Меня кто-то толкает в плечо, и я поворачиваюсь. Слишком тихо, а толпа студентов у входа.

– Помогите мне… помогите… спасите… прошу вас… помогите…

Моя душа летит в пятки, и я бегу, расталкивая людей. Бегу, пока сердце сжимается от страха, а голова наполняется шумом.

Они расходятся, замечая меня, и тогда я вижу то, что выбивает почву из-под ног.

Кровавые отпечатки. Девичье дрожащее тело, лежащее на полу. Платье всё разорвано. Ноги в крови. Руки тоже. Тёмные синяки, лицо всё избито.

– Флор, – с ужасом выдыхаю я. Никто ничего не делает. Все снимают. Они стоят и снимают её на камеру.

– Вызовите скорую или медсестру! – Кричу я. Последняя капля.

Подлетаю к девушке и переворачиваю её на спину. Срываю с себя пиджак и накрываю её обнажённую грудь с жуткими гематомами.

– Раф… Раф… – плачет. От неё воняет рвотой и спермой. Слёзы катятся по измазанному этой гадостью лицу, смешиваясь с тушью.

Поднимаю голову. Её взгляд. Миры. Статной. Прекрасной. Смотрящей сверху. Ледяная. Довольная. Жестокая.

Наказание началось…

Глава 70

Рафаэль

Звук открывшейся двери за спиной. Шаги, а затем щелчок неяркого света настольной лампы.

– Я думала, что ты с ней, – спокойный голос заставляет меня повернуться и улыбнуться.

– Я здесь, – отвечая, поднимаю руки, в которых два бокала и шампанское. Самое лучшее. Самое дорогое. Самое противное из того, что я пробовал.

Мира приподнимает уголок губ и складывает руки на груди. Стоит и недоверчиво смотрит на меня в своём сверкающем кристаллами платье, делающем её обнажённой богиней, тело которой прикрывают лишь сверкающие капли, создавая свечение вокруг.

– Я не вижу причин, почему ты должен быть здесь, а не с ней. Насколько я знаю, она сейчас в госпитале, – сухо произносит Мира.

– Я не хочу говорить о ней. Я хочу говорить о нас. Ночь ещё не закончилась. Все развлекаются, как будто ничего не произошло. И я тоже развлекаюсь, – указываю взглядом на бутылку.

В её глазах застыла пустота. Я и не желаю ничего другого видеть. Оно не поможет мне в том, что я делаю. Возможно, завтра мне будет плохо. Возможно, завтра я буду чувствовать себя чудовищем. Но не сейчас. Я ничего не чувствую больше. Ничего, надеюсь, что и она тоже.

– Ты помнишь, как мы сидели здесь. Одни. А там, внизу, все веселились. Никому не было интересно, что происходит с нами. Они не влезали в наши жизни. Не пытались их разрушить. И это повторяется. Они где-то танцуют, смеются и целуются. Они забыли обо всём, и я делаю то же самое. Ты же этого хотела, правда? Ты хотела, чтобы я стал таким же, – ставлю на подоконник два бокала, и достаю из кармана грязных, в крови и слезах брюк, штопор.

– Так вот, я ничем больше не отличаюсь от вас, – продолжаю, откупоривая бутылку.

– Ты беден, Рафаэль. Ты не один из нас и как бы ни пытался мне это доказать, всё будет фальшью, – отвечает Мира, пока я наполняю бокалы шампанским, закрывая их своим телом.

– Ты права, у меня нет ваших счетов в банках, но здесь это не особо-то и важно, ведь твой отец предоставил мне довольно обширные возможности. И я больше не боюсь ими пользоваться. Важно другое, – сглатываю и высыпаю из пакетика порошок в один из бокалов, а во второй другой. Они похожи. Только для нас. Для этой ночи. Для нашего конца. Наказание продолжается. И теперь мой черёд вступить в битву.

– И что же? – Интересуется она.

– То, как я себя чувствую. Я же здесь, детка. Здесь. С тобой. Выбрал тебя. Забыл о ней. Забыл о правилах. Забыл о морали. Забыл о совести. Я с тобой, – поворачиваясь, подхватываю два бокала и направляюсь к ней.

– Детка? С каких пор я для тебя детка? – Усмехается Мира.

– Какая разница, как я тебя назову, правда? Ведь я рядом, – протягиваю ей один бокал, она так легко принимает яд из моей руки. Дура. Дура, и я дурак. Я такой дурак. Сердце моё разрывается снова и снова, а потом регенерируется и заставляет секунду за секундой испытывать боль. Я вижу лишь её. Я знаю только её и никогда не было другого.

– Я попрощалась с тобой, Рафаэль. А сейчас ты делаешь только хуже, – опускает взгляд и делает глоток. Большой глоток, забывая о том, что должна быть начеку.

– Хуже быть не может, так что будем развлекаться, пока черти пляшут на наших могилах, – мрачно отвечаю я.

