Костюм, который она для меня выбрала, смотрится очень мило. И наконец-то она разрешила мне носить черное.

– Твой первый костюм от Шанель, – то и дело бормотала она со вздохом. – Как летит время! Кажется, только вчера ты была четырнадцатилетней девчонкой со ссадинами на коленках, которая даже не знала, как пользоваться рыбным ножом! А теперь взгляни на себя! У тебя ГРУДЬ!

Как хотите. У меня никогда не было ссадин на коленках.

Потом бабушка вручила мне речь, которую сама написала. Для благотворительного вечера. Наверное, она отказалась от мысли позволить мне написать мою собственную речь. Она взяла и пригласила бывшего спичрайтера, который писал речи президенту, и он сочинил мне двадцатиминутный монолог о канализации Дженовии. Видно, это был очень известный спичрайтер, который, точнее, которая – это женщина – написала тысячу речей по самым разным вопросам.

Наверное, она когда-нибудь писала для фильма «Стар трек: Следующее поколение» или чего-нибудь в этом роде.

Предполагалось, что я выучу свою речь наизусть, чтобы она казалась более «спонтанной», как выразилась бабушка.

К счастью, я могу читать, пока они подгоняют на мне новый костюм.

Только я читаю не свою речь. Потому что бабушка упорхнула подбирать платье для себя. Потому что она приглашена на вечер как моя «компаньонка». Я знаю, она надеется, что мы ОБЕ получим приглашения вступить в члены Domina Rei.

Что, возможно, на самом деле не так уж плохо. Тогда я смогу сказать директрисе Гупте, что у меня есть внешкольное занятие, которое я смогу упомянуть в заявке на поступление в колледж. Это должно ее порадовать.

Как бы то ни было, дядя принцессы Амелии недолго держался подальше от дворца после того, как его оттуда выгнали. Это потому, что во дворце не осталось стражников, потому они тоже все умерли от чумы. Он вернулся и стал твердить Амелии, что она теряет очень много денег, запрещая кораблям, импортирующим из Дженовии оливковое масло, покидать порты. А еще потому, что не требует от граждан Дженовии по-прежнему платить подать, хотя у них не осталось денег по той причине, что они болели чумой и не могли работать.

Но дяде Франческо было все равно. Он твердил, что она не знает, что делает, потому что она «всего лишь девчонка», и что она доведет королевскую семью Ренальдо до банкротства и войдет в историю Дженовии как худшая правительница всех времен.

Ирония судьбы: в итоге звание худшего правителя заработал ОН.

Как бы то ни было, Амелия велела дяде убираться прочь. Она знала, что спасает людям жизнь.

После того как она выпустила свои распоряжения, стало поступать меньше докладов о новых случаях чумы.

Но для нее самой было поздно: она уже заметила первую пустулу.

Амелия решила не рассказывать об этом дяде. Потому что она знала, что когда ее не будет, он получит-то, чего хотел: трон, а только это его и интересовало. Ему было безразлично, будут ли у него подданные, ему нужны были только деньги. И корона.

От которой Амелия пока не собиралась отказываться. Потому что ей нужно было сделать еще одно дело.

Жалко, что вернулась бабушка, теперь она ВСЕ ВРЕМЯ ГОВОРИТ И НИКАК НЕ ЗАМОЛЧИТ, И Я НЕ МОГУ ДОЧИТАТЬ И УЗНАТЬ, ЧТО ЭТО ЗА ДЕЛО!


22 сентября, среда, гас ноги, мансарда


О боже! Как это грустно! Принцесса Амелия умерла!

То есть, я знала, что она заболела,

И, конечно, я знала, что она умрет.

Но все равно, это так, так… трагично! Она была совсем одна! Перед смертью некому было даже подать ей салфетку, потому что все умерли (кроме дяди, но тот держался в стороне, потому что боялся от нее заразиться).

К тому же в те времена и салфеток-то не было.

Все это как-то ужасно неправильно.

Я не про салфетки, а про то, что она была совсем одна.

Я теперь плачу и не могу остановиться. А это, сами понимаете, здорово. Потому что завтра с утра мне нужно вставать и зачем-то идти в школу. И не то, чтобы я и без того не была в депрессии… просто как будто кто-то толкнул меня еще глубже в ту Черную Яму.

И я даже не знаю, почему я продолжаю и продолжаю плакать. То есть, возьмем факты:

Мы рождаемся.

Мы какое-то время живем.

