Элизабет Хойт - Принц-леопард

Англия, Йоркшир

Сентябрь 1760 г.

Это случилось после того, как карета перевернулась, и незадолго перед тем, как лошади убежали: леди Джорджина Мейтленд вдруг осознала, что управляющий ее имением – мужчина. Нет, разумеется, она и раньше знала, что Гарри Пай мужчина. Она вовсе не считала его львом, слоном, китом или каким-либо другим представителем мира млекопитающих – если, конечно, кит это зверь, а не очень большая рыба. Просто сейчас его мужское начало вдруг стало для нее очевидным. Джордж потерянно стояла на пустынной дороге, ведущей к восточному Йоркширу. Вокруг, куда ни глянь, тянулись холмы, поросшие мелким кустарником и растворяющиеся в сером горизонте. Шел ливень, и быстро темнело. Можно подумать, что это край земли.

– Как вы считаете, мистер Пай, кит – это зверь или очень большая рыба? – крикнула леди сквозь ветер.

Гарри Пай пожал плечами. Эти плечи прикрывала лишь намокшая батистовая сорочка, которая невероятно красиво облепляла его тело. Сюртук и жилет он снял, когда помогал кучеру освободить лошадей от перевернувшейся кареты.

– Кит – это зверь, госпожа. – Голос мистера Пая был, как обычно, ровным, глубоким, немного грустным и даже проникновенным.

Джордж ни разу не слышала, чтобы он повысил голос или как-то иначе проявил эмоции. Ни тогда, когда она настояла на том, чтобы он сопровождал ее в йоркширское имение; ни когда начался дождь, из-за которого экипажу пришлось буквально ползти по дороге; ни даже двадцать минут назад, когда карета перевернулась.

Какая досада!

– Как вы думаете, у вас получится починить ее? – Она подтянула ворот мокрого пальто к подбородку и уставилась на то, что недавно было каретой. Дверца висела на одной петле и качалась на ветру, два колеса пришли в полную негодность, задняя ось прогнулась под невероятным углом. Глупее вопроса она не могла задать.

Однако мистер Пай ни словом, ни действием не показал этого, а лишь ответил:

– Нет, госпожа.

Джордж вздохнула.

В самом деле, все они, включая кучера, уцелели каким-то чудом. Ливень превратил дорожную грязь в скользкое месиво, и на повороте карету занесло. Леди Джорджина и мистер Пай услышали, как снаружи кричит кучер, пытаясь выправить экипаж. Гарри Пай вскочил со своего места, кинулся к ней, как большой кот, и обхватил ее, прежде чем она успела вымолвить хоть слово. Она окунулась в его тепло и, оказавшись прижатой лицом к его груди, вдохнула запах чистой сорочки и кожи мужчины. В этот момент карета накренилась и начала падать в канаву.

Экипаж опрокидывался пугающе медленно, со скрежетом и треском. Лошади ржали, карета скрипела, словно жалуясь на судьбу. Падая, леди схватилась за сюртук Пая, и тот захрипел, силясь ее удержать. Затем стало тихо. Экипаж лежал на боку, а мистер Пай – на своей госпоже, как большое теплое одеяло. Правда, Гарри Пай был гораздо тяжелее, чем все ее одеяла вместе взятые.

Он извинился, разжал ее руки и залез на сиденье, чтобы открыть дверцу, которая оказалась у них над головой. Сначала он вылез сам, затем вытащил Джордж. Она потерла кисть руки, за которую он ее вытянул. Да, мистер Пай обладал удивительной физической силой – а по виду и не скажешь. В какой-то момент она висела на одной его руке всем своим весом – а ведь Дюймовочкой ее не назовешь.

Кучер что-то крикнул. Ветер отнес слова, но звук его голоса вернул леди Джорджину к реальности. Одну из кобыл уже удалось освободить.

– Поезжайте верхом в ближайший город, – распорядился Гарри Пай, – узнайте там, молено ли направить сюда другую карету. А я останусь с госпожой.

Кучер взобрался на лошадь и помахал им рукой, прежде чем исчезнуть в ливне.

– А далеко ли до ближайшего города? – спросила Джордж.

– Десять-пятнадцать миль,[1] – ответил Пай, ослабляя упряжь.

Она наблюдала, как он работает. Если не принимать во внимание абсолютно мокрую одежду, ничто в Гарри не изменилось с того момента, как они выехали из гостиницы в Линкольне.[2] Он оставался все тем же человеком среднего роста, довольно худым, с волосами какого-то коричневого цвета – не каштанового и не золотистого, а именно коричневого. Он не пудрил их и не помадил, а просто заплетал в маленькую косичку.

