Девушка прошла к румпелю и села рядом с хозяином лодки, опустив руки в мягкую, как шелк, воду Джеймс. Ветер шумел в вершинах прибрежных кедров, в тростнике порхали камышовки.

– Рядом с этими деревьями чувствуешь себя просто карликом, – пожаловалась Женевьева, отмахнувшись от пищавшего над ухом комара.

Лютер протянул ей маленький пузырек.

– Полей вот этим. Хорошо отпугивает насекомых, – объяснил он.

Женевьева поблагодарила его, осторожно втерла в кожу содержимое пузырька и восхищенно сказала:

– А вы прекрасно знаете реку, мистер Квейд. Мужчина кивнул:

– Я родился в округе Олбимарл, рядом с Голубой горой, а мой отец торговал с индейцами. Последнее, что он купил перед смертью – это моя жена.

Глаза Женевьевы широко распахнулись от удивления.

– Ваша жена – индианка?

– Да. Ее зовут Чипуа. Она была еще моложе вас, когда пришла в мой дом. Но иногда Чипуа с обидой говорит, что я женат на реке.

В глубине души Женевьева тоже была согласна с этим. Действительно, Лютер Квейд обладал какой-то сверхъестественной способностью понимать реку. Казалось, ему знаком каждый ее секрет: как она преодолевает камни, как крутит и затягивает на дно и вообще делает много такого, что может предвидеть и понять только Лютер Квейд. Он являлся гордым владельцем и капитаном двух лодок. Одна из них ходила от водопада на Джеймс до берега, вторая – над водопадом, смело преодолевая стремнину. Пару дней назад путешественники как раз сделали пересадку. Новые земли оказались настолько необычными, а окружающая природа – такой дикой и яркой, что в Женевьеве вспыхнуло горячее желание остаться здесь навсегда.

В лодке царило дружелюбное молчание, нарушаемое только пением птиц и постоянным гудением комаров, да изредка застенчиво смеялась Эми Флой, вызывая восторг Сета, когда ему удавалось ее рассмешить.

Пруденс все время проводила в маленькой каюте, совершенно равнодушная к девственной красоте лесов по берегам реки, предпочитая оставаться наедине со своими мыслями и несбывшимися мечтами. Она почти не общалась с Женевьевой, еще меньше с Рурком.

Когда несколько озадаченный и расстроенный Рурк вышел из каюты, Женевьева неожиданно для себя ободряюще улыбнулась ему и протянула пузырек с лелеем, чтобы отогнать надоедливых комаров.

– Между прочим, здесь хорошая охота, – заметил Лютер. – Давайте посмотрим, не удастся ли нам заполучить на ужин индейку.

Женевьева с интересом наблюдала за тем, как мужчины подгоняли лодку к глинистому берегу. На фоне девственной природы Вирджинии Рурк выглядел еще более суровым и грубым, чем обычно; засученные рукава рубашки открывали сильные жилистые руки, а лицо стало бронзовым от загара. Несмотря на то, что Рурк был новичком в колонии, он производил впечатление старожила.

Когда мужчины отправились на охоту, Женевьева в ожидании устроилась на корме лодки с книгой, которую нашла в каюте у Лютера. Меньше чем через двадцать минут она услышала выстрелы, а вскоре, гордо неся добычу, показался Рурк. Даже Пруденс вышла из каюты посмотреть, чем вызвано такое торжество.

– Видишь, дорогая, – радостно гремел Рурк, показывая жене птицу. – Первая в моей жизни индейка!

С этими словами он наклонился и поцеловал Пруденс в лоб. Однако единственной наградой ему стала лишь слабая улыбка. Когда же Лютер взял птицу, чтобы ощипать ее, Пруденс с отвращением вздрогнула и отправилась обратно в каюту, так больше ни разу и не взглянув на мужа. Мальчишеская радость исчезла с лица Рурка.

Женевьева почувствовала растущее внутри нее негодование: ну почему Пруденс не может разделить с Рурком его удачу? Судя по всему, забота о жене очень важна для Рурка, но Пруденс как будто и не поняла этого. Женевьева едва не высказала все это подруге, однако сдержалась: вряд ли ей стоило давать советы в семейной жизни. Решив ни во что не вмешиваться, девушка снова решительно взялась за видавший виды аграрный справочник Лютера.

– Что ты читаешь? – поинтересовался Рурк, присаживаясь рядом.

Девушка молча повернула книгу так, чтобы он мог увидеть название.

Рурк усмехнулся:

– Тебе придется сказать мне, Дженни. Я не силен в книгах.

Женевьева с удивлением посмотрела на него:

– Ты не умеешь читать?

