— Госпожа де Шатонуар послала меня пригласить госпожу Жанну присоединиться к их дружескому вечеру у господина Орлеанского.

— Госпожа Жанна крепко спит и, судя по всему, не проснется до самого утра, так утомила ее дорога, — любезно, но твердо объяснил рыжий пират. — Равно как и ее компаньонка госпожа Нарджис, моя супруга. Передайте госпоже де Шатонуар наши глубокие извинения.

Дворецкий ушел.

— Если баронесса пытается устроить партию госпожи Жанны и сейчас пригласила ее на какую-то подозрительную пирушку, значит ли это, что виконт в замке? — риторически спросил рыжий пират.

Но Жерар вполне серьезно подтвердил:

— Скорее всего, да. У этого человека одежды цветов виконта.

— А куда он в таком случае дел госпожу Фатиму? Взял с собой или оставил в доме сборщика налогов? — продолжил рассуждать вслух рыжий пират. — На вечеринке, если там баронесса, которая пытается вытянуть туда же свою протеже, пленница ему вроде как и ни к чему. Если она сейчас в городе, у Масрура есть возможность решить дело одним махом.

— Дом оцеплен арбалетчиками, — заметил Жерар. — Они будут стрелять во всякого подозрительного, боясь прогневить господина.

— Масрур, если надо, способен пройти по лезвию меча. И он очень осторожный человек, — заметил рыжий пират. — С одной стороны мне очень хочется оказаться сейчас в городе. Мы бы могли отвлечь силы на себя, а Масрур бы проник в дом, но, с другой стороны, сдается мне, что мы вернулись как нельзя более вовремя, потому что у господина виконта вполне может возникнуть искушение штурмовать покои баронессы, так что ночь будет тревожной. Надо проверить, можем ли мы поднять этот комод, — и он показал на огромный, резного дерева, буфет, в котором баронесса спрятала, закрыв на ключ, серебряную посуду виконта.

— Если подпереть им дверь, — стал развивать свою мысль рыжий пират, — то грохот этого сундука на ножках и звон посуды должны привлечь внимание.

Они попытались поднять буфет, но он оказался ОЧЕНЬ тяжелым.

— Хорошо, этот способ мы оставим на крайний случай, — решил рыжий пират. — А пока применим более простой, но не менее действенный: лягу-ка я поперек входа. И посмотрим, что из этого выйдет. Жаль, конечно, походную кровать, останется она сегодня нетронутой.

Так и сделали.

И получилось хорошо: потому что глубокой ночью о спящего у входа пирата запнулась не совсем трезвая баронесса де Шатонуар, возвращавшаяся с вечеринки.

Грохот, крик и чертыханья баронессы возвестили, что ловушка сработала и враг не прошел.

Рыжий пират галантно поднял упавшую даму и с ходу сочинил, что в городе Ланже ему сказали, будто бы в замок проник какой-то злодей, который бродит там ночами и крадет богатые одежды у спящих королевских гостей, что и вызвало такие меры предосторожности.

Баронесса извинения приняла и похромала к буфету, из которого достала вино, сладости, кусочек копченого окорока и серебряную посуду для всего этого.

Столик сдвинули к камину, туда же придвинули кресло, и, устроившись у огня, баронесса принялась лечить испуг, попутно охотно рассказывая, где была.

Вино развязало ей язык, и она была почти что откровенна.

— Как жаль, что Жанна спит и к нам не присоединилась, — начала она. — Было так весело. Пирушку устраивали принцы, весельчак Луи Орлеанский был зачинщиком, а изысканный виконт Шатолу принял его вызов. Они в свое время немало покуролесили вместе и были так рады встретиться, хотя Луи Орлеанский откровенно позавидовал виконту.

— Это почему же? — грамотно поддержал разговор рыжий пират, присаживаясь на застеленную походную кровать. — Я думал, господин виконт должен завидовать ближайшему наследнику и родственнику короля.

