— Согласись хотя бы с тем, что она пытается стать тебе другом.

— Соглашаюсь. Пытается, — устало вздохнул я. — Мне она нравилась больше, когда не предпринимала этих попыток, когда просто была нераскаявшимся чудовищем.

— Что у нас сегодня на ужин? — сменила тему жена. — Мой нос чует что-то вкусное.

— Это свежий хлеб. Также я зафаршировал мясом крабов и креветок те несколько камбал, что поймал утром. Добавь к этому салат из шпината и жареные кабачки с луком-шалотом.

— Восхитительно, — сказала Салли. — Напрасно я выпила коктейль. Вечером у меня могут быть вызовы.

— А я хочу жареную курицу, — заявила Люси. — Пойдемте к полковнику Сандерсу[10].

— Па, зачем ты вообще готовишь? — вдруг спросила Дженнифер. — Мистер Брайтон каждый раз смеется, вспоминая, что ты делаешь обеды для мамы.

— Угу, — подхватила Люси. — Он утверждает, что все дело в маминой зарплате, якобы она в два раза больше твоей.

— Паршивец, — стиснув зубы, прошептала Салли.

— А вот и неправда, — возразил я Люси. — Я готовлю еду, потому что мама зарабатывает в четыре, если не в пять раз больше меня.

— Запомните, девочки, если бы не папа, я бы не стала врачом. А ты, Люси, больше не смей задевать папу. Незачем повторять все, что слышишь от мистера Брайтона. Просто мы с папой разделили обязанности.

— Во всех семьях готовят матери, — дерзко заявила Дженнифер; серые глаза Салли поймали горестный взгляд дочери. — Только у нас не так.

— Говорил я тебе, Салли: если воспитывать детей на Юге, они вырастут южанами. А южанину сам бог велел быть дурнем.

— Мы с тобой тоже южане, но вроде не дурни, — возразила Салли.

— Мы исключение, дорогая. Один-два случая на целое поколение.

— Девочки, отправляйтесь наверх и хорошенько умойтесь. Лила скоро подъедет.

— Почему она против, чтобы мы звали ее бабушкой? — поинтересовалась Люси.

— Потому что она не хочет чувствовать себя старой, — объяснила Салли. — А теперь марш наверх.

И Салли, как пастух, погнала девочек в дом.

Вернувшись на крыльцо, жена наклонилась и провела губами по моему лбу.

— Прости Люси. Повторяет всякие глупости, как маленькая.

— Меня это не задевает, клянусь. Ни капельки. Более того, я даже наслаждаюсь ролью мученика. Прямо расцветаю в атмосфере жалости к самому себе. Бедный безмозглый Том Винго начищает вилки и ложки, пока его жена ищет средство от рака. Жалкий Том Винго делает изумительные суфле, предоставляя жене возможность зарабатывать сто тысяч баксов в год. К тому же мы знали, что так будет. Мы с тобой не раз это обсуждали.

— И все равно паршиво это осознавать. Не верю, что твое «я» смирилось с положением домохозяйки. Уверена, тебя это угнетает. Ощущаю себя дьявольски виноватой. Девочки еще многого не понимают. Им хочется видеть рядом обычную маму.

— Зато они гордятся, что их мать — врач.

— Только почему-то они не гордятся, что их отец — учитель и тренер.

— Был им, Салли. Не путай прошедшее время с настоящим. Или ты забыла, что меня уволили? Чем тут гордиться? Так что девочки не виноваты… Боже, никак это мамина машина тарахтит в проезде? Доктор, три порошка валиума, срочно.

— Валиум и мне не помешает. Не забывай, я обязана выдержать ее придирчивый осмотр дома. Потом она примется за тебя.

— Спиртное не помогает, — простонал я. — Ну почему, когда надо, выпивка не притупляет чувства? Кстати, пригласить мать на ужин?

— Конечно. Хотя она вряд ли останется, ты же знаешь.

— В таком случае обязательно приглашу.

— И все-таки, Том, будь с матерью помягче. Она переживает, эти ее отчаянные попытки снова стать тебе другом…

— Дружба и материнство несовместимы.

— Интересно, наши дети тоже до этого додумаются?

— Нет, наши дети будут ненавидеть только своего отца. Ты заметила, что их воротит от моего чувства юмора? А старшей — всего десять. Мне впору приобретать другие привычки.

— Мне нравятся твои привычки, Том. По-моему, они забавные. Кстати, это одна из причин, почему я за тебя вышла. Я была уверена, что с тобой меня ждет веселая жизнь.