Он пожал плечами:

– Еле-еле. Меня никто никогда не учил этому. Ведь я стал работать в доках практически сразу, как только научился ходить.

Женевьева продолжала внимательно всматриваться в лицо Рурка. Хотя он улыбался и говорил беззаботно, ей показалось, что в его голосе прозвучали грустные нотки. Безусловно, Рурк Эдер, несмотря на всю свою самоуверенность, хорошо знал свои слабости, были у него и мечты. Женевьева даже удивилась, как это раньше никогда не приходило ей в голову.

– Это книга о сельском хозяйстве, – медленно сказала она. – Если я хочу что-то вырастить на своей земле, мне нужно учиться.


Через два дня лодка вошла в широкое устье Ривани, попросту называемое Дэнсез-Крик,[4] и Лютер Квейд пришвартовался к старенькой пристани. Женевьева, которая в это время загорала на солнце, болтая с Эми, тут же поднялась на ноги и с интересом стала рассматривать все вокруг: вдоль берега тянулись заросли куманики, в которых угадывалась едва заметная тропинка.

Пока Лютер закреплял лодку, Рурк решил помочь Женевьеве сойти на едва державшуюся пристань. Однако девушка быстро отдернула руку и сама вскарабкалась на скрипучий настил.

– В чем дело, Дженни? – с досадой спросил Рурк. Женевьева отступила на шаг – доски под ногами были очень ненадежны – и с вызовом сказала:

– Просто я не хочу, чтобы для меня что-то делали. Вот и все.

Покачав головой, Рурк поднял ее узелок.

– Тяжеловато.

Женевьева выхватила у него сверток, в котором лежали часы.

– Я справлюсь сама, Рурк Эдер!

– Надеюсь, что так, Дженни, – пробормотал Рурк, стоя рядом с девушкой и всматриваясь в виднеющийся выше по реке дом.

Он все больше хмурился при виде этого заброшенного строения, вокруг которого теснились такой же старый амбар и еще несколько надворных построек. Перед домом, прекрасно вписываясь в пейзаж, рос куст орешника, такой же серый и неопрятный.

– Если ты собираешься здесь жить, тебя ждут нелегкие испытания, – с тревогой проговорил Рурк.

Дом был построен явно второпях. Бревна уже потемнели от времени, стены слегка покосились, так что с одной стороны строение поддерживала большая каменная труба.

Но Женевьева не замечала всего этого. Она смотрела только на два расчищенных холма за домом, которые ждали рук земледельца.

Лютер взглянул на Женевьеву и с сомнением произнес:

– Да, это немного.

Девушка пожала плечами:

– Я никогда не хотела многого.

Она еще раз окинула внимательным взглядом холм и решительно направилась к дому. За ней последовал Рурк. Их встретил резкий запах потухшего очага и сырости. В доме оказалась всего одна грубо сколоченная табуретка; перевернутый ящик служил столом. На кровати лежал покрытый какой-то шкурой и одеялом матрас – все обтрепанное до ветхости. Над очагом на крючках висела уже заржавевшая кухонная утварь. Правда, сам очаг был глубоким и удобным для приготовления пиши.

Совершенно неожиданно для себя Женевьева увидела на каминной доске счеты. Она потрогала их пальцем и рассмеялась.

– Здесь у меня будет стоять кое-что другое, – заявила девушка, убирая счеты. Женевьева развязала свой узелок и достала часы. – Вот это будет лучше смотреться на моем камине, – пояснила она, водружая их на новое место. Женевьева осторожно завела часы и улыбнулась, прислушиваясь к мерному тиканью. Неожиданно в доме повисла напряженная тишина. Решив, что Рурк ушел, Женевьева оглянулась. Нет, он все еще оставался в доме, но смотрел на часы с выражением, которого девушка не могла понять. Сначала глаза Рурка расширились от удивления, затем гневно сузились, а уголки рта печально опустились.

– Откуда они у тебя? – тихо спросил Рурк, по-прежнему не отрывая взгляда от часов.

Женевьева посмотрела на него снизу вверх:

– Их должны были доставить Анжеле Бримсби, но вместо этого я сама выкупила часы из ломбарда. Конечно, это мелочно, но в то время я очень плохо относилась к миссис Бримсби.

Рурк тяжело вздохнул:

– Понимаю.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Эти часы, они…

Женевьева искоса взглянула на него:

– Разумеется, ты считаешь, что эти часы слишком хороши для меня.

Рурк покачал головой.

– Нет, Дженни, совсем не то, – он хотел еще что-то добавить, но передумал. – Я уверен, что в твоем доме этим часам будет гораздо лучше, чем у Анжелы Бримсби.