— Ах, ваши слова выдают в вас глубокого провинциала, — снисходительно сказала столичная баронесса. — Как раз из-за того, что Луи Орлеанский наследник короны, его и женили на уродливой сестре нашего короля. И покойный король Людовик не выпускал зятя из-под пристального внимания — отнюдь не из-за родительской любви. Бедняжке принцу приходилось жить в Плесси-ле-Тур бок о бок с королем — это ли не ужасно? Как только король ушел в мир иной, Орлеанский попытался обрести независимость, но не тут-то было! Анна Французская продолжила политику папеньки. И сейчас, когда позади заключение принца в темнице и он официально прощен, — с него ни на секунду не спускают глаз, и он обязан жить сейчас в замке, чтобы каждый его шаг был известен госпоже регентше. И так будет продолжаться до тех пор, я думаю, пока юная королева не подарит французам наследника, а лучше нескольких, которые отодвинут Луи Орлеанского далеко-далеко от трона… Но у госпожи регентши, похоже, не хватило сил держать в узде двух принцев зараз, и господину виконту удалось получить относительную свободу. Он живет в городе, посещая замок лишь по необходимости. Чему очень завидует принц Орлеанский.

— Вы так хорошо все объяснили, что мне теперь стало понятно, — смиренно признал рыжий пират. — Поскольку я, как капитан, завишу лишь от благосклонностей морской стихии, мне и представить сложно, с какими трудностями сталкиваются особы королевских кровей.

— О, жизнь при дворе полна таких подводных течений, — любезно объяснила ему баронесса, — и тут могут обрушиться такие неожиданные бури, что любой шторм на море покажется милым развлечением. Вот, пожалуйста, еле-еле разобрались с Бретанью, оскорбив при этом смертельно Австрию, бросили дела с Англией на произвол судьбы — а ведь малютка дофин был обещан и английской принцессе, это перед тем, как его помолвили с Маргаритой Австрийской, чтобы женить потом на Анне Бретонской. Ну вот, не успел наш король толком жениться…

— Простите, что перебиваю, — почтительно, но решительно вклинился рыжий пират. — А разве был проект брака между английской и французской коронами?

— Ну конечно же! — обрадовалась его невежеству баронесса. — Наш христианнейший король был готов предложить своего малютку сына кому угодно, чтобы держать на крючке нужные ему страны и нужных ему людей. Он подкупил половину Англии, выплачивая им регулярные пенсии, лишь бы они занимались своими островными делами. И уверял красавчика Эдуарда Английского, что его дочь станет французской королевой. Тот на радостях уже приказал именовать ее госпожой дофиной. Наш король уверять-то уверял, а послов за невестой сына — не присылал. В итоге она стала английской королевой, примирив Алую и Белую розы и узаконив своим браком права на престол этих выскочек Тюдоров. Но проект английского брака это еще цветочки — наш король чуть не женил сына на маме его, сына, второй невесты, на Марии Бургундской. Той было почти двадцать, нашему исполнилось пять с небольшим. Каково?

— Быть не может! — ахнул впечатлительный, как все пираты, рыжий.

— Еще как может, — подтвердила повидавшая жизнь баронесса. — Это случилось после гибели герцога Карла при Нанси. Мария Бургундская стала наследницей всех его земель, городов и состояний — и начались игры похлеще, чем нынешнее сватовство к Анне Бретонской.

— Бретань с Бургундией, мне помнится, были союзниками, — решил поразить баронессу знаниями рыжий пират.

— Против Франции, — подтвердила баронесса. — И там же, в Бретани, в заключении лет пятнадцать содержался захудалый рыцарь, который стал теперь английским королем.

— Как интересно! — восхитился рыжий пират. — А какова была позиция матери Марии, вдовы герцога Бургундского?

— Не матери, а мачехи! — одернула его строго баронесса. — Наследница у герцога появилась от второго брака с Изабеллой Бурбонской. А третий так и остался бездетным, англичанка не принесла ему детей. Поэтому всем было глубоко наплевать, какая у нее позиция. И влиятельные люди при бургундском дворе — такие как канцлер, как господин д’Эмберкур, епископ Льежский, как герцог Клевский и другие — начали играть каждый в свою пользу, рассчитывая извлечь большие выгоды из брака герцогини Бургундской. А Карл Смелый, надо сказать, как и его царственный кузен, тоже обещал наследницу всем вокруг, только на деле никому не хотел отдавать, потому-то она и досидела в девицах до двадцати лет. Он же не предполагал, что его так нелепо убьют под Нанси.

— А кто при бургундском дворе стал самым сильным после его смерти? — уточнил рыжий пират. — Вы назвали многих господ, кто был самым влиятельным?

— Вот тут-то мы и подбираемся к самому интересному, — пообещала ему баронесса. — Потому что после смерти герцога подняли голову богатые нидерландские города — Гент, Брюссель и другие. Которые считали, что раз герцогиня находится в Генте, то самые сильные теперь они. И заварился такой компот, я вам скажу…

— Скажите, — попросил рыжий пират.