— Будь благословенна, доктор Винго… Вот и мамочка. Тебя не затруднит принести мне связку чесночных головок и распятие?

— Тише, Том! Она услышит.

К нам направлялась моя мать. Безупречно одетая, с идеально наложенным макияжем. Аромат ее духов достиг крыльца прежде, чем она на него поднялась. Она напомнила мне идеально сконструированную дорогую яхту с мощным двигателем. Мать всегда держится так, будто готовится войти во внутренние покои королевы. Слишком хороша, чтобы быть моей матерью. Одно время меня ошибочно принимали за ее мужа; мне не хватит слов описать, насколько ей это нравилось.

— Ну вот и добралась, — сказала мать. — Как поживаете, мои дорогие?

Она коснулась губами нас обоих. Поцелуй был искренним, однако дурные новости притушили блеск в ее глазах.

— А Салли все хорошеет. Том, ты согласен?

— Конечно, мама. И ты тоже, — ответил я, подавляя стон.

Мать умеет извлекать из меня разную банальщину, которая льется неиссякаемым потоком.

— Благодарю тебя, Том. Как мило, что ты разговариваешь со своей старой матерью.

— Моя старая мать имеет лучшую фигуру во всей Южной Каролине, — выпалил я еще одну банальщину.

— Знал бы ты, каких трудов мне это стоит. Мужчины и представить не могут, какие муки испытывают девушки ради сохранения фигуры. Правда, Салли?

— Где им знать.

— А ты, Том, снова поправился, — бодро добавила моя мать.

— Откуда девушкам знать, какие муки испытывают мужчины, нагуливая лишний жирок.

— Не подумай, что я тебя упрекаю, — тоном обиженной добродетели произнесла мать. — Если ты так чувствителен к этой теме, больше я ее не затрону. Кстати, полнота тебе даже идет. Лицо округляется, ты выглядишь лучше. Но сегодня я приехала не для препирательств. У меня скверные новости. Можно присесть?

— Разумеется, Лила, — спохватилась Салли. — Принести вам что-нибудь выпить?

— Джин-тоник, дорогая. И выжми туда немного лимонного сока, если есть лимоны. Том, а где девочки? Не хочу, чтобы они нас слышали.

— Наверху, — ответил я, разглядывая закат и ожидая скверных новостей.

— Саванна вновь пыталась покончить с собой.

— Боже милостивый, — выдохнула Салли, остановившись в дверях. — Когда?

— Очевидно, на прошлой неделе. Точной даты врачи назвать не могут. Когда ее обнаружили, Саванна была в коме. Сейчас она вышла из комы, но…

— Что означает это «но»? — почти прошептал я.

— Но сейчас она пребывает в одном из своих дурацких состояний, в которые впадает, когда ей нужно внимание.

— Мама, эти дурацкие состояния называются психотическими промежутками.

— Саванна утверждает, что страдает психопатией. Только я-то знаю, она не настоящая психопатка, — резко и зло бросила мать.

— Лила, а где она сейчас? — опередила меня Салли.

— В какой-то нью-йоркской психиатрической клинике. Кажется, Беллвью[11] или что-то в этом роде. Я записала, да бумажку дома оставила. Со мной связалась врач. Такая же, как ты, Салли, только психиатр. Вряд ли она сумела бы стать врачом где-нибудь в другой отрасли медицины, где занимаются серьезными делами. Но я всегда говорю: каждому свое.

— Я едва не стала психиатром, — заметила Салли.

— Как бы там ни было, приятно, что молодые женщины столь успешны в профессиональной карьере. Я такой возможности не имела… Эта врач позвонила и сообщила трагическую весть.

— Каким образом Саванна пыталась покончить с собой? — уточнил я, стараясь не терять самообладания и чувствуя, что все равно теряю.

— В очередной раз вскрыла себе вены, — ответила мать и заплакала. — Почему она так со мной поступает? Неужели я мало настрадалась?

— Она так поступает не с тобой, а с собой, — возразил я.

— Сделаю вам выпить, — сказала Салли и ушла в дом.

Мать вынула из сумочки платок и вытерла слезы.

— По-моему, этот психиатр — еврейка, — рассуждала она. — Очень характерная фамилия. Возможно, Арон ее знает.

— Мама, Арон родился в Южной Каролине. Если он еврей, это еще не значит, что ему знакомы все евреи Америки.

— Но он умеет наводить справки. Узнать бы, что она за птица. Семья Арона осведомлена о таких вещах.

— Если она еврейка, то в семье Арона, конечно же, есть на нее досье.

