Однако Лазар не мог привыкнуть к тому, что ее руки обвивались вокруг его шеи, а ноги вокруг его талии. Было что-то дикое в том, что он нес женщину вот так, но это доставляло ему несказанное наслаждение. Ее платье еще не высохло, и влажная ткань липла к телу Аллегры и к нему.

Дыхание Аллегры щекотало ухо Лазара, и ему казалось все менее и менее вероятным, что синьорита Монтеверди выйдет из тоннеля девственницей.

И тем не менее ему предстояло убить ее.

Эта мысль преследовала Лазара, и он ощущал какую-то странную раздвоенность. Когда он еще только начал планировать вендетту, Аллегра Монтеверди была для него лишь именем, орудием для достижения цели, а вовсе не думающим, чувствующим, любознательным созданием с милым серебристым смехом и веснушками на носу.

Аллегра тихо дышала ему в ухо, когда Лазар повернул к выходу, которым воспользовался раньше.

— Спасибо, что спас меня от Доминика, хотя и похитил.

— Ты любишь его?

— Нет. — Она вздохнула и положила голову ему на плечо. — А у тебя есть дама сердца?

— Есть.

— Как она выглядит?

— У нее три палубы, три мачты и самый великолепный нос, о каком только может мечтать мужчина.

— Корабль?! — воскликнула она. — А, так ты мореплаватель. Конечно! Теперь я понимаю. — Аллегра легонько сжала его шею, и Лазар невольно улыбнулся. — Ты — коренной житель, но много путешествовал. Я чувствую это по твоему говору.

— Очень хорошо, сеньорита Монтеверди.

— Если не ошибаюсь, ты родился в знатной семье.

— Да.

Поскольку король Альфонс умер мученической смертью, Ватикан рассматривал вопрос о причислении его к лику святых. Лазар почему-то не хотел, чтобы это произошло, хотя сам он, вероятно, никогда об этом не узнает. Кардиналы примут решение об этом не раньше чем через тридцать пять лет, а Лазар не собирался жить так долго.

— Я слишком тяжела для тебя?

— Конечно, нет.

— Рука сильно болит? Похоже, кровь перестала идти.

— Все прекрасно.

— Куда ты несешь меня?

— Увидишь.

Аллегра затихла на минуту, но тут же заговорила снова:

— Могу я задать тебе вопрос? Кое-какие слова Доминика все еще ужасно мучают меня. Ты — мужчина и, возможно, растолкуешь мне их смысл. Понимаешь, Умберто, я старалась выйти замуж за Доминика потому, что он станет следующим губернатором острова.

«Не рассчитывай на это», — подумал Лазар, а вслух сказал:

— Говорят, власть усиливает половое влечение к тому, кто ею обладает.

— Какие возмутительные слова! Но это не имеет никакого отношения к делу.

— Конечно, нет.

— Я говорю серьезно. Мне казалось, что как его жена я смогу влиять на происходящее на острове Вознесения, смягчать несправедливость, облегчать страдания людей.

— Достойно восхищения.

— Знаешь, как говорят, — произнесла она с дразнящими нотками в голосе, положив подбородок ему на плечо, — за каждым великим человеком стоит великая женщина.

— Прости, но я сомневаюсь, что твой жених когда-нибудь станет великим человеком.

— Бывший жених! Теперь я ни за что не выйду за этого кретина! Пока не знаю, что буду делать. Может, уйду в монастырь.

Все в нем сжалось при этих словах, потому что Лазар знал: будущего у нее нет.

— Доминик утверждал, что имеет право так поступить со мной, поскольку, по его словам, я использовала его. А я никогда и не думала ни о чем подобном. С моей стороны было нечестно согласиться на этот брак, чтобы послужить народу? Но сам-то Доминик хотел жениться на мне только из-за положения моего отца. Понимаешь? Я совсем запуталась. Что ты думаешь об этом, Умберто?

— А что вы думаете об этом, сеньорита Монтеверди? Важно ведь ваше мнение.

— Не знаю, но чувствую себя виноватой.

— Он и хотел, чтобы ты чувствовала себя виноватой. Аллегра снова положила голову ему на плечо, почти обняв его.

— Умберто! Никто никогда не защищал мою честь. Он промолчал.


Мария…

Первая мысль, появившаяся в затуманенном мозгу Доминика, была о том, что ему нужна Мария, его любовница, верная и преданная, как спаниель. Мария лучше, чем мать, знала, как позаботиться о нем. Он попытался открыть глаза, но открылся только правый, а левый полностью заплыл. Голова трещала и раскалывалась.