— И скажу, — решительно сказала баронесса, отхлебнув из кубка. — У Максимилиана Австрийского, тогда еще не императора, а римского короля, сына скупейшего императора Фридриха, было письмо от Марии Бургундской, написанное ею под диктовку отца еще при его жизни, — о том, что она согласна стать его, Максимилиана, женой. Согласие подтверждалось крупным алмазом. У герцога Клевского было устное согласие от окружения герцогини на ее брак с его сыном.

— А кто был в этом окружении?

— Разумеется, мачеха Марии, вдова герцога Бургундского. Потом господин де Равенштайн, брат герцога Клевского, который и хлопотал об этом браке, канцлер и господин д’Эмберкур.

— А кто стоял за брак с французским дофином?

— Этот брак считал полезным для страны епископ Льежа, — пояснила баронесса. — Но гентские горожане решили выдать Марию за герцога Гельдернского, жестокого человека, имевшего не то двух, не то трех жен, чуть не уморившего своего отца в тюрьме за то, что тот слишком долго был герцогом, не давая наследнику подняться, но в целом, по мнению горожан, — блестящим кавалером, очень подходящим для юной герцогини. А у короля Франции было секретное письмо, написанное от имени Марии Бургундской тремя лицами: самой Марией, ее мачехой и господином де Равенштайном. В котором она давала согласие на брак с дофином и просила короля все дела с ней вести через ее близких лиц.

— Четыре возможных брака? — уточнил дотошный пират.

— Да. Наш король, разумеется, пользуясь положением, тут же вторгся на земли Бургундии и начал завоевывать там города. Гентские горожане важно отправили к нему посольство, чтобы договориться о мире. Королю этот мир был не нужен, он и так уже подгреб себе все, что наметил. А вот раздуть свару при бургундском дворе — для него было самым большим подарком. И тут прибыли послы и объявили, что они представляют совет Гента и герцогиню Бургундскую. Наш добрый король очень удивился и сказал, что они врут — герцогиня Бургундская рекомендовала ему иметь дело совершенно с другими лицами.

— А зачем, зачем? — с удовольствием взмолился рыжий пират.

— Да как «зачем», милый вы мой? — возмутилась баронесса. — Сделать такое заявление — это все равно, что на пожаре плеснуть в огонь ведро масла вместо воды. Чего наш король и добивался. Горожане считали себя равными благородным людям, думали, что они вот так запросто будут вести переговоры с королями — а тут их так одернули. Он прилюдно унизил этих гордых бюргеров, а когда они потребовали подтверждений словам герцогини, взял и спокойненько отдал им письмо.

— Вот так взял и отдал? — уже искренне не поверил рыжий пират. — Секретное письмо? Я как-то всегда думал, что подобного рода переписка секретна, так сказать, с обеих сторон?

— Королям все можно, — утешила его баронесса. — Во всяком случае, Людовик именно так считал. Разъяренные горожане Гента вернулись домой несолоно хлебавши и собрали совет штатов. На котором присутствовала и герцогиня. Для начала они публично напомнили о данном им поручении — говорить от имени совета штатов, мнения которого придерживается и герцогиня. Это было правдой, ведь Мария Бургундская была у них почти заложницей. Потом они рассказали, что король им не поверил, ссылаясь на письмо. Наивная юная Мария, как и вы, думала, что письмо секретное, поэтому стала отрицать его наличие.

— Я бы тоже отпирался, — признался рыжий пират.

— И как только эти слова прозвучали — что она никаких писем не писала, — почтенный бюргер достал из-за пазухи «несуществующее» письмо и громко, публично его зачитал. И вручил герцогине. Почти что бросил в лицо. После оглашения письма герцог Клевский, например, узнал, что господин д’Эмберкур только на словах обещал руку герцогини его сыну, а сам активно вел переговоры с королем. Мария Бургундская была прилюдно уличена во лжи, унижена и опозорена. А для нее это было большим ударом, потому что только наш добрый король мог совершенно спокойно сносить плевки в лицо. Гентские горожане тут же схватили и канцлера, и господина д’Эмберкура, за которого теперь некому было вступиться, раз герцог Клевский узнал правду. Мачеху Марии выслали вон из города, де Равенштайна тоже, а этих двоих бросили в темницу и после краткого суда повели на эшафот.