– Одного поля?! Что за выражение! Если вы вообразили себя среди бродячих музыкантов, то будьте готовы потанцевать.

Меркуцио выставил перед собой рапиру, чтобы подчеркнуть свои слова действием.

– Вот мой смычок, которым я заставлю вас поплясать.

Вокруг нас уже собралась толпа зевак: здесь были в основном бездельники и дурни, но попадались и хорошо одетые зажиточные горожане, и даже дворяне, окруженные своей свитой, – все они с упоением глазели на разворачивавшуюся перед ними трагедию. Впрочем, не трагедию – фарс: Тибальт понимал, что все козыри у него на руках, и его взгляд, брошенный на меня, говорил о многом. Это были лишь первые шаги в смертельно опасном и очень серьезном танце.

Мы не могли победить – и я знал это. Это было безумие, но Меркуцио находился словно в горячке и смотрел на Тибальта так, будто именно в нем заключалось лекарство от его болезни.

– Тут слишком много посторонних глаз, – сказал я им обоим. – Давайте найдем более уединенное место. А еще лучше – давайте остынем и разойдемся. Меркуцио…

Он оттолкнул меня прочь и сделал выпад навстречу Тибальту.

Все было еще серьезнее, чем я думал.

Тибальт не отступил назад – но пока и не ответил. Пока.

– Глаза для того и даны, чтобы смотреть, – заявил Меркуцио и обвел Тибальта оценивающим обидным взглядом с головы до ног. – Пускай глазеют, на здоровье. Я не сдвинусь с места.

Тибальт засмеялся, белые зубы сверкнули, словно острое лезвие.

– Брак изменил вас, однако. Интересно – насколько? Может ли женщина сделать из вас мужчину?

Меркуцио издал нечто среднее между рычанием и проклятием и кинулся на него, но я удержал его, хотя кровь у меня закипала в жилах, понуждая меня вступить в бой, ударить, покончить наконец с ним и его наемниками. Покончить с угрозой моей тщательно хранимой тайне.

Я вдруг заметил в толпе цвета Монтекки и обрадовался было, решив, что это Бальтазар прибежал прикрыть нас, – но нет. Это был не Бальтазар. И не наемники, которые могли бы защитить нас. И не союзники, которые могли бы помочь нам.

Это был Ромео. Один.

Мой кузен, которого я так искал, выбрал самый неподходящий момент для своего появления – и все же он не повернул назад: после краткого раздумья он вышел вперед, подняв пустые руки, спокойный и с почти ангельским выражением лица.

Что же, я ведь хотел его найти. И я его нашел. Правда, худшего места и времени для этого я и представить себе не мог.

– Наконец-то! – Тибальт тут же отступил от Меркуцио. – Мир вам, синьор. Вот идет тот, кто мне нужен.

– Пусть меня повесят, синьор, если он одет в вашу ливрею. Если вы побежите – он будет вас преследовать… наверно, именно это делает его нужным вам человеком! – Меркуцио не оставлял попыток вывести Тибальта из себя, но взгляд Тибальта был прикован только к Ромео. Если раньше в этом взгляде читалась злоба – то теперь она превратилась в настоящее бешенство, в гнев, абсолютный и граничащий с безумием.

– Ромео, – проговорил Тибальт, быстро сокращая расстояние между ними. Мой кузен уже должен был потянуться за мечом – но не делал этого. Он по-прежнему держал руки открытыми. – Чувство, которое я к вам испытываю, лучше всего определяется следующими словами: вы негодяй!

Ромео поднял руки еще выше, и улыбка его казалась искренней:

– У меня есть причина простить вам такое приветствие. Я не негодяй и поэтому не скажу ничего в ответ. Вы меня совсем не знаете.

Он попытался пройти к нам, но Тибальта не устраивал мирный исход дела: он сделал выпад вперед и сильно пихнул моего кузена в приступе гнева:

– Это не извиняет того оскорбления, которое вы нанесли мне и моей семье. Повернитесь и деритесь!

– Я ничем не оскорбил вас. Я люблю вас больше, чем вы можете себе представить, пока не узнаете причин. – Лицо Ромео… оно светилось, словно у мученика, который готовился взойти на крест. Глядеть на это было просто невыносимо. – Дорогой Капулетти… это имя я теперь люблю так же, как свое. Думаю, вас удовлетворит вот это.

И он попытался обнять Тибальта Капулетти, который отпрянул от него, как от зачумленного. И это было еще отвратительнее, чем нападки Тибальта. Пока я звал Ромео, пытаясь предупредить его, Меркуцио взмахнул своим мечом, и раздался звук, с которым сталь клинка рассекает воздух, а еще испуганный вздох, прокатившийся по толпе, – только это и звучало у меня в ушах.

Тибальт повернулся к Меркуцио – навстречу настоящей опасности.

