– Послушай, Миа, – сказал Джей Пи, – я знаю, вы с ней дружите целую вечность. Но мне кажется, ты многого о Лилли не знаешь. Какие-то вещи, которые она мне рассказывала, когда мы с ней встречались. Например, что она всегда ужасно тебе завидовала.

Я уставилась на него, совершенно ошарашенная.

– О чем это ты толкуешь? – закричала я. – С какой стати Лилли завидовать МНЕ?

– По тем же причинам, по которым, думаю, тебе завидуют многие девчонки, включая Лану Уайнбергер. Ты красивая, умная, популярная, ты принцесса, тебя все любят…

– ЧТООО? – Я просто хохотала. Потому что не могла в это поверить. Но все равно, смеяться все-таки лучше, чем плакать. – Да у меня фигура, как хвостик от буквы кью! И я заваливаю половину предметов! И почти все в школе считают, что я плоскогрудая чудила ростом пять футов девять, то есть, я хотела сказать, десять дюймов.

Джей Пи улыбнулся.

– Может быть, некоторые когда-то так думали. И, может быть, некоторым ты такой и казалась. Но, Миа, ты бы посмотрела на себя в зеркало повнимательнее. Ты уже не такая, какой была раньше. И, возможно, проблема Лилли в том и состоит, что ты изменилась, а она – нет.

– Но… но это же нелепо, – сказала я, – Я все та же, старая добрая Миа…

– Которая ест мясо и ходит по магазинам с Ланой Уайнбергер? – подсказал Джей Пи. – Миа, взгляни правде в глаза. Ты не та, какой была раньше. Это не означает, что ты не стала ЛУЧШЕ или что не найдутся люди, которые будут любить тебя независимо от того, что ты ешь и с кем общаешься. Но не всем так легко приспособиться к этой перемене, как, скажем, Тине или мне.

Я снова заморгала. Неужели это правда? Неужели настоящая причина, по которой Лилли не желает иметь со мной ничего общего, состоит в том, что она меня не только не презирает – далеко не презирает, – а завидует мне?

– Но это же ужасный абсурд! – выпалила я в конце концов. – Лилли намного умнее меня, она гораздо большего достигла. Господи, да она же гений! Что у меня может быть такого, чего нет у нее? Кроме короны.

– Это существенно. – Джей Пи пожал плечами. – То, что ты принцесса, действительно делает тебя особенной. Никогда не мог понять, почему ты сама так не думаешь. Да большинство людей убить кого-нибудь готовы, чтобы стать особами королевской крови. А ты только и делаешь, что жалеешь, что ты принцесса. Но не только принадлежность к королевскому роду делает тебя особенной.

– Если бы ты пробыл пять минут на моем месте, – пробурчала я, – ты бы понял, какая я на самом деле НЕ особенная. Уж поверь, во мне нет вообще ничего особенного.

– Миа, – Джей Пи взял меня за руку (мои руки лежали на кухонном столе). – Я хотел тебе кое-что сказать.

Но именно в эту минуту позвонил привратник и сказал, что в вестибюль вошли родители Тины. (Хорошо, что Тина регулярно снабжает его домашним шоколадным печеньем с кусочками шоколада, поэтому он охотно выполняет ее поручения) Тина влетела в кухню с безумными глазами и закричала, что Борису и Джею Пи нужно ПРЯМО СЕЙЧАС уходить через выход для слуг. Что они быстренько и сделали.

И вот, я так и не узнала, что Джей Пи собирался мне сказать.

После того как они ушли и мы поздоровались с Тиниными родителями и скрылись в Тининой комнате. Тина извинилась, что провела так много времени, прилепившись к Борису.

– Понимаешь, он такой клевый, – сказала она, – что иногда я просто не могу с собой справиться.

– Все нормально, – сказала я, – я понимаю. Но она все равно переживала.

– Все-таки, с нашей стороны было нехорошо демонстрировать, как мы счастливы, в то время как ты все еще пытаешься оправиться от потери Майкла. Кстати, о чем вы с Джеем Пи говорили?

– А, так, ни о чем таком особенном, – сказала я, чувствуя себя немного неловко.

Тина заметно удивилась.

– Понимаешь, Борис сказал, что когда он упомянул, что ты ночуешь у меня, Джей Пи стал твердить, что им с Борисом нужно прийти к нам в гости. Хотя Борис рассказал ему про правило моего папы. Но Джей Пи говорил, что ему нужно сказать тебе что-то очень важное, и буквально силой заставил Бориса привести его сюда. Ты уверена, что, он ничего такого не сказал?