В темноте над ним покачивались маргаритки, колокольчики лилий молча смотрели на него, как лица встревоженных женщин. Какое-то мгновение Доминик не понимал, где он и как очутился здесь.

Потом вспомнил.

Доминик Клемент, шатаясь, поднялся. Он тяжело дышал ртом, потому что нос распух. Доминик поднялся и стоял, покачиваясь и осматриваясь, когда к нему подбежали три охранника.

— Синьор!

— Вы ранены!

— Великолепный вывод. — Доминик оттолкнул руку охранника, пытавшегося поддержать его. Пульсирующую от невыносимой боли правую руку он прижимал к груди. — Сеньорита Монтеверди?

— Он увез ее на черном жеребце, которого украл. За ним гонятся два эскадрона.

— Мы быстро привезем ее, синьор. Не волнуйтесь. К утру они будут у нас.

— Доставьте мне того человека. Он мой.

— Да, синьор.

Один из стражников нашел кинжал Клемента и вернул его хозяину.

— Ты, — сказал Доминик одному из мужчин, — немедленно спроси губернатора, может ли он встретиться со мной в его кабинете. А ты, — сказал он другому, — приведи мне лучшего хирурга. А ты, — кивнул он третьему, — позаботься, чтобы моя карета была готова через полчаса.

Ему нужна Мария. Рассказав свою историю недалекому губернатору и приведя в порядок руку, он отправится в маленький загородный домик, где поселил ее. Мария залижет его раны и успокоит уязвленную гордость.

Что до Аллегры Монтеверди, маленькой чопорной сучки, ей придется положиться на отца, чтобы спастись. Свою долю работы он выполнил.

«Этот черноглазый дьявол наподдал тебе, жалкий, ноющий слабак».

Зарычав от этой мысли, Доминик направился к дворцу. Пытаясь привести себя в порядок, он стряхнул землю с измятой одежды и пригладил взлохмаченные волосы.

Хромая, Доминик направился по коридору к кабинету Монтеверди. Он избегал гостей, а на слуг бросал такие злобные взгляды, что они спешили ретироваться. Поверит ли Аллегре губернатор, если она расскажет отцу, что Доминик пытался слегка позабавиться с ней?

Да и вреда никакого он ей не причинил. В конце концов, Доминик действовал только в интересах Аллегры, желая, чтобы их брачная ночь не стала для нее шоком. Монтеверди должен понять, что он, Доминик, пытался защитить его дочь от того наглого мерзавца.

Кто же он? Если один из мятежников, что вполне логично, то почему говорит не как крестьянин?

Почему назвался хорошим другом Аллегры? Негодяй держался с ней так, словно они и впрямь старые друзья.

«Возможно, в голове у меня что-то сместилось от ударов, — подумал Доминик, — или, может, я слишком много выпил, но что-то явно не стыкуется в этой истории».

Если бы Аллегра подчинилась ему и позвала этих проклятых стражников, то ничего такого не произошло бы. Черт, она сама виновата в том, что ее похитили. Он сделал все, чтобы защитить девчонку, но она совершенно не помогала ему. Да, Аллегра вела себя так, словно хотела, чтобы ее похитили.

Конечно, она знала этого человека. Аллегра — мятежница.

Доминик неподвижно стоял в коридоре, устремив взгляд в пространство, и пытался осмыслить свое открытие. Разумеется, она — предательница.

Аллегра восстает против принятых норм — носит цвета Фиори, не уважает ни отца, ни жениха, спорит с гостями о том, в чем ничего не понимает. Доминик никогда не относился ко всему этому серьезно.

Она обвела его вокруг пальца. Это похищение — фарс. Никакая опасность ей не угрожает — Аллегра просто действует заодно с мятежниками, желая заставить отца и совет выполнить ее волю. И она использовала его, с самого начала играя с ним.

Ярость душила Доминика, когда он ворвался в кабинет Монтеверди и, сразу направившись к буфету с напитками, попытался левой рукой налить себе виски.

— Проклятие! — Доминик крикнул слуге, чтобы тот налил ему виски и зажег свечи.

Когда в комнате стало светло и слуга подал ему бокал, Доминик взглянул в зеркало над камином и едва узнал свое лицо, теперь походившее на распухшую подушку сливового цвета.

Неудивительно, что все так пялятся на него.

Он тут же поклялся, что отомстит этому мятежному псу — это будет не быстрая казнь, а медленная, мучительная пытка. А что до Аллегры, которая посмела сделать из него дурака, она пожалеет об этом. Очень пожалеет. Доминик и ей отомстит, но прежде он должен кое в чем убедить ее отца.