А потом мы умираем. Наш дядя принимает наш трон, сжигает все наши вещи и делает все, что только можно, чтобы признать незаконными те двенадцать дней, что мы провели у власти, таким образом показывая себя самым отвратительным принцем всех времен.

По крайней мере, Амелии удалось спасти дневник – на последних страницах она написала, что собирается послать его вместе со своим маленьким портретом на сохранение в монастырь, из которого она приехала и в котором была сравнительно счастлива. Как она написала, «монашки сами разберутся, как поступить».

Амелия сумела уберечь от сожжения и еще кое-что, кроме кошки Агнес-Клэр, которая, хочется верить, умерла сытой и счастливой в монастыре, в который в конце концов доставили вещи ее хозяйки – только для того, чтобы добросовестные монашки, выполняя пожелание Амелии, направили ее бумаги в парламент, который их просто… проигнорировал.

Вероятно, члены парламента решили, что шестнадцатилетней девушке сказать им просто нечего.

Кроме того, дядя Амелии устроил им всем нелегкую жизнь, так как он словно поставил себе цель растратить казну Дженовии до последнего пенни. Так что у них и времени не было сидеть дома и читать дневники какой-то покойной принцессы.

Еще Амелия сумела сохранить последний из законов, который она написала и подписала при свидетелях, уж не знаю, что это был за закон. Амелия пишет, что спрятала пергамент где-то «недалеко от сердца, где когда-нибудь в будущем его найдет другая принцесса и сделает то, что нужно сделать».

Вот только, если умираешь от чумы, прятать что-нибудь возле своего сердца – не самая удачная мысль, потому что дядя сожжет твой труп дотла на погребальном костре.


22 сентября, среда, класс ТО


Лана только что бросила на обеденный стол небольшую бомбочку массового поражения. Просто бросила, а потом пожала плечами, как будто это пустяк. Но, как я уже начинаю понимать, такая у нее манера.

– Ну, и давно это продолжается? – спросила она, помахивая пальцами в сторону столика, за которым сидели Лилли, Кенни Шоутер и другие.

Я посмотрела, на кого она показывает.

– Ну, вообще-то Лилли со мной не разговаривает по нескольким причинам. Во-первых, и это, наверное, самое главное, она считает, что это я виновата, что Джей Пи ее бросил…

– Эй! – вмешался Джей Пи. – Я ее не бросал! Я ей только сказал, что нам лучше быть просто друзьями.

– Да, такое у нас в последнее время часто случается. Во-вторых, – продолжала я, обращаясь к Лане, – Лилли обиделась, что я отказалась баллотироваться в президенты студенческого совета. Хотя я с самого начала не хотела быть президентом студенческого совета, это она сама хотела. В-третьих…

– Я говорю не о том, как долго вы двое воюете друг с дружкой, – сказала Лана, закатывая глаза. – Я имела в виду, давно ли она трахается с Жердью?

Иногда бывает довольно трудно понять, что говорит Лана, потому что она употребляет слэнг, с которым за нашим столиком больше никто не знаком (кроме Триши Хейс и Шамики, которая тоже вернулась в нашу компанию).

– С Жердью? – переспросила я.

– Трахается? – переспросила Тина.

Лана снова закатила глаза.

– Я спрашиваю, давно ли Московитц спит с мистером Светилом науки?

Я выронила сэндвич с беконом и сыром.

– ЧТО? – закричала я. – Лилли и Кенни!

Лана только взмахнула своими длинными суперобъемными накрашенными ресницами.

– Пфф! Я же тебе говорила, что в эти выходные видела, как они облизывали друг дружку.

– Ты сказала, что видела, как Лилли обнимается и целуется с каким-то ниндзя, – сказала я. – А не с КЕННИ. Кенни Шоутер не ниндзя.

– Нет, – сказала Лана, жуя ролл с тунцом и авокадо, которые каждый день доставляют специально для нее, потому что в нашем кафе не готовят суши. – Это точно был он.

– Точно, – сказала Триша. – Этот торчащий кадык я везде узнаю. Он так и ходил туда-сюда, это невозможно было не заметить.

Мы с Тиной остолбенели. Потом Тина накинулась на своего бойфренда.

– Борис, парень, с которым Лилли была тогда в кухне, это был КЕННИ?

Борис явно почувствовал себя неловко.

– Трудно было понять, он стоял ко мне спиной, и к тому же без рубашек все эти бойцы похожи.