– Ромео, это просто срам, – сказал Меркуцио. – Унизиться и подчиниться ради мира? Давай, Тибальт, охотник на крыс, ты будешь сражаться?

Толпа вокруг нас стала плотнее и оживленнее, я чувствовал исходящие от нее запах пота, и страх, и возбуждение. Я не вступал в бой – пока не вступал. Шанс, что мы сможем уйти отсюда живыми и потом убить Тибальта где-нибудь в менее публичном месте, еще оставался. Я все еще колебался – и это, возможно, стало моей роковой ошибкой.

– Что, Меркуцио? Чего тебе надо от меня? – спросил Тибальт и сделал грубый, уничижительный жест, которым подзывают шлюху – так, чтобы ни у кого не оставалось сомнения в том, что он хочет оскорбить Меркуцио. Зеваки вокруг начали смеяться, а лицо Меркуцио помертвело, стало чудовищно бледным, в то время как его черные глаза зажглись адским огнем.

– Славный Принц Кошек, я не хочу ничего, кроме одной из твоих девяти жизней, а не будешь вежливее – заберу и оставшиеся восемь! Защищайся же, пока я не обрезал тебе уши!

Тибальт перестал наконец паясничать и сказал холодно:

– Я к вашим услугам.

И обнажил свой меч.

Они медленно закружили друг против друга, скрестив мечи, лязгнувшие, словно серебряные ложки, я видел, что Тибальт двигается словно кошка – недаром мы всегда так его называли… мягко, быстро и опасно. Меркуцио прекрасно владел оружием, он был силен и ловок, но он был пьян и эмоции в нем сейчас зашкаливали, слишком сильный огонь пожирал его изнутри, в то время как Тибальт казался мертвенно, убийственно холодным. Тибальт сделал выпад вправо, Меркуцио с трудом отразил удар, чуть не споткнувшись. Было очевидно, на чьей стороне сила, если дело дойдет до настоящего боя.

Ромео тоже это понимал, он снова решительно выступил вперед:

– Славный Меркуцио, опусти свой меч.

Но никто из них двоих не отреагировал на эти слова – они их даже, кажется, не слышали, настолько были сосредоточены друг на друге. Я почувствовал вдруг ужасное, безнадежное раздражение: на Ромео – за то, что все это из-за него; на Меркуцио – за то, что ведет себя так глупо и вызывающе; на себя – за то, что не могу все это остановить и предотвратить.

Тибальт неожиданно бросился в атаку, целясь прямо в грудь Меркуцио. Хотя и не слишком уверенно, но тот отразил этот удар и попытался продырявить бедро Тибальта ударом, подобным тому, что я нанес Роггочо, – если бы это удалось, Тибальт погиб бы на месте от потери крови. Но не получилось: Тибальт, Принц Кошек, легко уклонился от удара, зарычал, развернулся и нанес моему другу удар по правой руке. Не сильный, просто тонкая красная полоса на белом льняном рукаве… но этого было достаточно, чтобы понять: смерть рядом… она совсем рядом.

Ромео оттолкнул меня в сторону и вытащил свою рапиру.

– Бенволио, мы должны выбить у них оружие! Мы должны остановить это… Тибальт, Меркуцио – герцог строго запретил любые уличные поединки… Прекратите! Тибальт! Меркуцио!

Я вытащил меч, но было поздно… слишком поздно… слишком.

Меркуцио атаковал, и пьян он был или нет, одолевали его демоны или нет, но только он должен был убить Тибальта тем ударом, который нанес, но промахнулся – и только потому, что Тибальт в этот момент поскользнулся на нечистотах на мостовой, чуть не упал и поэтому в момент удара оказался не там, где должен был бы оказаться. Случайность. Не больше.

Ромео, видя, что сейчас прольется чья-то кровь, бросился между ними и широко разбросал руки, повернувшись лицом к Тибальту. Чего он хотел этим добиться – я не знаю: может быть, хотел занять место Меркуцио в поединке, а может быть – просто остановить бой. Но это не возымело действия. Тибальт уже занес руку для ответного удара, и я похолодел, глядя, как его стальной клинок, поблескивая, летит вперед, точный и безжалостный, прямо в грудь Ромео. Но этот удар предназначался не Ромео…

Почти наполовину рапира Тибальта вошла в грудь Меркуцио из-под руки Ромео.

Губы Меркуцио приоткрылись, он издал негромкий удивленный крик, и оружие выпало у него из руки. Тибальт выглядел потрясенным не меньше, чем его жертва, он медленно вытащил свою рапиру из раны на груди моего друга. Она вышла с отвратительным чавканьем, смешанным со звуком ломающейся кости, и из раны хлынула кровь – точно такого же оттенка, который украшал одежду Капулетти, который носил Тибальт на своем камзоле и шляпе, который красовался на рукавах Петруччио и на его плаще, когда он подбежал, чтобы увести Тибальта прочь. Я не слышал, о чем они говорят: мои уши воспринимали только прерывистое, мучительное дыхание Меркуцио и звук, с которым его кровь толчками выплескивалась из груди на камни мостовой. Я не думал о том, что могу не успеть, когда он начал падать, – я просто одним прыжком оказался рядом с ним и подхватил его.