– Мы о многом говорили, – сказала я. Терпеть не могу врать Тине, но я не могу ей рассказать, что прохожу курс терапии у психолога. Я просто не готова признаваться в таких вещах. Знаю, это глупо. Тина не будет меня осуждать, но все равно, просто не могу. – Ну, знаешь, в основном о Лилли,

– Это интересно, – сказала Тина. – Ты знаешь, Борис считает, что Джей Пи в тебя влюблен. И я с ним согласна. Может быть, он это и хотел тебе сказать.

Над этим я от души посмеялась. Честно, я ни разу так не смеялась с тех пор, как мы с Майклом расстались. Пожалуй, я вообще ВПЕРВЫЕ рассмеялась с тех пор.

Но, как выяснилось, Тина не шутила.

– Миа, взгляни на факты, – сказала она. – Как только Джей Пи узнал, что вы с Майклом расстались, он тут же бросил Лилли. Он потому ее бросил, что влюблен в тебя и понял, что у него наконец появился шанс тебя заполучить.

– Тина! – Я смахнула слезы с глаз. – Не смеши, давай говорить серьезно.

– Я и так серьезна, – сказала она. – Точно такая история описана в романе «Тайный ребенок шейха». Потому Лилли на тебя и злится, я уверена, что все дело в этом.

– Потому что я проболталась, что у нее есть тайный ребенок от шейха?

Я не удержалась и снова захихикала. Честное слово, трудно предаваться депрессии, когда рядом Тина. Даже если ты попала в яму и сидишь в ней, как в ловушке.

Кажется, я разочаровала Тину.

– Нет. Потому, что она подозревает, что истинная причина, по которой Джей Пи ее бросил, – это ты. Потому что он тебя любит. Конечно, с ее стороны это ужасно несправедливо, потому ты ни в чем не виновата. Если парни в тебя влюбляются, ты ничего не можешь с этим поделать, так же, как не могла принцесса из «Тайного ребенка шейха». Но все равно, согласись, ведь именно так все и вышло. Это ВСЕ объясняет.

После этого я хохотала, наверное, еще минут десять. Честное слово, Тина живет в мире красивых фантазий. Ей бы надо самой писать романы и этим зарабатывать. Или комедию поставить.

Жалко, что она хочет стать кардиохирургом.


19 сентября, воскресенье, 17.00, мансарда


Околачиваться возле бабушки – всегда мало радости. А уж торчать с ней в королевском архиве в посольстве Дженовии после почти бессонной ночи – это уж СОВСЕМ не весело, а наоборот. Какое САМОЕ невеселое занятие может прийти вам в голову? Вот на него и похож мой день в обществе бабушки.

Не поймите меня неправильно, я очень даже интересуюсь жизнью моих предков. Просто… читаешь про них, читаешь, все войны да голод… Через какое-то-время начинает казаться, что кругом одно и то же.

Но бабушка утверждает, что королевские архивы – то самое место, где я найду материал для моей речи в Domina Rei.

– Запомни, Амелия, – говорила она. – Тебе нужно их вдохновить, но в то же время очень важно внушить им благоговение. Ну и, конечно, нужно дать им какую-то информацию. Нужно, чтобы они уходили с мыслью, что ты дала им пищу не только для ума и сердца, но и для души.

Ладно, бабушка, как скажешь.

Конечно, бабушку тянуло к записям наиболее известных Ренальдо, и она попросила принести ей полное собрание записей моего дедушки.

Но меня интересовали менее известные персоны. Я подумывала, что можно будет прочитать их слова без ссылки на источник, тогда все подумают, что я придумала это сама.

Потому что я в депрессии, а это не самое продуктивное состояние для творчества. Что бы там ни говорили некоторые авторы песен.

Человек, который отвечал за архивы (и который выглядел примерно так, как по моим представлениям должен был выглядеть доктор Натс – пожилой, лысый и с козлиной бородкой), немало надышался пылью, пока бабушка заставляла его лазить по стеллажам за разными папками. Он пытался объяснить, что они не хранят в посольстве ВСЕ королевские сочинения. БОЛЬШАЯ их часть хранится во дворце. Сюда они привезли всего несколько тонн документов десять лет назад, когда посольство Дженовии праздновало свою пятнадцатую годовщину, и пока не собрались отослать их обратно, потому что до сих пор никто не проявлял к ним интереса.

Но бабушка не желала ничего этого слышать. Не интересовали ее и объяснения, что ей не следует приносить в помещение архива карликового пуделя Роммеля, поскольку перхоть животного может повредить древним рукописям. Она просто держала Роммеля там же, где и всегда, то есть у себя на коленях.