И одежду – бриджи, жилет, сюртук – он носил тоже коричневых тонов, будто маскировался. И только его зеленые глаза изредка вспыхивали изумрудным огнем, что, видимо, служило единственным проявлением эмоций.

– Я просто очень замерзла, – еле выговорила Джордж.

Мистер Пай резко поднял голову: она прижимала воротник пальто к шее, и руки ее дрожали. Он перевел взгляд на холмы.

– Простите меня, госпожа. Я должен был раньше догадаться. – Гарри снова повернулся к лошади, чтобы освободить ее от поводьев. Наверняка руки его тоже онемели от холода, но он продолжал заниматься делом. – Недалеко отсюда есть пастушеский домик. Мы можем добраться туда верхом на этих двух лошадях. А та, – он кивнул в сторону кобылы, – повредила ногу.

– Да? А как вы это поняли? – Она ничего такого не видела. Все три оставшиеся лошади дрожали и вращали глазами, пугаясь завываний ветра. И лошадь, о которой говорил Пай, выглядела ничуть не хуже двух других.

– Смотрите, она не опирается на правую переднюю ногу.

Еще одно усилие, и лошади оказались на свободе: правда, все еще в одной упряжке.

– Ну-ну, спокойно, красавицы, – он нежно потрепал ведущую лошадь загорелой рукой. Джордж заметила, что на его безымянном пальце не хватает двух фаланг.

Она задумчиво посмотрела на холмы. Слуги – а ведь управляющий имением тоже слуга, хоть и более высокого уровня, – должны быть бесполыми. Конечно, это живые люди, со своими проблемами и переживаниями. Но как все упрощается, если относиться к ним нейтрально. Как к мебели. Когда ты устаешь, тебе необходимо кресло, чтобы посидеть в нем. И больше тебе от него ничего не нужно. Так и должно быть. И как это неудобно – переживать, заметило ли кресло, что у тебя насморк, пытаться проникнуть в его мысли, восхищаться красотой его глаз. У кресел нет никаких глаз – ни прекрасных, ни каких-либо еще, – но у мужчин-то они есть!

И у Гарри Пая в том числе. Джордж снова взглянула на него:

– И что вы думаете делать с этой лошадью?

– Придется оставить ее здесь.

– Под дождем?

– Именно.

– Но это не пойдет ей на пользу!

– Конечно, нет, госпожа. – Гарри Пай снова пожал плечами, и эту манеру Джордж нашла очаровательной. Ей даже захотелось чаще задавать вопросы, в ответ на которые последует такое пожатие плечами.

– Может, возьмем ее с собой?

– Это невозможно, госпожа.

– Вы уверены?

Плечи снова поползли вверх, и мистер Пай медленно покачал головой. В этот момент молния осветила дорогу, и в мгновенной вспышке его зеленые глаза так сверкнули, что у нее мороз побежал по коже. Через несколько секунд прогремел страшный гром, будто предвещая конец света.

Джордж вздрогнула.

Гарри Пай выпрямился.

Лошади шарахнулись и понесли.

– О боже! – воскликнула леди Джорджина. С ее тонкого носа капала вода. – У нас, кажется, проблема.

Действительно проблема. Очень большая проблема. Гарри исподлобья посмотрел на дорогу, по которой глупые животные унеслись, словно за ними гнался сам дьявол. Их уже и след простыл. Учитывая скорость, с которой они сорвались, лошади пробегут еще полмили, если не больше. Нет смысла искать их в такой ливень. Он посмотрел на леди Джорджину, у которой уже полгода работал управляющим. Ее аристократичные губы посинели, а мех на капюшоне превратился в мокрую массу. Сейчас она больше походила на мальчишку-оборвыша, чем на графскую дочь.

И что ей вообще понадобилось в Уолдсли?

Если бы не леди Джорджина, он бы сразу уехал верхом из Лондона в ее поместье в Йоркшире. А значит, прибыл бы во владения Уолдсли еще вчера и наслаждался бы сейчас горячим ужином дома у камина. И уж, конечно, не мерз бы тут на темной дороге под дождем. Но нет: когда он в очередной раз прибыл к леди Джорджине в Лондон с регулярным отчетом, ей вздумалось поехать в Уолдсли вместе с ним. Пришлось брать карету, которая и валяется теперь в канаве в виде деревянных обломков.

Гарри сдержал вздох:

– Вы сможете идти, госпожа?

Леди Джорджина широко раскрыла свои голубые – цвета дроздовых яиц – глаза:

– Конечно. Я делаю это с одиннадцати месяцев.