— Том, не надо добивать меня своим сарказмом. Думаешь, мне сейчас легко? Что, по-твоему, я должна испытывать, когда мои дети творят с собой такие ужасные вещи? Ощущаю себя хуже некуда. Ты даже представить не можешь, как люди из приличного общества будут смотреть на меня, когда все узнают.

— Ты поедешь в Нью-Йорк?

— Ох, Том, это невозможно. Мне сейчас так тяжело. В субботу мы устраиваем званый обед, запланированный еще несколько месяцев назад. Мы сильно потратились. Уверена: Саванна в хороших руках, мы вряд ли можем что-то для нее сделать.

— Находиться рядом — это уже кое-что. Ты никогда этого не понимала, мама.

— Я пообещала психиатру, что, возможно, приедешь ты, — осторожно, с надеждой в голосе произнесла мать.

— Ну естественно!

— У тебя сейчас нет работы. Не нужно отпрашиваться, объяснять.

— Моя работа — искать работу.

— Зря ты не согласился продавать страховки. Ошибочное решение, хотя ты и не спрашивал моего совета.

— Откуда ты вообще об этом узнала?

— От Салли.

— Неужели она проболталась?

— Салли очень за тебя беспокоится. Мы все беспокоимся, Том. Не жди, что она всю жизнь будет тащить тебя на своем горбу.

— Это тоже она тебе сказала?

— Нет. Это лично мое мнение. Взгляни фактам в лицо. Пока ты живешь в Южной Каролине, тебе не устроиться ни учителем, ни тренером. Нужно начинать заново, подниматься с самого дна. Работодатели должны видеть, что ты чего-то стоишь. Тогда один из них даст тебе шанс.

— Тебя послушать — так я вообще всю жизнь бездельничал.

Мне хотелось спрятаться от материнского взгляда. Я устал от этого разговора и не мог дождаться сумерек. Скорее бы солнце село.

— Прошло слишком много времени с твоей последней работы, — продолжала мать. — Любая женщина перестает уважать мужчину, который не приносит денег. Поверь мне. Салли — просто ангел, но она не будет вечно кормить семью, пока ты сидишь на крыльце и размышляешь о жизни.

— Мама, я все время хожу на собеседования. Количество компаний уже перевалило за семьдесят.

— Мой муж может тебя пристроить. Он предлагал найти тебе место в бизнесе.

— Ты же знаешь, я не могу принять помощь от твоего мужа. Хоть это пойми.

— Не понимаю я этого! — повысила голос мать. — И вообще, почему я обязана это понимать? Вся твоя семья страдает из-за того, что ты не в состоянии оторвать свой жирный зад от стула. Мой муж это видит. Он хочет помочь не тебе, а Салли и девочкам, положить конец их страданиям. Они достаточно намучились с тобой. Да, мой муж знает, как ты его ненавидишь, и тем не менее готов протянуть руку.

— Рад, что ему известно о моей ненависти.

На крыльцо вернулась Салли с двумя бокалами. Один предназначался моей матери, второй — мне. Я испытывал сильное желание выплеснуть содержимое и вгрызться зубами в стекло.

— Том мне рассказывает, как сильно ненавидит меня и все, что мне дорого.

— Неправда. Речь шла о твоем муже. К тому же ты сама меня спровоцировала, подняв эту тему.

— Я всего лишь намекнула, что ты болтаешься без дела. Том, это тянется уже второй год. Времени более чем достаточно, чтобы человек с твоими способностями что-то где-то себе подыскал. Думаешь, Салли приятно содержать взрослого мужчину, у которого руки и ноги на месте?

— Довольно, Лила, — сердито прервала ее Салли. — Вы не имеете права говорить за меня.

— Я пытаюсь ему помочь. Неужели ты этого не понимаешь?

— Нет. Такой помощи я не понимаю и никогда не пойму. Так не помогают.

— Салли, завтра мне придется поехать в Нью-Йорк, — сообщил я жене.

— Уже догадалась, — ответила она.

— Том, обязательно передай Саванне, как я ее люблю. Передашь?

— Обязательно, мама.

— Она тоже настроена против меня, — всхлипнула мать.

— Мама, мы не настроены против тебя.

— Не ври. Настроены. Думаешь, я не ощущаю твоего презрения? Не чувствую, как ты меня ненавидишь за то, что в кои-то веки я стала счастливой? Вам всем нравилось, что я страдаю в браке с вашим отцом.

— Нам это совсем не нравилось, мама. У нас было отвратительное детство, которое перекинуло нас прямиком в отвратительную взрослую жизнь.

— Пожалуйста, остановитесь, — взмолилась Салли. — Перестаньте издеваться друг над другом.