Виктория Холт - Принц-странник

Шел четвертый год Великого мятежа. Жаркий июльский день клонился в вечеру; трава по берегам реки побурела от зноя, листья кустарника и вдеты были припорошены пылью.

Маленькая процессия из двух мужчин и двух женщин брела по дороге. Одна из женщин — горбунья — бережно несла на руках спящего ребенка; по лицу ее стекал пот. Чуть не споткнувшись о камень и угодив ногой в одну из бесчисленных выбоин, она встала как вкопанная, утирая пот не поднимая головы.

Чуть отдышавшись, она спросила:

— Далеко ли еще до трактира, Том?

— За час должны поспеть.

— Выходит, до сумерек еще есть время, — сказала другая женщина. — Давайте передохнем, все-таки нелегко тащить мальчика.

— На несколько минут можно, — кивнул Том.

— Только если ты уверен. Том, что мы успеем затемно, — снова заговорила горбунья. — С заходом солнца на дорогу выходят грабители.

— Нас четверо, — заметил Том, — да и вид у нас слишком убогий, чтобы заинтересовать разбойников. Но Нелл права: время есть, поэтому передохнем и снова в дорогу!

Они сели на берегу. Нелл сняла башмаки и, морщась от боли, оглядела опухшие ноги, а горбунья осторожно уложила ребенка на траву. Взмахом руки она остановила товарищей, готовых броситься ей на помощь; казалось, ей не хотелось, чтобы кто-то кроме нее прикасался к ребенку.

— Тут удобнее всего, — сказал Том горбунье, — можно хотя бы к кусту прислониться.

Но горбунья только покачала головой и с упреком посмотрела на него. Том улыбнулся и сам занял предложенное им место.

— Не пройдет и суток, и мы в Дувре, — сообщил он.

— Зови меня Нэн, когда обращаешься ко мне, — сказала горбунья.

— Да, конечно… Нэн…

— Не забывай всякий раз называть меня Нэн. Это уменьшительное имя от Нанетты. Спроси мужа, если не веришь. Я правильно говорю, Гастон?

— Да, правильно… Нэн — уменьшительное от Нанетты.

— Именно так меня и зовут.

— Да, Нэн, слушаюсь, Нэн, — сказал Том.

— Идет кто-то, — торопливо сообщила Нелл. Все замолчали, прислушиваясь к звуку шагов. На дороге показались мужчина и женщина с узелками в руках, и горбунья, повернувшись к спящему на траве ребенку, накрыла его правой рукой. Одежда приближавшейся пары выдавала людей более зажиточных, но тоже из низов. Мужчина, из-под коротко остриженных волос которого торчали розовые оттопыренные уши, был, по-видимому, мелким торговцем. Его полная, колыхающаяся подруга задыхалась и обливалась потом, изнемогая от жары.

— Вот как делают нормальные люди, — проворчала она. — Сели на обочине и отдыхают. Как хочешь, но я тоже сяду и ноги не сдвину, пока не отдышусь.

— Китти, идем дальше, — сказал мужчина. — Если мы хотим поспеть в Тонбридж к экипажу, надо спешить!

— У нас еще вдоволь времени, и ноги у меня не железные.

Толстуха с блаженной улыбкой шлепнулась на траву, и ее супругу ничего не оставалось, как последовать ее примеру — стоять на солнцепеке и ругаться было слишком утомительно.

— Да хранит вас Бог! — обратилась толстуха.

— Да хранит вас Бог! — нестройно ответили Том и его спутники, не отрывая глаз от противоположного берега. Они были явно не настроены на беседу, но Китти была из тех кумушек, которые умеют развязать язык даже немому.

— Какой хорошенький ребеночек! — сразу заговорила она.

Горбунья улыбнулась и, не поворачивая головы, кивнула.

— У меня слабость к маленьким девчушкам…

— Это мальчик, — перебила Нэн; она говорила с отчетливым акцентом.

— Вы говорите как иностранка, — сказала женщина.

— Я француженка, мадам.

— Француженка? — Мужчина, презрительно фыркнув, окинул взглядом всю четверку. — Не очень-то мы тут жалуем французов.

Его жена по-прежнему улыбалась.

— Ли хочет сказать, — охотно пояснила она, — что с женитьбы короля на француженке все и началось, и вон она до чего его довела! Ты ведь это хотел сказать. Ли?

— А теперь она где? — возвысил голос Ли. — Во Франции! Небось крутит шуры-муры и целыми днями танцует. Хорошей же женой нашему королю Карлу она была — в такую заварушку его втянула!

