Плеск воды.

– Иса… Иса, прости меня.

Он молчал. Соня чувствовала, что слезы уже потоком текут по щекам, но больше не издала и звука. Она хотела быть с Исой – всю жизнь, не расставаясь ни на миг. Иса – родной. Разве имеет значение, богат или беден тот, кто родной тебе? Красив или уродлив… Умен или глуп. Нет, не имеет никакого значения. Уже нельзя от него отказаться… Как нельзя отказаться от отца с матерью, от собственного ребенка… От собственной судьбы.

Еще Соня поняла, что ее чувства к Исе перешли на какой-то иной, новый этап. Раньше она была влюблена, теперь – любила. Раньше она могла только разрушать, теперь – созидала…

С Исой она была самой собой. С Исой она могла стать сильнее, лучше.

Только вот чувствовал ли он то же самое?.. Ведь Соня бросила Ису в трудный для него момент… Сбежала. Встречалась с каким-то там Фредом… Впрочем, Соня уже ничего не помнила о тех днях, проведенных без Исы. Ничего и никого. И вообще… Из-за чего они там с Исой поссорились, почему она обиделась? С кем встречалась? Какая разница!

Если бы и Иса думал так же! Если бы он тоже любил ее – вопреки разуму – ее, Соню, такую инфантильную, эгоистичную, капризную, нетерпимую, такую несовершенную…

– Иса… – едва слышно прошептала Соня.

Иса положил на деревянный настил специальный ковшик, которым брал пробы воды. Шагнул к Соне.

– Я тебя люблю! – прошептала она. – Я не побоялась – ночью к тебе приехала… Ни к кому бы не приехала, ни у кого не стала бы просить прощения…

– И что, я должен это оценить? – без всякого выражения произнес наконец Иса.

– Не надо ничего оценивать… – всхлипнула Соня. – Ты только скажи… ты меня – любишь? А?

– О господи… – пробормотал Иса. – И что мне делать? Нет, видно, правду говорят – от судьбы не уйдешь.

И он быстро подхватил Соню, обнял, прижал к себе – так сильно, что она едва не задохнулась. А сердце ее – едва не разорвалось от радости. Буквально.

– Ты такой хороший… – прошептала она, тоже изо всех сил обнимая его. – Я без тебя не могу… Я без тебя умру, знаешь?

– Тут уж одно из двух – либо ты без меня умрешь, либо я с тобой.

– Иса!

– Да шучу я, шучу… – он поцеловал ее. – Назначим новый день…

– Какой день?

– Свадьбы. Вот какой! – он целовал без остановки.

– Погоди… – Соня попыталась его остановить. – Иса, погоди… Это все неважно! Я буду с тобой всегда… Как там говорят? В радости и в горе.

– В здравии и болезни!

– Все будет у нас… Не сейчас, так потом…

– Где ты была? Что ты делала? – вдруг с нетерпеливой ревностью спросил он.

– Я не помню.

– Так не бывает… – сердито-печально засмеялся он. – Ты маленькая лгунья.

– А зачем ты кричал на меня? Мне было так больно…

– Прости, прости… – опять объятия и поцелуи, слезы и смех.

Пожалуй, теперь уже оба они – и Иса, и Соня – решительно не помнили, из-за чего они поссорились. Они только удивлялись тому, что столько дней были не вместе. Поцелуи, словно вода, смывали все прошлые обиды.

После исступленных поцелуев они вдруг замерли, глядя друг на друга.

– Принцесса… – едва слышно произнес Иса. Коснулся кончиками пальцев ее лица. – Какая ты нежная… красивая… я красивее не видал. Никогда.

– И ты красивый! – она облизнула губы. Его смуглое, цыганское лицо… Мелкие завитки волос – до плеч, «вечная» щетина… Все в Исе вызывало у Сони желание. Какой там Фред… Старый, лысый сатир, да и только! Кощей Бессмертный! Пусть едет в свои момбасы-канзасы, там себе жену ищет…

* * *

Соня проснулась от того, что смеялась. Но что ей снилось, она не запомнила… Села в кровати, щурясь от солнца и все еще бессознательно улыбаясь. Наверное, вот так она просыпалась в детстве, совсем маленькой девочкой… Дети часто просыпаются с улыбкой. Исы не было – он рано утром уехал по делам.

Соне было так хорошо, что она решительно не знала, чем ей заняться. Она словно боялась расплескать эту радость, растратить ее на мелочи… Но заниматься надо было – в первую очередь нарисовать очередной макет для кондитерской фабрики «Б. Чиркунов». Что-то там про осенние цветы… Хотя до осени было еще целое лето!

…Соня умылась и, не завтракая, села за стол – на голодный желудок ей всегда лучше работалось.