– Очень хорошо. – Гарри накинул жилет и сюртук, не трудясь даже застегнуть их. Они были насквозь мокрые, как и остальная его одежда. Затем спустился в канаву, чтобы достать из кареты вещи. К счастью, они остались сухими. Он собрал поклажу, затем открутил все еще горящий каретный фонарь, взял леди Джорджину под локоть, чтобы она не оступилась и не шлепнулась на свой аристократический зад, и они отправились в утомительное путешествие вверх по заросшему холму.

Сначала Гарри Пай решил, что эта поездка в Йоркшир – всего лишь каприз эдакой порхающей дамочки, которой нет дела до того, откуда берется мясо на ее столе или драгоценности на ее шейке. Он считал, что те, кому не приходится работать, не хотят ни о чем всерьез задумываться. Однако он уже начинал сомневаться, что леди Джорджина принадлежит к такому типу женщин. Да, она говорит глупости, но, судя по всему, делает это, чтобы позабавиться. Она умнее, чем многие дамы ее круга. И он чувствовал, что у леди Джорджины действительно есть веские основания для поездки в Йоркшир.

– Далеко еще? – спросила леди, задыхаясь. На ее обычно бледном лице появился румянец.

Гарри оглядел темные мокрые холмы в поисках ориентира. Вот этот кривой дуб кажется знакомым.

– Нет, недалеко. – По крайней мере, он надеялся, что это так. Прошло уже много лет с тех пор, как Гарри ездил верхом по этим холмам. Он мог забыть дорогу к домику. А может, и домика-то уже никакого нет.

– Надеюсь, вы умеете разжигать огонь, мистер Пай, – у нее уже зубы стучали от холода.

Ей надо согреться. Если они в ближайшее время не найдут домик, ему придется соорудить навес из обломков экипажа.

– Конечно, я делаю это с четырех лет, госпожа.

Леди лукаво улыбнулась в ответ. Их глаза встретились, и он подумал о том, что… Но тут вспышка молнии прервала его мысли, осветив каменную стену.

– Пришли. – И добавил про себя: слава богу.

По крайней мере, этот домишко все еще цел. Четыре каменные стены и соломенная крыша оказались стойкими к дождю и годам. Гарри навалился плечом на дверь, и после пары толчков она поддалась. Он поднял фонарь и прошел внутрь первым, освещая помещение. Тени забегали по стенам. Гарри сдержал дрожь.

– Ну и запах здесь! – Войдя, леди Джорджина замахала рукой перед своим покрасневшим носом, будто хотела прогнать запах гнили.

Он с силой захлопнул дверь.

– Простите, госпожа.

– Вам, наверное, хочется, чтобы я просто заткнулась и радовалась тому, что есть? – Она улыбнулась и скинула капюшон.

– Ну что вы.

Гарри подошел к камину. В нем оказалось несколько обгоревших поленьев, затянутых паутиной.

– Мистер Пай, вы же знаете, что это так. Она все еще стучала зубами.

Вокруг кривобокого стола стояло четыре деревянных стула. Гарри поставил фонарь на стол, взял один из них и с силой ударил о каминную полку. Стул разлетелся на части, спинка отлетела в сторону, сиденье треснуло.

Леди вскрикнула.

– И все же это не так, госпожа, – произнес он.

– Правда?

– Да, – ответил он, кладя обломки стула на обугленные поленья.

– Ну что ж, значит, я довольно мила. – Гарри услышал, как она пододвигает себе стул. – То, что вы делаете, выглядит довольно разумно.

Он поднес горящий фонарь к щепкам. Они загорелись, и тогда он подложил куски стула покрупнее, но очень осторожно, чтобы не заглушить слабое пламя.

– Ну вот, становится теплее, – ее голос звучал как-то очень хрипло.

На секунду Гарри застыл, представив, что могли бы эти слова означать в другой ситуации. Но он прогнал эти мысли и обернулся.

Леди Джорджина протянула руки к огню. Ее золотисто-рыжие волосы постепенно высыхали и закручивались на лбу мелкими спиральками, а на белой коже играли отблески огня. Она все еще дрожала.

Гарри прокашлялся.

– Думаю, вам надо снять мокрую одежду и завернуться в покрывала. – Он направился к двери, возле которой оставил вещи, прихваченные им из кареты.

За спиной он услышал тихий смех.

– Никогда еще мне не делали такое непристойное предложение столь пристойным образом.

– Я вовсе не имел в виду ничего непристойного, госпожа, – ответил он, протягивая ей покрывала. – Простите, если оскорбил вас.

На секунду он поймал взгляд ее голубых смеющихся глаз и отвернулся.

За спиной послышался шелест. Он пытался привести в порядок свои мысли. Ему нельзя думать о ее бледных обнаженных плечах…