Приподнимает бровь и качает головой.

– Последняя ночь, после которой всё изменится. Так почему бы не провести её так, чтобы когда-нибудь стало стыдно? Почему бы не насладиться тем, кто мы есть на самом деле?

– И ты так легко принимаешь это, когда ещё недавно угрожал мне? – Скептически спрашивает Мира.

– Знаешь, когда это случилось, я пережил страх, но потом всё исчезло. Сердце больше не болит. Мысли не путаются. Отчаяние не отравляет кровь. Ничего. Насилие здесь норма, как и в моём мире. Как оказалось, в этом месте нет ничего, что отличается от той жизни, какую я вёл. Только одежда дороже и еда, а так те же принципы и те же правила. Они едины для всех, так что, да, я легко принял ваши методы наказания. Они идентичны тому, что я умею. Они мне очень близки, – пожимая плечами, наблюдаю, как она пьёт шампанское. Глоток за глотком приближает время собственного конца.

А я не буду останавливать тебя. Не буду. Ты это заслужила, понимаешь? Заслужила всё то, как я надругаюсь над нами. Заслужила, мать твою. Ты же не представляешь, что пережила Флор. Ты не видела, как искромсали её тело, как жестоко изнасиловали до крови, до рваных кусков. Ты наслаждаешься этим, равнодушно выпивая последние капли моих чувств к тебе. Я ненавижу тебя. Ненавижу и в то же время продолжаю любить. Мне больно, слышишь? Мне больно, но я должен. Ты больше не причинишь мне таких страданий. Ты больше никому их не принесёшь, потому что тварь внутри тебя я убью. Я помогу тебе увидеть, кто ты на самом деле, чтобы больше не совершить ошибки, которая приведёт тебя во мрак. Я не позволю тебе жить, потому что тоже имею право наказывать.

– Ты очень красива, – произношу я, выпивая до дна свой бокал шампанского.

– Я знаю, – ухмыляясь, подходит к столику и ставит пустой фужер на него.

– Мне всегда будет не хватать тебя. Да, я абориген, бедняк, вор. Ничтожество, которое валяется у тебя под ногами, и ты пинаешь его так, как тебе вздумается. Мне будет не хватать твоих глаз, – шепчу и, направляясь к ней, оставляю свой бокал рядом с её.

– Твоего тепла. Наших разговоров. Твоих поцелуев, – продолжая, касаюсь её волос, убирая их за спину и обнажая горло. Её вена пульсирует так быстро. Верит, глупая. Верит мне. А я ненавижу. Ненавижу за тот ужас, который видел буквально час назад. Ненавижу.

– Но этого мало, – говорит она, поворачивая ко мне голову.

– Слишком мало, чтобы чувствовать хотя бы что-то. Это забудется, правда? Через несколько дней они все начнут обсуждать другую тему, напрочь забыв о том, что на месте Флор мог бы оказаться один из них, – дотрагиваюсь до её прохладной щеки.

– Забудут. Всё забывается. Только не у тех, кто это пережил, – согласно кивает Мира.

– И это легко, я тоже умею забывать, знаешь? Я забыл о том, каким был жестоким раньше. Забыл о том, что спокойно наблюдал так же, как и ты, за смертью своего отца. Я помог ему, понимаешь? Помог. Я специально превысил дозу, чтобы он загнулся. И я был так рад, как ты сейчас, наказав неугодного, – провожу пальцем по её губам. Слабо дёргает головой, чтобы сбросить туман, ещё наполняющий её голову.

– Я понимаю тебя, Мира, понимаю. Это так сложно, но ты любишь то, что сложно. И я тоже это люблю. Мы сами выбираем своих жертв, и когда они считают, что ты вроде бы забыл о них, мы возвращаемся, чтобы карать. Рубить головы. Вырезать сердца. Оставлять на коже борозды воспоминаний. Они будут помнить то, что превратились в жалкую и сломленную жертву, – отпускаю её и стягиваю с шеи бабочку.

Миру слабо шатает, и она хватается за стол, моргая и пытаясь понять, что происходит.

Возмездие. И такое я умею. Я способен на многое, только вот до этого момента не осознавал, что изменить себя невозможно. Ты тот, кем был рождён. Ты тот, кто знает лишь боль и жестокость. Ты такой же, как и она. Но вот проблема в том, что ты намного сильнее, ведь умеешь приспосабливаться к любому из миров, а вот она нет. Она не знает, что такое встретить кого-то, похожего на меня.

– Других вариантов не существует. Если ты не нападёшь, то нападут на тебя, – тихо отзывается Мира. Издаю смешок, поражаясь этой девушке. До конца ведь стоит, когда уже не за что бороться. Она уже понимает, что её ждёт.

– Ты права, поэтому я здесь, Эмира Райз, – подхожу к ней и останавливаюсь за спиной.