И Ромео был рядом со мной, бледный как смерть, с лицом, окаменевшим от ужаса, оттого, что его попытка восстановить мир закончилась так ужасно.

На губах Меркуцио выступила розовая пена, но он все еще мог говорить. С гримасой, которая должна была обозначать улыбку, он прохрипел:

– Бенволио, мне больно… – В голосе его звучало удивление: – Проклятие на оба ваши дома… на оба… ваши… дома… – Повторенные дважды, эти слова звучали поистине ужасно. Глаза его расширились и округлились, и он вдруг тяжело осел на моих руках. – Я умираю… Он ушел? Сбежал?

– Это не имеет значения, – сказал я. Мое дыхание было слишком частым, свет вокруг был слишком ярким, а сердце у меня стучало, словно барабан. На губах я чувствовал странный привкус – то ли крови, то ли пота, то ли того и другого разом. – С тобой все будет хорошо.

Он оскалил зубы, изобразив что-то слишком болезненное и слишком мрачное, чтобы это можно было называть улыбкой:

– Да, да, всего лишь царапина, но этого вполне хватит. А где мой паж?

У него не было пажа… у него не было никого… никого, кроме нас двоих, стоящих на коленях в луже его крови и поддерживающих его. Ромео схватил пробегающего мимо мальчишку и закричал, выворачивая ему ухо:

– Лекаря! Быстро беги за лекарем! – Потом он повернулся к Меркуцио и тоже сделал попытку улыбнуться: – Мужайся, друг. Рана не может быть очень глубокой. Все не так страшно.

– Конечно, она не так глубока, как колодец, не так широка, как двери церкви… но с меня хватит и такой, – ответил Меркуцио. Он зашелся влажным, булькающим смехом, который звучал совсем как предсмертный хрип. – Если придете справиться обо мне завтра – найдете меня уже совсем серьезным господином. Я не слишком задержусь в этом мире, друзья мои… – Острая боль заставила его замолчать, его тело выгнулось, кулаки сами собой сжались и задрожали, как будто он хотел вызвать на поединок саму смерть. Лицо его исказилось в агонии, а потом глаза его внезапно открылись еще шире, Меркуцио схватил меня за воротник и привлек к себе – так близко, что я чувствовал его горячее, лихорадочное дыхание на своем лице: – Проклятие на оба ваши дома… послушай меня, Бенволио… я прошу прощения…

Что бы он ни имел в виду – новая волна боли заставила его замолчать, и, корчась и теряя сознание от боли, он вдруг начал бормотать:

– Собака, крыса, мышь, кошка… зацарапать человека до смерти!.. Хвастун, дурак, мерзавец, который дерется как по книжке… какого черта ты влез между нами? – В его голосе внезапно зазвучала ребяческая обида и раздражение, когда он поймал потрясенный взгляд Ромео. – Меня ранили из-под твоей руки!

– Я… я хотел… помочь, – прошептал Ромео. – Я думал, будет лучше…

– Отнеси меня куда-нибудь, Бенволио, я слабею… Проклятие на оба ваши дома… они сделали из меня корм для червей… оба ваши дома…

Он вцепился в мой воротник так крепко, что я даже решил, что он хочет меня задушить.

– Оба ваши дома, ты понимаешь?! Это проклятие… О Господи, забери меня к себе…

Я не мог позволить ему умереть посреди улицы, на глазах у зевак. Ромео, казалось, застыл и не был ни на что способен, поэтому я поднялся, взял Меркуцио на руки и пошел через площадь. Был ли он тяжел – должно быть, был! – я не знаю: я не чувствовал его веса на своих руках. Я чувствовал только горячее, всепоглощающее желание не дать ему умереть на мостовой или на моих руках, желание устроить его поудобнее…

– Бенволио… – Голос Меркуцио был так тонок, слаб и тих, что я не нашел в себе сил взглянуть на него.

– Тише, – сказал я. – Я несу тебя домой. Твой отец вызовет лекаря.

– Не надо лекаря. И отца у меня нет, – прошептал он. Хотя я не смотрел на него, я все же краем глаза видел, какое у него бледное, бескровное лицо, видел блестящие красные ручейки, все еще текущие по его камзолу и горячими, влажными каплями падающие на мою грудь. – Лекарь уже излечил меня своим острым клинком. Ты знал, что Тибальт так искусен в фехтовании? Одним ударом, чисто… – Казалось, он и впрямь испытывает что-то вроде восхищения. – Я всегда насмехался над ним, а он доказал свое превосходство…