инстинкт самосохранения. Она так хотела быть нужной и вкладывала в работу всю душу… Хотя вряд ли для уборки дома нужна душа, думала Грейс, машинально водя по полу старым полотером. Результат будет тем же: Анна вернется в безупречно чистый дом, полный ароматов свежих цветов.

Ни одна женщина не должна возвращаться из свадебного путешествия в хаос и грязь, а, видит бог, мужчины этого семейства в избытке создают и то, и другое.

«Я нужна здесь. Я здесь необходима, черт побери! И я сделаю все, чтобы доказать это», — пообещала себе Грейс.

Закончив с полами, она поднялась в спальню Кэма и Анны, поставила в вазу цветы, которые выпросила у Ирэн… Затем раз пять переставила вазу, прежде чем обругала себя за глупость. Анна все равно поставит их там, где захочет. И вполне вероятно, изменит все остальное. Скорее всего, Анна захочет обновить всю обстановку, решила Грейс, наглаживая выстиранные ею тонкие летние занавески, пока на них не осталось ни единой морщинки.

Анна — горожанка до мозга костей. Возможно, ей не нравится старая мебель и безыскусные деревенские мелочи. Не успеешь оглянуться, весь дом будет сверкать стеклом и пахнуть кожей, все чудесные вещи профессора Куина отправятся на чердак, а на их местах появятся современные скульптуры, которые не способен понять ни один нормальный человек. Полы застелют коврами, стены перекрасят в какой-нибудь яркий цвет, режущий глаза.

Еле сдерживая поднявшееся в ней негодование, Грейс развесила занавески, затем прошла в ванную комнату, чтобы подрезать стебли роз… Любой, у кого есть хоть капля здравого смысла, понял бы, что этот дом нужно лишь чуть-чуть освежить. Если бы спросили ее мнение…

Грейс уставилась на свои сжатые кулаки, затем перевела взгляд на отражение в зеркале над раковиной: пылающие щеки, сверкающие глаза, стиснутые зубы.

— Господи, Грейс, что с тобой случилось? — Она покачала головой, не зная, смеяться или плакать. — Во-первых, тебя никто не спрашивает, а во-вторых, ты даже не знаешь, собирается ли Анна что-то менять.

Только если изменить хоть самую малость, все станет не таким, как прежде. Грейс вздохнула, продолжая разглядывать свое отражение.

Этан признался, что думает о ней. Что же именно он думает? Она — не красавица и слишком худа, чтобы говорить о сексуальности. Иногда она чувствует на себе мужские взгляды, но мимолетные.

Она не остроумна и не так уж умна, она не умеет ни поддерживать легкую беседу, ни флиртовать. Джек как-то сказал ей, что она надежна, и на некоторое время убедил их обоих, будто именно это ему нужно. Однако надежность не относится к тем качествам, которые привлекают мужчин.

Вот если бы ее скулы были повыше, или ямочки на щеках поглубже, или ресницы гуще и темнее, если бы волосы хоть немного вились, а не были бы прямыми, как палки… Почему-то ген, отвечающий за кокетливые кудряшки, проскакивает в их семье через поколение.

Так что же думает Этан, когда смотрит на нее? Дай бог, ей хватит смелости спросить его!

Грейс все смотрела и смотрела в зеркало и видела… самую обыкновенную женщину.

Вот когда она танцевала, она не чувствовала себя обыкновенной. Она чувствовала себя красивой, и особенной, и заслуживающей своего имени[5].

Грейс присела в изящном реверансе, приподнялась на носки, чувствуя, как тело звенит от удовольствия, и медленно закружилась… И замерла, мгновенно побледнев:

— Этан!

Он стоял в дверях ванной комнаты и смотрел на нее.

— Я не хотел пугать тебя, но и прерывать тоже не хотел.

— Ну… ладно. — Не зная куда деваться от смущения, Грейс схватила тряпку. — Я просто… я уже заканчивала здесь.

— Ты с детства чудесно танцевала. — Расставшись с ней накануне, Этан пообещал себе сделать все возможное, чтобы вернуться к прежним отношениям, поэтому дружески улыбнулся. — Ты всегда танцуешь по ванной комнате, когда заканчиваешь уборку?

— Разве другие не танцуют? — Она постаралась ответить улыбкой на его улыбку, но от этого усилия кровь снова прилила к ее щекам. — Я хотела закончить все до вашего возвращения, но, кажется, слишком увлеклась натиркой полов.

— Полы выглядят отлично. Глупыш уже поскользнулся. Удивляюсь, как ты не слышала его визга.

— Я замечталась. Я думала… — Грейс встряхнула головой, чтобы привести мозги хоть в какое-то подобие порядка, и внимательнее взглянула на Этана. Он был грязен, ужасно грязен… пропотел насквозь и покрылся пылью, опилками и еще черт знает чем. — Надеюсь, ты не собираешься принимать душ здесь?

Этан приподнял брови.

— Вообще-то такая мысль приходила мне в голову.

— Даже не думай.

Грейс шагнула к нему, и он попятился. Он прекрасно представлял себе, каким грязным и потным является в данный момент. Одно это — достаточная причина, чтобы соблюдать дистанцию, но была и другая, более веская: Грейс выглядела такой милой, такой хорошенькой, а он торжественно поклялся себе больше не касаться ее и честно собирался не нарушать клятву.