— Мне очень жаль, что королева тоже была француженкой, — сказала Нэн. — Что до меня, то я есть бедная женщина. Мой муж — вот он, и ребенок, и эти двое — мы все ходить в Дувр, чтобы присоединяться к нашему господину. А бедняк во Франции и бедняк в Англии бывать почти одно и то же.

— Вот уж точно, не в бровь, а в глаз, — поддакнула толстуха.

— Хозяин или хозяйка говорить: «Ходить туда, ходить сюда!», а слуги иметь повиноваться, даже если для этого ездить в другую страну. Мой муж есть камердинер господина. Ведь так оно есть, Гастон?

Гастон подтвердил ее слова — английским он владел еще хуже своей жены.

— Мы все служим одному господину, — встряла Нелл.

— Э-э! — махнул рукой Ли, — в этой стране еще долго будет кавардак. Перемены начнутся, когда парламент возьмет верх. Мы — за парламент, как и положено беднякам. А вы за парламент?

— Прошу прощения? — переспросила горбунья.

— За парламент? — повысил голос Ли.

— Все равно не разбирать. Уж вы меня извинять, я не есть англичанка. Ли повернулся к Тому.

— Вы тоже француз?

— Нет, я англичанин.

— Тогда вы должны думать так же, как и я.

— А сколько лет ребенку? — снова вмешалась в разговор жена Ли.

— Ему есть два года, — сказала горбунья, непроизвольно кладя на ребенка руку.

— Какая чудесная и белая у вас ручка, — сказала женщина и с гримасой отвращения посмотрела на свою огрубевшую, со сломанными ногтями руку.

— Она горничная леди, — пояснила Нелл.

— Неужели? Та, что одевает, завивает волосы и пришивает кружева? Да, тут поневоле привыкнешь к светской жизни.

— Светской жизни? — спросила горбунья. — А что это есть?

— Ну, высшее общество, балы и маскарады, — пояснил Том.

— Веселящиеся леди и джентльмены в окружении голодных бедняков, — добавил Ли.

— Мне очень жаль, что это есть так, — серьезно сказала горбунья.

— А вас-то кто в чем обвиняет? Просто в такие , времена, как сейчас, бедным лучше держаться вместе.

— Мы сейчас идти в Дувр, чтобы присоединяться к семье господина.

— Пешком? — поразился Ли. — С ребенком на руках?

— Вот так-то богатые относятся к своим слугам, — добавила его жена.

— Мы должны быть там завтра, — сказал Том, — чтобы успеть привести в порядок дом. Так что времени у нас в обрез.

— Хорошее обращение со слугами, нечего сказать, — продолжала ворчать женщина. — До Дувра — пешком! А откуда вы идете?

— Ну, — начал Том, но горбунья его опередила:

— Из Лондона.

— И всю дорогу — с ребенком на руках?

— Ребенок есть мой… мой и мужа. Мы бывать рады с ним не разлучаться, — сказала горбунья вместо ответа.

— Вот что, — сказал Ли, — вам обязательно нужно сесть на экипаж. Мы как раз идем в Тонбридж, чтобы сесть на экипаж.

— Ли такой путешественник! — с восхищением сказала жена.

— Да. Вряд ли нужно пояснять, что это будет не первое мое путешествие в экипаже. Однажды я даже ездил из Холборна в Честер, путешествовал целых шесть дней. Две мили в час по полпенни за милю. Извозчик правит лошадьми, а ты сидишь себе на соломе как какой-нибудь лорд. Это так чудесно — путешествовать! Тес!.. Сюда, кажется, кто-то скачет.

Горбунья завертела головой, рука ее вновь накрыла спящего ребенка. Несколько секунд все молчали, пока стук копыт не стал громче, и на дороге показалась группа всадников. Простая одежда и волосы, еле-еле прикрывавшие уши, выдавали их принадлежность к армии парламента.

— Да хранит вас Бог! — крикнул Ли.

— Да хранит тебя Бог, друг! — ответил первый из всадников.

От пыли, поднятой копытами, горбунья закашлялась; ребенок проснулся и захныкал.

— Все хорошо, — забормотала горбунья, — все хорошо, спи дальше.

— Говорят, — подала голос жена Ли, — что король недолго продержится, а потому он и убежал в Шотландию. После того как его разбили под Нейзби, шансов на успех не осталось. Лучше всего, если бы он отправился к своей жене француженке во Францию.

— А если ему не захочется покидать страну? — спросил Том.

— Лучше отправиться во Францию, чем в мир иной, — захохотал Ли.

Тем временем ребенок сел и начал с открытым неудовольствием разглядывать чету Ли.