Открыла контейнеры с гуашью, придвинула к себе лист картона… Обычно она рисовала с натуры, и рисунки ее отличались строгим натурализмом. Таковы правила. Кондитерской фабрике «Б. Чиркунов» абстракции не требовались! Но в этот раз невозможно было соблюдать серьезность. Соня, больше дурачась, чем рисуя всерьез, с ходу намалевала оранжевые фантастические цветы с сиреневыми листьями. Потом синие лианы какие-то… Разноцветные птицы. Бабочки. Чьи-то странные глаза прятались за листьями – с золотой радужкой, узким – кошачьим! – зрачком. Страшные и красивые глаза – они наблюдали за всем этим буйным разноцветьем.

Краски Соня выбирала яркие, кричащие, густые. Она не думала, рисуя, она просто водила кистью по бумаге – как хотелось. Конечно, баловство… Надо приниматься за заказ.

– Привет! – в окно заглянул Игорь. Как всегда, стесняющийся и раскованный одновременно. Ходячий позитив…

– Привет! – отозвалась Соня.

– Иса дома?

– Вечером будет.

– А… Что ты делаешь? Рисуешь?

– Ага… Правда, больше дурачусь. Вот, гляди, какая каля-маля получилась! – Соня показала ему свой рисунок.

– Ой. О-ой… Вакханалия красок! А это чьи глаза? Прямо мороз по коже от них…

– Не знаю, – пожала плечами Соня. – Так, просто.

Она хотела разодрать лист картона пополам, но Игорь закричал:

– Ты что? Не смей! Это чудо что такое… Отдай мне.

– На.

Соня протянула ему рисунок, Игорь кончиками пальцев взял лист за краешек – краска еще не высохла.

– Фантастика! – сказал Игорь, глядя на рисунок. – В этом что-то есть. Очень, очень сильно. Я, знаешь, всегда любил классику и реализм, но это…

– Спасибо, Игорь, ты очень добрый! – улыбнулась Соня, перегнувшись через подоконник. Солнце грело ей лицо. И тоже хотелось быть позитивной, раскованной.

– Я завидую Исе…

– Игорь, не надо.

– Нет, правда. Завидую белой завистью. Вы с ним как… у вас с ним так… вроде ничего особенного, а я за вас радуюсь. И грустно – оттого, что у меня такого нет.

– Игорь! – укоризненно воскликнула Соня.

– Знаешь, я понял, чьи глаза ты нарисовала сейчас!

– Чьи? – с интересом спросила Соня, разглядывая собственный рисунок.

– Это глаза бога.

– Ой! Ну ты скажешь!..

– Нет, точно… Бог смотрит, наблюдает – своими ли глазами или глазами какого другого существа… Не важно. Главное, от этого взгляда ничего не скроется, – он помолчал. – Я на стену повешу. Рамку сделаю. Все, пока. Не буду тебя отвлекать.

– Пока! – крикнула ему вслед Соня. – Рамочку попроще… Слышишь?..

Она вернулась в комнату – в коридоре звонил стационарный телефон.

– Алло?

– Алло. Это кто? – услышала Соня голос Валентины Прокофьевны.

– Здравствуйте, Валентина Прокофьевна! Это Соня!

– Соня? Соня, дай Ису.

– Исы нет. Он в отъезде. Что ему передать?

– Пусть мне новую антенну привезет. Старая упала. Сломалась, – в голосе тетки Исы сквозили страх и раздражение. Ну да, как она без телевизора…

– Я вам сама сейчас антенну привезу, – решительно произнесла Соня. – Часа через полтора буду…

Соня мудро решила не беспокоить Ису. У того и так дел невпроворот! А у нее, у Сони, куча свободного времени. Заказ еще может подождать…

Через полтора часа Соня уже подходила к дому Валентины Прокофьевны.

– Который час, девушка? – крикнул пожилой мужчина в пролетарских красных штанах, сидевший на лавочке у подъезда.

– Половина первого…

– Мерси! А какая погода будет, не слышали?

Соня не ответила. Очень привязчивый дядечка. Словоохотливый…

…Валентина Прокофьевна страшно обрадовалась приходу Сони. Антенну подключили, телевизор вновь заработал.

– Счастье-то какое… а то бы «Судебный час» просмотрела! – с облегчением вздохнула тетка.

– Я пошла тогда… – Соня улыбнулась.

– Иди… Да, а может, чаю?

– Нет-нет, побегу…

– Беги… А то я чего-то совсем… Этот чокнутый еще приперся… Беги, деточка.

– Какой чокнутый? – спросила Соня.

– Да этот… в красных штанах. Из дурдома.

– Да? – Соня мигом вспомнила дядечку у подъезда. – И чего ему надо?

