Так случилось, что эта очаровательная и невинная привычка матери преподнесла мне первый незабываемый урок обескураживающей жестокости людей из местного «высшего слоя». Затем были другие уроки, но ни один не ранил меня так сильно, как тот. Я запомнил его во всех подробностях.

Отправляясь по магазинам, мать каждый раз прикалывала к волосам гардению. Она редко набирала много товара, но ей нравился сам процесс: любезности, сопровождающие покупки в маленьких городах, обмен комплиментами через прилавок, оживленные сплетни владельцев лавочек, сами улицы, где почти каждый что-нибудь продавал. В такие дни, отправляясь в Коллетон, мать тщательно одевалась. Шагая по улице Приливов, Лила Винго знала, что является самой красивой женщиной в городе. Я любил наблюдать, как она идет, с каким уважением мужчины на нее смотрят. Женщины обычно оборачивались ей вслед. Они без восторга следили, как мать на мгновение останавливается возле витрин, любуется своим отражением и наслаждается проявленным к ней вниманием. Матерью двигала безошибочная интуиция, внешним выражением которой была безупречная внешность.

Майским утром 1955 года, с гарденией в волосах и искусно наложенным макияжем, мать вошла в магазин одежды Сары Постон.

— Доброе утро, — поздоровалась она с Изабель Ньюбери и Тиной Бланшард, которые выбирали себе платья для весеннего бала в Коллетонской лиге.

Обе женщины вежливо ответили на ее приветствие. Мать сняла со стойки платье, на которое у нее не хватало денег, и направилась в дальний конец зала, в примерочную. Саванна проследовала за ней. Мы с Люком в этом время глазели на удочки в скобяном магазине Фордема. Надев платье, мать услышала, как Изабель Ньюбери сказала подруге:

— Меня бы ничуть не удивило, если бы Лила явилась на бал с розой в зубах и прищелкивала бы пальцами, как танцовщица фламенко. У нее прирожденный талант на экстравагантности сомнительного вкуса. Я бы с удовольствием вырвала у нее из волос эти цветочки и научила бы делать маникюр.

Изабель Ньюбери не видела, как мать и моя сестра прошли в примерочную. Саванна вопросительно поглядела на мать, но та лишь улыбнулась и приложила палец к губам. Мать повернулась к зеркалу и критически оглядела свое отражение, затем вытащила из волос гардению и бросила в мусорную корзинку. Следующим этапом было внимательное изучение собственных ногтей.

Мать и Саванна пробыли в примерочной целый час. Мать делала вид, будто никак не может решить, покупать ей платье или нет, хотя прекрасно знала, что оно ей не по карману. Впоследствии Лила Винго никогда не украшала свои волосы цветами. И с тех пор за все наше продолжительное детство мать ни разу не пригласили на бал. Я скучал по гардениям и по тем моментам, когда мать проходила мимо, а я ловил сладостный терпкий аромат цветов, привлекающий пчел и восторженных сыновей. Сегодня, стоит мне почувствовать запах гардении, я сразу начинаю думать о матери так, как думал в детстве. А мысли о женских ногтях поднимают во мне волну ненависти к Изабель Ньюбери, по сути укравшей цветы из волос моей матери.

Клан Винго состоит из людей двух типов. Есть Винго смиренные; мой дед служил тому наглядным примером. Всю жизнь он прощал соседям большие и малые поступки, совершенные против него. Но есть и другие Винго, способные десятки лет таить в себе злость. Этот тип Винго доминирует в клане, героически храня генетическую память обо всех несправедливостях. Если кто-то хоть раз схлестнется с Винго этого типа, месть ему обеспечена на поколения вперед. Винго этого типа наследовали обиды и оскорбления, нанесенные их родителям; вражда и месть переходили из поколения в поколение, впитываясь в плоть и кровь. К Винго этого типа принадлежу и я.

Стоя за штурвалом рыбачьей лодки, отец часто просвещал нас относительно нашего кланового наследия. Я не раз слышал от него:

— Если не можешь побить своего врага в школе, выжди двадцать лет и расправься с его женой и ребенком.

— То есть для достижения цели все средства хороши? — уточняла Саванна, повторяя излюбленную фразу нашей матери.

— Людей, Саванна, надо уметь ставить на место. Иначе они так обнаглеют, что будут плевать тебе в физиономию.

— Мама не разрешает нам драться, — заявил я.

Отец расхохотался.

— Мама не разрешает! Ваша мама! Эта дамочка — настоящая потрошительница. Если будете разевать рот, она вырвет у вас сердце и съест его на ваших глазах, — с искренним восхищением добавил отец.