Рурк с усилием оторвал взгляд от камина, повернулся и направился к двери.

Женевьева, как заколдованная, наблюдала за ним, затем, очнувшись, подошла к кровати и приподняла краешек одеяла, закашлявшись от пыли.

– Тебе нельзя здесь жить, – произнес Рурк уже от двери.

Женевьева с решимостью взглянула на него:

– Неужели, Рурк Эдер?

– Ты же видишь, девочка, это лачуга, хижина.

– Крыша, кажется, совершенно целая, – упрямо возразила Женевьева и топнула ногой, – и крепкий деревянный пол.

Молодой человек сокрушенно покачал головой, жестом приглашая Лютера в союзники:

– Пойдем с нами, Дженни. Лютер говорит, что это всего лишь три мили вверх по течению. Ты можешь жить с нами, пока не приведешь в порядок свой дом.

– Нет, – твердо сказала девушка.

На лице Рурка появилось нетерпеливое выражение.

– Черт возьми, Дженни, почему же нет?

Женевьева обвела глазами комнату:

– Потому что это мой дом, Рурк. Теперь я принадлежу ему.


Рурк приходил почти каждый день, ближе к вечеру, мокрый от пота после дневной работы, и никогда – с пустыми руками. Не обращая внимания на протесты Женевьевы, он приносил мед, овоши со своей фермы, яйца, кусочек масла или сыра.

– Вы очень добры, – искренне благодарила Женевьева, – но мне ничего не нужно, я должна научиться жить самостоятельно.

– Когда-нибудь обязательно научишься, – уверенно отвечал Рурк.

– Я не могу ждать до «когда-нибудь».

Он посмотрел на девушку испытывающим взглядом:

– Да я и не думаю, что можешь. Ладно, пойдем на рыбалку.

– На рыбалку?!

Рурк рассмеялся:

– Конечно, очень здорово выращивать урожай, но для этого нужно время. Если ты не хочешь умереть от голода, научись ловить рыбу.

Несмотря на то, что рыбалка не входила в планы Женевьевы, девушка послушно отправилась на берег реки, чтобы получить свой первый урок рыбной ловли.


– Черт возьми, а ты очень нетерпеливая женщина, – недовольно пробормотал Рурк: Женевьева только что вытащила пустой крючок, решив, что уже поймала рыбу.

– Не дергай сразу, как только тебе покажется, что клюет. Пусть зацепится как следует.

Женевьева упрямо закусила губу и снова наживила крючок. Ей очень не хотелось выглядеть беспомощной и неумелой в глазах Рурка. Прошло три недели, как она жила на ферме, и девушке не терпелось показать, что у нее что-то получается.

Женевьева опять забросила удочку, исподтишка взглянув на Рурка. Это был первоклассный бросок. Леску натянуло течением, и Женевьева буквально впилась глазами в поплавок, мечтая, чтобы скорее клюнуло. Река просто кишела рыбой, и через несколько секунд девушка почувствовала, что на крючке что-то есть. Она немедленно потянула удочку на себя. Однако Рурк тут же остановил ее. Встав сзади, он обнял Женевьеву и крепко сжал удочку, накрыв руки девушки своими.

– Немного терпения, – прошептал ей Рурк на ухо. – Этого нельзя упустить.

Теперь они вместе наблюдали, как рыба водит леску. Вдруг Рурк рванул улочку наверх. В воздухе тут же сверкнули плавники, мелькнуло желтоватое брюхо рыбы.

– Хороший окунь, Дженни, – засмеялся Рурк. – Теперь не спеши. Ну, тащи, девочка.

Его руки были крепкими и уверенными, весь он пропах потом и дымом… Отгоняя чувство нереальности происходящего, Женевьева помогла Рурку вытащить рыбу на берег. Крупный окунь забился в траве возле их ног.

Рурк слегка сжал плечи девушки, прежде чем отпустить ее.

– Вот видишь, Дженни, это очень легко. Завтра я покажу тебе, как ловить неводом.

Женевьева отвернулась, чтобы скрыть вдруг проступивший на щеках румянец.

– Ты останешься на ужин? Я не мастер ловить рыбу, но я умею ее готовить.

Рурк поблагодарил ее за приглашение, но отказался.

– Я должен идти домой, к Пруденс.

– Как она? – быстро спросила Женевьева, чувствуя себя виноватой: наедине с мужем своей подруги ее всегда охватывало какое-то странное, незнакомое и, наверное, запретное волнение.

– Хорошо, – ответил Рурк, чистя рыбу тонким ножом. – Кстати, она часто спрашивает о тебе. Почему ты не заходишь к нам? Дом довольно большой, ты можешь остаться ночевать.