– Что ты сделал? Что за ерунду… ты подмешал что-то, – шепчет она, когда обхватывая её руками, заставляю податься назад и лечь на мою грудь.

– Ах, это. Я ведь наркотики продавал, ты не помнишь об этом? Я знаю все свойства различных препаратов и легко могу смешать из доступных таблеток сильнодействующий порошок, который притупляет движения и силы, но ты находишься в сознании. Ты всё запоминаешь, каждое слово, каждый удар, каждый звук голоса, – обнимаю её за талию и втягиваю аромат волос. Хотя бы ещё минуту. Ещё немного до того момента, когда она узнает меня настоящего. Того человека, который никогда не смирится с жестокостью и насилием, потому что чаша терпения и наблюдения переполнена.

– Помнишь, как мы сидели на полу, и я сказал, что мои выдуманные герои влюбляются? – Убираю с её лица волосы, замечая, как нарушается дыхание, как глаза испуганно смотрят в мои.

– Так вот, и я в тот момент влюбился в ту, что выдумал для себя. В ту девушку, которую описывал в своей истории, только вот она так непохожа на тебя. Она бы никогда не поступила так, как ты. А мой герой никогда бы не совершил того, что намеревается сделать. Они нашли бы выход. Они услышали бы друг друга, потому что они любили, – натягиваю руками бабочку и, раскрывая её рот, затыкаю ей, завязывая на затылке в тугой узел.

– Не надо, не бойся, – шепчу я, когда Мира делает попытку вырваться из моих рук. Нет, она хочет это сделать. Не может. Всё, наркотик начал действовать и дезориентировал её, лишил сил и возможности избежать наказания.

– Тебе будет больно. Очень больно. Так же, как и мне, – обхватываю её подбородок и, поддерживая рукой за талию, поворачиваю к себе. Зрачки от ужаса расширяются. Но слёз нет.

Хотя бы заплачь, останови меня…

– Это единственный способ, понимаешь? Единственный способ показать тебе, что такое жестокость на самом деле. Каков её аромат, Мира? Отвратительный, правда? Он безобразный, но поможет мне забыть обо всём. О тебе забыть. Выбросить из головы те моменты, где ты была моей, – смотрю на её красиво очерченные губы, немного приоткрытые и такие манящие к себе до сих пор. Смотрю в зрачки, отражающие весь страх, который протекает по её венам.

Я чувствую себя сумасшедшим. Чувствую, как, действительно, с ума схожу, наслаждаясь предстоящим и наблюдая за изменениями её безмолвных эмоций. Я их вдыхаю с тонким ароматом её духов.

– Я не буду умолять о прощении. Ты этого не заслуживаешь. И мне не жаль, что всё так заканчивается. Не ты ставишь точку, детка, а я. И моя точка будет очень жестокой, – выдыхаю в её лицо. Прикрывает глаза и мычит что-то. Нет, говорить не может, только орать внутри, оскорблять меня и угрожать. Всё, её время прошло. Упущен шанс убедить в чём-то, образумить… меня.

Перед глазами появляются картинки. Кровь. Голос Флор. Слёзы и плач. Я прижимаю её к себе и прошу сказать, кто это сделал с ней. А она лишь повторяет: «нет, я не желаю, чтобы ты причинил ей боль». Ей! Мать твою! Ей!

Резким движением толкаю Миру на постель. Достаю из кармана складной нож и дёргаю рукой, чтобы открыть лезвие.

Она пытается ползти. Пальцы едва шевелятся, но ловлю. Рывком поднимаю за волосы, причиняя боль. Грёбаную физическую боль, чтобы она изогнулась под невозможным градусом и заскулила.

– Сука, ты хоть понимаешь, что натворила. Ты заставила свою сестру пережить изнасилование. А она девственницей была, не такой, как ты, тварь! Не такой шлюхой, текущей от грязного ничтожества вроде меня! Ты хотела этого, помнишь? Ты просила меня не останавливаться, верно? Так вот я это и буду делать, блядь. Так долго буду делать это с тобой, пока у тебя крыша не поедет. И я тоже подготовился. В моей крови повышенная доза возбудителя, потому что иметь тебя по-настоящему больше не хочу! Ты мне противна, сука! Противна! – Шипя в её лицо, цепляю на шее платье и тяну тонкую ткань вверх, слыша треск. Отбрасываю нож и хватаюсь руками, с силой разрывая платье и открывая своему взору обнажённую, идеально ровную кожу спины и тонкие полоски трусиков.

– А вот сегодня ты поймёшь, что такое причинять боль так, как будто рождена в ней. Ты узнаешь, что такое терпеть, когда не можешь ничего сделать. Ты навсегда запомнишь, каково это – быть шлюхой, когда тебя ебут во все дыры и наслаждаются твоей кровью. Ты, сука, поймёшь, – рычу, подскакивая с кровати и срывая с брюк ремень.