Через год после судьбоносного похода в магазин одежды мне вновь напомнили о гардениях. Я шел из школьной столовой к шкафчику с вещами и наткнулся на Тодда Ньюбери и троих его дружков. Все показывали пальцами на мои ноги. Тодд был единственным сыном Изабель и Риза Ньюбери и вел себя с заносчивостью, весьма характерной для единственных в семье отпрысков. Родители тряслись над ним и потакали во всем. Остальные трое были ему под стать — такие же безмозглые, хотя и с подвешенными языками. У Дики Диксона и Фарли Бледсоу отцы работали в банке, которым заправлял Ньюбери-старший. Марвин Грант был сыном юриста того же банка. Всех их я знал с раннего детства.

— Шикарные у тебя башмаки, Винго, — начал Тодд, когда я с ним поравнялся.

Остальные засмеялись.

Я посмотрел на свои теннисные туфли: ни старые, ни новые, однако порванные во многих местах.

— Рад, что они тебе нравятся, Тодд, — ответил я, и троица загоготала еще громче.

— У них такой вид, будто ты снял их с ног мертвого ниггера, — продолжал Тодд. — Даже издали чую их вонь. У тебя что, нет лоферов?

— Есть. Только дома.

— Решил приберечь для весенней пахоты? — хмыкнул Ньюбери-младший. — Да у тебя никогда в жизни не было настоящих лоферов.

— Мой отец говорит, что вам и на копченые кости для супа денег не хватает, — вставил Фарли Бледсоу. — Как же вам наскрести на пару «Басс виджанс»?[82] Верно, Винго?

— Я же сказал, Фарли, мои лоферы дома. Мне не разрешают надевать их в школу.

— Обманщик ты, Винго, — поморщился Тодд. — Все вы, речные крысы, отъявленные вруны. Моя мама считает, что люди Винго — самый низший вид белого человека. Судя по всему, она права.

Тодд достал из кошелька пятидолларовую бумажку и бросил мне под ноги.

— Бери, Винго. Конечно, лоферы на такие деньги не купишь. Но ведь у тебя они уже есть, мистер лжец? А на новые теннисные туфли хватит. Хоть нос зажимать не придется от твоих вонючих ног.

Я нагнулся, поднял купюру и вернул ее Тодду.

— Спасибо, Тодд, но мне не надо твоих подачек.

— Я хотел поступить как христианин, Винго. Верующие должны помогать нищим.

— Забери свои деньги. Положи их туда, откуда вынул. По-хорошему прошу.

— Эта бумажка побывала у тебя в руках, речное дерьмо, — нагло заявил Тодд. — Теперь я к ней не притронусь. Еще не хватало подцепить твоих микробов.

Дружки поддержали его хохотом.

— Если ты не засунешь эту бумажку в свой кошелек, я тебя заставлю ее съесть.

По реакции Тодда Ньюбери я понял, что впервые в жизни повел себя как смелый парень.

— Нас четверо, Винго, — произнес он. — Тебе одному не справиться.

— Ничего, справлюсь, — заверил я.

Я охладил пыл Ньюбери-младшего, трижды раскроив ему лицо. Он сполз вниз, сел и заплакал, отчаянно поглядывая на дружков и удивляясь, почему те не кинулись на меня.

— Проучите его. Он разбил мне лицо, — причитал Тодд, однако троица благоразумно отошла подальше.

— Ешь свои деньги, Тодд, не то еще врежу, — пообещал я.

— Не посмеешь, речное дерьмо, — закричал Тодд.

Я опять ударил.

Когда один из подоспевших учителей схватил меня за шиворот, Ньюбери-младший послушно жевал пятидолларовую бумажку. Учитель потащил меня в кабинет директора.

О нашей стычке с Тоддом быстро узнала вся школа. Его кровь запачкала мою белую футболку, так что отпираться перед Карлтоном Роу, директором школы, было бесполезно.

Мистер Роу был худощавым блондином. В колледже он увлекался спортом. Человек этот обладал чувством юмора, но легко выходил из себя. Он относился к числу редких педагогов, вся жизнь которых сосредоточена на школьных делах. Он просто не мог допустить, чтобы в коридорах его заведения мальчишки дубасили друг друга. До этого дня никаких осложнений с директором у меня не возникало.

Мистер Роу дождался, когда приведший меня учитель покинет кабинет.

— А теперь, Том, выкладывай, как дело было, — начал он.

— Тодду не понравилась моя обувь, — глухо отозвался я, глядя в пол.

— И тогда ты его поколотил.

— Нет, сэр. Он назвал нашу семью речным дерьмом и дал мне пять баксов на новые теннисные туфли.

— И тогда ты его поколотил.

— Да, сэр. Тогда я ему врезал.

За стеной послышался шум, затем дверь распахнулась и в кабинет ворвался Тодд Ньюбери. Он прижимал к губам окровавленный платок.

— Советую вам сурово наказать его, мистер Роу. Лучше всего отстегать розгами, тогда живого места не останется. Я позвонил папе. Он собирается обратиться в полицию.

— В чем дело, Тодд? — спросил директор. — Я тебя не вызывал.

— Я стоял возле шкафчика с вещами. Вдруг этот Винго набросился на меня сзади. У меня есть три свидетеля. Они могут подтвердить.

— Что ты сказал Тому? — обратился мистер Роу к Ньюбери-младшему, устремив на него свои бесстрастные карие глаза.

— Да я вообще его не трогал. Нужен он мне больно. Надеюсь, Винго, в школе для трудновоспитуемых тебе понравится больше.

В это время на директорском столе затрезвонил телефон. Продолжая глядеть на Тодда, мистер Роу снял трубку. По первым словам я понял, что звонит школьный инспектор.

— Да, мистер Эймар, я в курсе случившегося, — произнес директор. — Оба ученика у меня в кабинете… Нет… Если мистер Ньюбери хочет меня видеть, пусть приходит сюда. Это внутришкольное дело, мне незачем идти к нему в офис… Да, сэр, я поступлю как положено. Благодарю вас за звонок.

— Ты еще узнаешь, как связываться с Ньюбери, — прошипел мне Тодд. — Это я тебе обещаю.

— Замолчи, Тодд, — оборвал его директор.

— Не советую так говорить со мной, мистер Роу. Моему отцу это не очень понравится.

— Я велел тебе замолчать, Тодд. А теперь отправляйся на урок. С Томом я разберусь сам.

— Вы отшлепаете его этим веслом? — спросил Тодд, прижимая платок ко рту.

— Да, я отшлепаю его этим веслом.

Мистер Роу взял со стола деревянное весло.

Тодд злорадно ухмыльнулся и вышел из кабинета.

Размахивая веслом, мистер Роу приблизился ко мне. Он приказал мне нагнуться и обхватить руками щиколотки. Затем поднял весло, будто собирался разрубить меня пополам, после чего нежно ударил по заду; так нежно, как священник похлопывает по щеке ребенка, пришедшего на конфирмацию.

— Том, если ты еще раз устроишь в моей школе драку, обещаю, что сдеру с твоей задницы всю кожу. Если ты не найдешь иного способа заткнуть рот Тодду Ньюбери и снова сцепишься с ним — запорю до полусмерти. Ты меня понял?

— Да, сэр.

— Сейчас вместо тебя достанется географическому атласу. После каждого удара громко вопи. Пусть все думают, что я устроил тебе хорошую трепку. Потом я позвоню Рису Ньюбери и доложу, что исполосовал тебя вдоль и поперек.

Директор лупил веслом по обложке атласа, и я послушно орал. Тогда же, в кабинете мистера Роу, я решил стать школьным учителем.

Моей матери уже сообщили о драке с Тоддом, и она дожидалась моего возвращения. Прежде я видел ее разгневанной, однако в этот раз она просто не владела собой. Едва я вошел через заднюю дверь, на меня обрушился град материнских пощечин. Люк и Саванна пытались оттащить ее от меня.

— Что, маленький негодяй? Захотелось кулаками помахать? — кричала мать, продолжая хлестать меня по лицу. — Тогда дерись со мной. Если решил уподобиться разной швали, то и относиться к тебе буду как к швали. Вздумал позорить меня и нашу семью? Повел себя как отребье!

Мне не оставалось ничего иного, как юркнуть в нишу между плитой и холодильником.

— Прости меня, мама, — вопил я, закрываясь от ее ударов.

— Отпусти его. — Саванна пыталась сдержать материнские руки. — Директор и так отходил Тома веслом.

— Это было только начало. От меня он получит сполна.

— Мама, прекрати, — потребовал Люк. — Тодд Ньюбери получил за дело.

— Что подумают люди? Что я воспитываю своих сыновей головорезами? Дети из приличных домов будут вас сторониться.

— Мама, Тодд оскорбил нашу семью. Потому Том его и побил, — оправдывал меня Люк. — Я бы тоже так поступил.

— И что же такого сказал Тодд?

Материнская рука замерла в воздухе.

— Он назвал нас речным дерьмом, — объяснил я, ослабляя защиту.