– Шоколаду! Псих и есть псих. Спрашивал, не наш ли это родственник с ним в дурке лежал… От доктора! Ненормальных на улицу выпускают! Тс-с, «Судебный час» начался!

Валентина Прокофьевна прилипла к экрану, а Соня, сильно озадаченная, вышла из дома.

Дядечка в красных штанах все еще сидел у подъезда. Вытирал лысину платком, блаженно щурился. Секунду помедлив, Соня подошла к нему:

– Простите… Вы кого-то искали?

– Я? Да, искал, – мгновенно оживился, заерзал дядечка. – Я Бурдовский, Альберт Антонович. Бур-дов-ский, а не Бурдонский, и не Бурденко, это совершенно другие фамилии, но многие путают… Дело в том, что я лежал в Вышнегорской больнице, и моим соседом был некий старик, цыганистого вида…

«Цыганистого?!»

– Кто? – сразу насторожившись, спросила Соня.

– Вот в том-то и дело, что никто не знает, кто это! Он имени своего не помнит! Да вы садитесь, милая…

Соня послушно села рядом с Бурдовским. Она почему-то сразу подумала об отце Исы.

– Этот человек лет десять назад попал в больницу. С разбитой головой, и это… У него эта… амнезия.

– Да уж…

– Имени не помнил, ничего не помнил, говорил с трудом… Вещи посмотрели – никаких зацепок. При нем только книга была. Там же библиотека небольшая, при больнице… Эту книгу сразу туда отдали. И вдруг! Я эту книгу стал на днях читать, в очередной-то раз… а там, оказывается, адрес был! – бойко зачастил Бурдовский. – Я по этому адресу, а тут эта мымра… в двадцать первой квартире. И слушать не захотела!

– Вот что, – решительно произнесла Соня, почти ничего не поняв. – Я вроде как родственница мымры… Ой, то есть Валентины Прокофьевны. Так что вы мне лучше все расскажите.

Дядечка аж сглотнул от радости. Он, видимо, и не чаял, что кто-то с ним станет добровольно общаться. И, прокашлявшись, он пустился в подробнейший, очень бестолковый рассказ, с многочисленными отступлениями, философскими размышлениями, народными приметами и политическими лозунгами.

Предчувствие Соню не обмануло – в рассказе Бурдовского таилось нечто. То, ради чего стоило вытерпеть все эти ненужные подробности. Правда, Соне пришлось задавать уточняющие вопросы – это растянуло рассказ еще на один лишний час.

Но суть рассказа Бурдовского такова.

Бурдовский, постоянный пациент больницы с 1987 года (лежал там каждые два месяца, весной), был свидетелем того, как десять лет назад в Вышнегорскую психиатрическую больницу попал старик. Старик этот не помнил ни своего имени, ни прошлого – ничего. Видом – смуглый и «очень цыганистый» (выражение Бурдовского). Короче, приезжий из зарубежья – то ли ближнего, то ли дальнего…

Старик выглядел крайне истощенным и измученным. Худой, побитый, на грани дистрофии (тут Бурдовский произнес целый памфлет о последствиях разрушения Советского Союза, о лихих девяностых, волне иммигрантов из бывших республик и т. д и т. п., но этот памфлет можно с легкостью опустить). Старика назвали Будулаем – ну надо же было как-то к человеку обращаться!

При себе у Будулая ничего не было. Кроме книжки. Книжку, кстати, тогда же забрала добросердечная нянечка в больничную библиотеку – поскольку книг решительно не хватало, а как без чтения жить в казенном доме, скучно же… («Но, к счастью, добрые люди подарили телевизор «Самсунг» пять лет назад!» – очередное отступление Бурдовского на тему высоких технологий и почему-то японской робототехники.)

Так книга Будулая стала общественным достоянием. Название книги – «Два капитана», автор – лауреат Сталинской премии Вениамин Каверин (тут Соне пришлось выслушать долгое отступление на тему литературы вообще и соцреализма в частности).

Итак, этот Будулай был тихим, очень вежливым, кротким созданием. Всем помогал, особенно лежачим пациентам. «Аки ангел наш Будулай! Но ни хрена не помнил только».

Бурдовский, будучи человеком неугомонным и деятельным, пытался разыскать родственников Будулая. С помощью главврача больницы несколько раз давали объявления в газетах, один раз показали Будулая по местному телевидению, но толку – ноль. Так и жил Будулай в психиатрической больнице все эти десять лет. Память к нему не вернулась. А нынешней весной Бурдовский решил перечитать в очередной, то ли тридцать второй, то ли сорок шестой, раз бессмертное творение о дружбе, любви и предательстве В. Каверина. Стал читать, а книга в его руках и развалилась! Ветхая ж совсем стала…