– О господи! – вскричала Тина. – Так это был Кенни! Борис, ты только зря расстроил Миа, она подумала, что Лилли от отчаяния, что ее бросил Джей Пи, связалась с первым встречным парнем из секции тайского бокса, а на самом деле это с самого начала был Кенни!

– Я ее не бросал! – снова повторил Джей Пи. Но Борису, похоже, было все равно.

– Какая разница? – сказал он со скучающим видом. – Меня интересует, когда все снова пойдет нормально?

При слове «нормально» он посмотрел на Лану и Тришу. Этого, естественно, никто не заметил, Кроме Джея Пи, который мне улыбнулся. Все-таки у Джея Пи очень милая улыбка.

Хотя это тут совершенно ни при чем.

Поначалу я было возразила:

– Но Лилли запросто могла бы сломать Кенни шею своими бедрами, как Дэрилл Ханна в фильме «Бегущий по лезвию бритвы».

Но потом я вспомнила, что с этим своим тайским боксом Кенни нарастил приличные мышцы.

Ну что же. Я за нее рада. Правда, рада. Я хочу сказать, если она счастлива, то и я счастлива.

Но все равно. КЕННИ ШОУТЕР????????????


22 сентября, среда, химия


Пускай мне запретили вести дневник на уроке, мне все равно. Я ДОЛЖНА это записать.

Я больше не могла терпеть, я должна была спросить у Кенни, что происходит между ним и Лилли.

Ну я и спросила:

– Кенни, это правда, что ты встречаешься с Лилли? Потому что, если тебя интересует мое мнение, мне кажется, что вы с ней составляете хорошую пару.

(Это было вранье, но когда это я говорила правду?)

Неважно, Кенни все равно не оценил мои добрые слова. Он сказал:

– Миа! Я занят, я провожу нейтрализацию кислоты.

Тогда я сказала:

– Ладно, извини, что я вообще об этом заговорила.

И я вернулась на свой табурет, чтобы писать все это.

Буквально через секунду Джей Пи сел рядом со мной.

– Ну что, я больше не виноват? – спросил он. А я ему:

– Не виноват? В чем?

– В том, что я разбил сердце Лилли? Теперь, когда она снова научилась любить, как сказала бы Тина.

Я рассмеялась.

– Джей Пи, я никогда не винила тебя за то, что произошло между тобой и Лилли. Ты же не виноват, что не испытывал по отношению к ней таких же чувств, какие она испытывала по отношению к тебе.

– Миа, я рад, что ты так думаешь, – сказал Джей Пи. – Потому что я уже давно хотел тебе кое-что сказать, но как только я пытаюсь это сделать, что-нибудь случается и прерывает меня. Поэтому я скажу сейчас, хотя, возможно, момент и не самый подходя…


22 сентября, среда, эвакуационный пункт СШАЭ на Восточной 75-ой улице


О боже.

О боже.

Джей Пи в меня влюблен.

И мы взорвали школу.


22 сентября, среда,отделение «скорой помощи» больницы Ленокс-Хилл


Честно говоря, далее не знаю, про что писать первым делом.

Я хочу сказать, я даже не знаю, что подействовало на меня сильнее – то, что оказалось, что Джей Пи в меня влюбился, или то, что мы все чуть не погибли из-за экспериментов Кенни, в которых он без нашего ведома пытался получить вещество, которым во время Второй мировой войны наполняли ручные гранаты и у которого очень высокая точка вспышки, что на нормальном языке означает, что это вещество очень неустойчивое и очень взрывчатое.

И ведь даже не предполагалось, что мы будем получать это вещество! Мистер Хипскин не знал, чем Кенни занимается, потому что Кенни ему сказал, что получает нитроцеллюлозу, которая похожа на прозрачную пленку, на которую записывают фильмы.

А не нитрокрахмал, который ВЗРЫВАЕТСЯ!

Медсестра в отделении «скорой помощи» заверила меня, что брови у Кенни благополучно отрастут.

Мне повезло гораздо больше. Я была против того, чтобы меня везли в больницу, потому что со мной на самом деле ничего плохого не случилось. Уверена, они отвезли меня на «скорой помощи» только потому, что боятся, как бы на них не подали в суд, Я хочу сказать, у меня только дух захватило. Потому что перед самым взрывом, когда Кении закричал: «Ложитесь!», Джей Пи столкнул меня с табурета и бросился на меня, закрывая своим телом, так что все горящие осколки посыпались не на меня, а на него.