– Мсье Кристоф, – сказала она, – не стойте тут как щелкунчик (это было очень смешно, потому что он и правда был похож на щелкунчика). Принесите нам чаю. И в этот раз не поскупитесь на карликовые сэндвичи!

– Карликовые сэндвичи! – вскричал мсье Кристоф. Он стал еще бледнее, чем был, что вообще-то трудно, поскольку он, судя по всему, вообще не выходит на улицу. – Но, Ваше Высочество… если продукты или напитки попадут на рукописи, они могут…

– Боже правый, мсье Кристоф, мы же не дети малые! – вскричала бабушка. – Мы не собираемся кидаться друг в друга едой! А теперь принесите-ка мне рукописи моего мужа, пока я не встала и не принесла их сама!

Мсье Кристоф удалился с совершенно несчастным видом, и тем самым дал бабушке предлог обратить сверхкритичный взгляд на меня.

– Господи боже, Амелия, – сказала она через минуту, – Что это у тебя в ушах?

Ой! Совсем забыла вынуть из ушей новые сережки.

– Ах, это… – сказала я. – Да. В общем, я купила их на днях…

– С ними ты похожа на цыганку, – заявила бабушка. – Сними их немедленно. И что это происходит с твоей грудью?

На встречу с бабушкой я постаралась одеться консервативно – надела платье от Марка Джэкобса с воротником в стиле Питера Пэна, Лана меня заверила, что это платье – высший городской шик. Особенно с носками с рисунком и туфлями на платформе от Мэри Джейн.

К сожалению, бабушку насторожило то, что было под коричневым шерстяным лифом.

– Я купила новый бюстгальтер, – процедила я сквозь зубы.

– Это я и сама вижу, – сказала бабушка, – я же не слепая. Я только не могу понять, что ты натолкала в чашечки.

– Ничего не натолкала! – ответила я снова сквозь зубы. – Там только я. Я выросла.

– Ни за что не поверю! – заявила она.

И я не успела и глазом моргнуть, как она взяла и ущипнула меня! Прямо за грудь!

– ОЙ! – заорала я, отпрыгивая от нее. – Ты что?

Но бабушка уже смотрела на меня с самодовольным видом.

– Ты и впрямь выросла! – сказала она. – Наверное, подействовало славное дженовийское оливковое масло, которым мы тебя потчевали этим летом.

– Скорее, это от вредных гормонов, которыми американские производители мяса нашпиговывают свой скот, – сказала я, потирая грудь, которая теперь пульсировала от боли. – С тех пор как я начала есть мясо, я выросла на целый дюйм и прибавила еще дюйм… ну, во всех остальных местах. Уверяю тебя, груди у меня настоящие. И теперь одна болит. Интересно, что бы ты сказала, если бы кто-то поступил так с тобой?

– Надо будет проследить, чтобы у Шанель сняли с тебя новые мерки, – сказала бабушка. Она выглядела очень довольной. – Амелия, это прекрасно. Наконец ты сможешь носить платья без бретелек, и платью будет на чем держаться, для разнообразия.

Честное слово, иногда я ее просто ненавижу.

Наконец, пришел мсье Кристоф с чаем и сэндвичами. И с рукописями дедушки, которые хранились во множестве картонных коробок. И, похоже, все тексты были о проблемах с канализацией, которые Дженовия испытывала на протяжении большей части его правления.

– Я не хочу произносить речь о канализации! – заявила я.

Честно говоря, я вообще не хотела произносить речь. Но я понимала, что такой подход мне ничего не даст – ни с бабушкой, ни с доктором Натсом, у которых, если задуматься, есть много общего – поэтому я решила скандалить из-за темы выступления.

– Бабушка, все эти бумаги – про дженовийскую канализационную систему. Я не могу выступать в Domina Rei с речью о сточных водах. – Я повернулась к мсье Кристофу, который болтался поблизости и ахал всякий раз, когда мы брали в руки одну из его бесценных бумаг. – Нет ли у вас чего-нибудь более личного?

– Амелия, не говори глупости, – сказала бабушка, – Ты не можешь читать членам Domina Rei личные бумаги твоего деда.

Честно говоря, я думала вовсе не про деда. Хотя у него было несколько остроумных писем, написанных во время войны, я надеялась найти что-нибудь, написанное кем-то другим, может быть…

Менее занудным? Кем-то не таким близким по времени? Или не мужчиной?

– А как насчет нее? – спросила я и показала на портрет, висевший в нише.