Он знал, что Монтеверди никогда не выдвинет обвинений против дочери, точно так же, как не стал обвинять жену, узнавшую правду об убийцах семьи Фиори. Да, благодаря кое-кому из членов совета Доминик постепенно узнал тайну о том, что случилось с Кристиной Монтеверди. Мать Аллегры уничтожили прежде, чем она успела рассказать свою историю в Риме, как втайне планировала. Поскольку смерть Кристины была обставлена как самоубийство, ее муж так ничего и не предпринял. Губернатор был слишком влюблен в жену, а потому не мог держать ее в руках.

Точно так же Монтеверди использует власть, чтобы защитить свою маленькую девочку, даже если она и агент мятежников.

«А может, ее и стоит пощадить?» — подумал Доминик и злобно ухмыльнулся. Посмотрев на свое запястье, распухшее так, что рука стала в два раза толще, он поклялся не расторгать помолвку, даже если ему ампутируют руку. Кстати, как муж Аллегры, он сможет вымещать на ней свою злобу каждую ночь, до последних дней ее жизни.


Мятежник так и не отвел девушку к своему отряду. Вместо этого он проводил ее назад, в Маленькую Геную.

Сейчас в городе было темно и пустынно. Лишь небольшие группы охранников прохаживались по улицам и стояли на площади. В их перекликающихся голосах, в пронзительных свистках сержанта, в звуке марширующих ног и в цокоте копыт чувствовалась напряженность.

«Все разыскивают его и меня», — поняла Аллегра, когда незнакомец вел ее вдоль старой римской стены к сторожевым башням у ворот — в самое логово, судя по всему.

Девушке было не по себе, оттого что она так покорно выполняет волю похитителя, словно пошла против отца и встала на сторону мятежников. Но какой у нее выбор? Она же не может сражаться с таким огромным и сильным мужчиной?

Внутри у нее что-то тошнотворно дрожало, когда Аллегра думала о том, что сделают с Умберто, схватив его, особенно увидев ее разорванное платье. Это сделал Доминик, но заподозрят, конечно, Умберто. Солдаты отомстят жителям его деревни и, несомненно, сделают с крестьянскими девушками то, что, как они полагают, он сделал с ней.

Затем мужчины деревни взорвут гарнизон или устроят засаду солдатам и сотворят ужасные вещи с пойманными пленниками. «Месть за месть, кровь за кровь, и так без конца», — устало размышляла она.

Жители острова были католиками, а Спаситель учил подставлять другую щеку, если ударят по одной, и Аллегра не понимала, почему средневековая традиция вендетты распространилась по всей Италии, как лихорадка безумия. Более всего подвергались этой заразе острова — Сицилия, Корсика и остров Вознесения. Хотя короля Альфонса здесь почти боготворили, все, кажется, забыли, что еще двадцать лет назад он законом запретил вендетту.

Взглянув в сторону дворца, Аллегра увидела, что все окна освещены. Интересно, что скажет отец по поводу этой истории? Наверняка не допустит, чтобы гости узнали о ее похищении.

Доминика сейчас уже несомненно нашли и отвели к врачу.

Он, вполне вероятно, уже налгал отцу о том, как все произошло, выгораживая себя, а потом отправился к любовнице.

У сторожевых ворот мятежник долго смотрел на девушку странным взглядом своих темных завораживающих глаз. Аллегра было решила, что сейчас он наклонится и поцелует ее, но Умберто лишь притянул ее к своей груди. Затем обнял рукой ее талию. Она не воспротивилась.

— Аллегра… — пробормотал Лазар.

Девушка задрожала, услышав обжигающее желание в его голосе. Она закрыла глаза, когда пальцы Лазара коснулись ее шеи. Эта неожиданная ласка лишила девушку сил, и, чтобы не упасть, она слегка прижалась к нему.

— Лодыжка болит?

— Чуть-чуть, — задыхаясь, прошептала Аллегра.

Лазар замер, а затем его руки начали ласкать ее. Все ощущения Аллегры сосредоточились там, где он касался ее. Девушке мучительно хотелось узнать его имя.

Пальцы Лазара обхватили ее плечо, потом скользнули по руке к запястью.

— Аллегра, — выдохнул он, — я так сожалею о том, что мне предстоит сделать.

— Ничего, — пробормотала она, закрыв глаза и положив голову на его широкую грудь.

Наслаждаясь ощущением близости этого сильного тела, Аллегра вдруг услышала тихий металлический щелчок.

Она открыла глаза как раз в тот момент, когда незнакомец приставил серебристое дуло пистолета к ее виску.

Девушка замерла в его руках.