— Все хорошо, мое сердечко, — поспешно сказала горбунья и, обвив рукой малыша, попыталась прижать к себе его хорошенькое личико.

— Нет, нет, нет! — закричал ребенок, уворачиваясь.

— Ого, с характерцем, — сказала жена Ли.

— Очень вспыльчивый, — согласилась горбунья.

— Видать, избаловали вы его, — сказал Ли.

— А можно на него взглянуть, — спросила его жена и, не дожидаясь ответа, схватила ребенка за локоть. Тот попытался стряхнуть ее руку, но она только рассмеялась, чем, по-видимому, еще больше разгневала маленькое создание.

— Эй, баловник, — сказала женщина, — как же ты вырастешь в хорошего солдата, который будет сражаться за генерала Ферфакса? Как тебя зовут?

— Принцесса, — надменно ответил ребенок.

— Принцесса? — воскликнул Ли. — Какое странное имя для маленького мальчика.

— Он есть Пьер, месье, — быстро отозвалась горбунья.

— По-английски это бывать Питер, — добавил Гастон.

— Он нехорошо говорить по-английски, — продолжала горбунья, — часто путать в словах. Иногда мы говорить с ним на родном языке, иногда на английском, а наш английский, как вы наверное замечать, мадам, бывать не очень правильным.

— Принцесса, — повторил ребенок. — Я принцесса!

Установилось молчание; все смотрели на ребенка. Чета Ли — в недоумении, остальные четверо — как будто их лишили жизни. Вдалеке замолкал стук удаляющихся лошадиных копыт. Как будто придя к какому-то решению, горбунья встала и твердой рукой взяла ребенка.

— Мы есть идти, — сказала она. — Мы не успевать до темноты к нашему ночлегу, если оставаться здесь еще. Пойдемте, друзья. И счастливого вам обоим пути. Всего хорошего. Спасибо за компанию.

Три ее спутника поднялись, сгрудившись вокруг ребенка.

— Счастливого пути, — пробормотали муж и жена.

Ребенок повернулся, чтобы бросить на них последний взгляд, большие черные глаза сердито сверкнули, а с губ сорвались слова:

— Принцесса! Я принцесса!

Какое-то время они шли не разговаривая. Чтобы двигаться быстрей, горбунья взяла ребенка на руки.

Когда семейная пара скрылась с глаз, Нелл сказала:

— Я уже собиралась бежать.

— Вот тогда бы мы точно пропали, — сказала горбунья. — Это было бы худшее, что мы могли сделать.

— Если бы можно было растолковать… ему!

— Я не раз радовалась тому, что он еще такой маленький… И в то же время слишком маленький, чтобы ему можно было что-то объяснить.

Ребенок, уловив, что речь идет о нем, стал с интересом прислушиваться. Заметив это, горбунья сменила тему разговора:

— А чем нас там покормят, в твоем трактире, Том?

— Ну, я так думаю, будет утка или бекас… или оленина. А может быть, миноги и осетр…

— Мы должны твердо помнить наши роли, — сказала горбунья.

Ребенку захотелось, чтобы снова заговорили о нем, и маленькие ручки заколотили по горбу.

— Нэн, Нэн, — говорило дитя. — Грязная Нэн!

Не люблю грязную Нэн!

— Тише, золотце, тише, — понизив голос, сказала горбунья.

Когда четверка добралась до трактира, начало смеркаться, и это им было даже на руку: при дневном свете они чувствовали себя неуверенно, да и ребенок к тому времени уснул.

Том прошел во двор и отыскал хозяина. В ожидании попутчика трое остальных стояли под вывеской.

— Может, не стоило заходить сюда, — сказала Нелл. — Сделали бы себе постели под изгородью — и порядок!

— Ничего страшного не будет, — пробормотала горбунья. — И вообще, чуть свет, мы уйдем.

Наконец Том кликнул их: он стоял вместе с хозяином.

— Так это, значит, вы, — сказал тот. — Две женщины, два мужчины и мальчонка. Вообще-то я не принимаю на постой бродяг и извозчиков. Мой трактир для людей высшего разряда.

— Мы заплатим, — быстро сказал Том.

— Каждый день, приходят-уходят, уходят-приходят, — продолжал хозяин. — Только что перед вами здесь останавливался полк солдат.

Том вынул кошелек и показал его содержателю трактира.

— Платим заранее, — сказал он. — Мы устали и проголодались. Давайте тут же, не сходя с места, обо всем договоримся.

— Хорошо, отлично, — согласился хозяин. — Что будете есть? Ужин за общим столом обойдется вам в шесть пенсов на человека.

Том бросил взгляд на горбунью, и та сказала: