Лина Мур - Принцесса моих кошмаров

– Вообще-то, она не скачет на моём члене, – обиженно отвечаю я.

– Я бы тебе посоветовала куриный салат. Он довольно сносный.

– И она не виновата в том, что ваша мать так относится к тебе.

– И жаркое. Там большая порция и очень сытная. Обычно ей можно наесться.

– Прекрати игнорировать меня, Мира, – зло цежу я.

– Я буду, наверное, салат с гренками и кофе, – продолжая смотреть в меню, произносит она, выбешивая меня.

– Эмира, мать твою, – вырываю из её рук лист и откладываю его. Она поднимает на меня яростный взгляд.

– Я сейчас уйду, Рафаэль, если ты продолжишь убеждать меня в любви Флор, или ударю тебя, давно руки чешутся добавить синяк на лице, – шипит она.

– Первое меня пугает больше, чем остальное, если тебе интересно. Хорошо, не хочешь обсуждать то, что не все люди лгут о своих чувствах и существуют такие, кто изначально верят в то, что кровь сближает, твоё дело, – поднимаю руки сдаваясь. Вряд ли я смогу достучаться до Миры сейчас, да и не моё это право. Это её жизнь и её выводы, когда-нибудь она поймёт то, что я попытался донести до неё.

– Все лгут, абсолютно все. Приведи мне пример хотя бы одного живущего или жившего, кто ни разу не скрывал своего настоящего отношения к кому-то. Не найдёшь, потому что страшно показать своё истинное лицо, приходится прятаться по углам и тайно думать о своём, – Мира поднимает руку, подзывая официанта.

На самом деле в её ответе есть логика, но мне хочется возразить, ведь в споре я узнаю многое об этой девушке.

– Так ты согласен с моим выбором? – Спрашивает она, когда к нам подходит парень с блокнотом.

– Плевать, – фыркаю я.

Мира закатывает глаза и с улыбкой обращается к официанту, перечисляя блюда.

– Я не лгу, – подаю голос, когда нас оставляют одних.

– Ну-ка, как ты относишься к Белчу? – Прищуриваясь, спрашивает она.

– Я считаю, что он надоедливый и иногда слишком навязчивый идиот, которого принижают. Он ищет кого-то, кто будет относиться к нему, как к человеку, а не к куску дерьма. Но мне он нравится. У меня не было друзей, и Белч вроде бы им становится, – честно отвечаю я.

– А он в курсе того, что ты думаешь о нём?

– Да.

– Хм, Саммер?

– Противная сука, от которой меня воротит, но для секса пойдёт на раз или два.

– Флор?

– Примитивная и боязливая, забитая и постоянно униженная девочка, из которой мать пыталась вылепить подобие себя. Мне её жаль, и последнее, что я ей сказал – она меня раздражает своими соплями и слезами, и как устал вытаскивать её из дерьма. Я с ней не спал и не собираюсь, потому что девственницы для меня под запретом, да и в мои планы не входит заводить никакие отношения здесь. А для развлечения она слишком правильная, так что, если ты думаешь, что я трахаю её, то нет, пару раз целовал для фото, и всё. Довольна?

Мира замолкает, удивлённая моими чистосердечными признаниями и отклоняется на спинку диванчика.

– А как ты относишься ко мне?

Открываю рот, чтобы высказать сейчас буквально все свои мысли, но тут же захлопываю его, ведь это будет нечто вроде фонтана прокисшего молока вместе с шоколадным суфле.

– Думаешь, меня обидит то, как ты играешь, чтобы найти мои слабые места, да, мон шер? Нет, ни капли, так что провалил свой тест и доказал, что даже ты лжёшь…

– Избалованная. Наглая. Самовлюблённая. Изворотливая. Стерва полная желчи и яда, которой позволяется всё, – перебивая её, начинаю я. – Наглая. Жестокая, умеющая манипулировать людьми и убивать их изнутри, наслаждаясь последствиями своей власти. Требующая подчинения во всём. Бессердечная холодная принцесса, считающая, что все должны ползать на коленях перед ней. Безжалостная дрянь, издевающаяся над слабыми и доказывающая таким образом свой статус. Жалкая и отвратительная лгунья, которая не останавливается ни перед чем, чтобы добиться своего и продемонстрировать всем, что они лишь букашки, и она их легко и без зазрения совести раздавит.

Говорила, что это её не обидит, да? Так отчего тогда, твои глаза превращаются сейчас в ледяные камни?

– Трусиха. Ранимая и полная противоречий девочка, помогающая незнакомым парням выбраться на свет, и являющаяся их спонсором. Одинокая и колючая, потому что она боится показать, что умеет сопереживать и быть хорошим другом. Верная, что бы ни произошло, и как бы ей ни было больно. Она будет до конца защищать тех, кого взяла под своё крыло. Нуждающаяся в любви и ласке. Умоляющая о том, чтобы хоть кто-то увидел в ней обычного человека со своими мечтами и планами. Сильная, сумевшая выстоять и не показать, как её затронуло признание матери о ненависти к своему ребёнку и о том, что она пыталась её убить ещё в утробе. Безумная, готовая прыгнуть в толпу и танцевать на барной стойке, словно это последний день свободы. Запертая в тюрьме роскоши и богатства, где никогда она не сможет жить, а только умирает с каждым днём, заставляя себя терпеть и никому не показывать, как ей всё осточертело. Надеюсь, что я ничего не забыл сказать тебе, Мира. И всё это вызывает во мне восхищение с примесью страха, потому что я понятия не имею, что происходит со мной и между нами. Но точно знаю, я не смогу относиться к тебе так, словно этого разговора не было. И тебе не позволю обращаться со мной, как с куском дерьма, ведь я тебе нравлюсь, как человек, и ты помогаешь мне с первого дня приезда в университет. За что я благодарен тебе. Прошу тебя, не закрывайся от меня, не разрушай мою веру, потому что у меня её так мало, – замолкаю, переводя дыхание.

В её глазах застыл шок, а я рад, что сказал это, но не всё. Рано ещё признаваться в том, как сильно меня волнуют эта девушка и её сердце. Принадлежит ли оно Оливеру или такое же одинокое, как и у меня? Могу ли я надеяться, что когда-нибудь смогу появиться перед ней другим, достойным её? Есть ли у меня право ожидать такой же честности, какую я подарил Мире? Как изменится всё завтра? Будет ли она рядом со мной вот такой же настоящей, как сегодня? Хочет ли она, чтобы я был рядом и стал для неё хотя бы другом на время, которое отведено мне в этом месте? И как всё это закончится? Ведь я сам боюсь испытывать хоть какие-то нежные чувства, потому что продолжения у нас не будет, никогда.

Ответь мне, хоть что-то. Накричи на меня. Уйди, но не смотри так, словно ты примешь меня и смиришься с моей бедностью. Не разрушай меня, я не соберусь. Не соглашайся, молю тебя, это же превратится в катастрофу. Будь ближе ко мне, не отталкивай, я всё пойму. Не обманывай меня. Не пугай меня, позволь мне доверять тебе. Не своди меня с ума…

Рафаэль

Смотрю в тарелку, и всё. Вот чем закончилась честность – молчанием. Сначала, потому что принесли кофе для Миры и воду для меня, а затем салат, к которому я не притронулся. В итоге мне так жаль, что я, вообще, затеял всё это. А девушке напротив меня всё равно. Она грациозно пробует своё блюдо, отвечает на пришедшее сообщение, не обращая на меня никакого внимания. Мира просто пропустила все мои слова мимо ушей и сделала вид, что небольшой тайфун из моего признания совершенно ничего не значит. Обидно и грустно, даже горько, ведь я старался показать ей, что она продолжает быть для меня той же богатой стервой, только теперь с тайнами и сердцем. Вероятно, я ошибся изначально. И такого рода мысли давят на меня, я вновь в тупике и бьюсь головой об стену. Скорее всего, себя покалечу, но так честности и не получу.

– Ты ожидал, что всё будет иначе, мон шер?

Отлично, теперь она начнёт высмеивать меня после долгой, очень долгой паузы, в которой каждый из нас понял – как были мы незнакомцами, так и остались.

– Я не ожидал совершенно ничего, – холодно отзываюсь.

– Здесь, действительно, хорошая кухня и, как мне помнится, ты был жутко голоден, но не притронулся, ни к одному из заказанных блюд, – замечает она очевидное.

– Аппетит пропал, или же ты его испортила, – фыркаю я, продолжая гипнотизировать жаркое.

– Чем? Тем, что не закатила истерику от твоих слов? Так я знаю, какая сука в твоих глазах, меня не удивить этим. Но я рада, что ты сказал мне это в лицо. Моё отношение к тебе не поменялось…

– А дальше ты не слышала? – Шиплю я, резко вскидывая голову и встречаясь со спокойным голубым взглядом.

– Не придала значения, ведь завтра это всё пропадёт. Такого рода выводы ты сделал лишь потому, что я позволила тебе увидеть меня в обычном мире, а там, в стенах университетской тюрьмы, всё снова встанет на свои места. Ты меня ненавидишь. Я тебя презираю, – усмехаясь, Мира отодвигает тарелку от себя.

– Почему ты должна презирать меня? Почему, скажи мне? Ты буквально час назад кричала о том, как тебя не волнует мой бюджет, и это единственная причина, которая заставляет тебя так ко мне относиться. Я же…

– Рафаэль, остановись, – девушка жмурится на секунду и слабо качает головой. – Слова умеют ранить, и я не воспринимаю твой монолог серьёзно, потому что не верю в это. Не верю ни одному твоему слову, кроме тех, где я наглая и безжалостная тварь. Не отрицаю, я такая, и ничего этого не изменит, даже то, что ты хочешь верить в невозможное.

– Наверное, ты права. Всё это бутафория, созданная тобой. Это шоу, где ты продемонстрировала мне, какой ты можешь быть с другими, но не со мной. Что-то вроде: «Вот смотри, плебей, ты недостоин, чтобы я видела в тебе человека, немного поняла тебя и призналась, что давно уже не призираю тебя, а лишь роль свою отыгрываю. Ты ничего не сможешь сделать, чтобы я улыбалась тебе просто так, потому что ты жалкий нищий урод. Да-да, смотри, какая я могу быть, но не для тебя. И я буду продолжать строить из себя заносчивую суку, ведь ты, как грязь под моими ногами, ты мой питомец. И по хрен, что это не так сейчас, но буду разрушать всё, что могло бы показать тебе – я тоже умею чувствовать и твои слова, сказанные обо мне, были точным попаданием», – передразниваю её манеру говорить.

Мира шумно вздыхает и проводит рукой по распущенным тёмно-русым волосам.

– Ты сейчас выглядишь очень глупо, – произносит устало она.

– Да я уже был и униженным, раскрашенным, избитым и собачкой, так чего уж мне терять, теперь побуду глупым, – язвительно отвечаю ей.

– Твои слова меня задели. Те слова, когда ты сказал мне, что я не нужна никому. Знаешь почему? Ты был прав, и это больно. Вот тогда я поняла, как незаметно всё изменилось, раз тебе удалось добраться до того, что я скрыла ото всех. И я не желаю больше это ощущать, поэтому не хочу слышать о том, как ты просишь меня не забирать у тебя веру. Во что, Рафаэль? В ненависть или в то, что тебе предоставят место среди нас? Во что ты хочешь здесь верить, когда ничего нет, кроме злости, зависти и попытки выжить? Это всё бессмысленно. Всё просто не имеет никакого значения, так я лучше буду думать, что ты лжёшь, ведь если услышу твои слова, то это принесёт ужасные последствия. Я не хочу их и тебе советую не видеть во мне человека, так будет лучше, – Мира отпивает кофе и опускает меланхоличный взгляд.

– Для кого лучше? Для них? А для тебя? Что для тебя лучше? – Тихо спрашиваю её. Она замирает. Удивлённо поднимает глаза, темнеющие от эмоций, известных только ей.

– Мы можем общаться нормально, как сегодня. Никто не заставляет ни тебя, ни меня ненавидеть друг друга. Я согласен, что обстановка в этом заведении, куда тебя сослали, безобразная и тёмная. Она вытягивает из души всё светлое и заставляет корчиться в муках. Но это твои акулы, ты их знаешь, а я нет. И не желаю, потому что меня они не волнуют. Меня ты волнуешь и волновала раньше, только я тоже прятался и не желал верить в то, что ты другая. Но я всё замечал, вынуждая себя поступать неверно, хотя тогда мне казалось, что я прав. Да никто не может быть прав, когда давление невыносимо острое со всех сторон, но надо выжить. Это имеет значение, как и то, в кого ты превратишься, если будешь думать о том, что скажут они. Подумай о себе, Мира, только о себе, а не об оценке тех, кто тебя окружает. Вот это бессмысленно, и ничего не значит в нормальной жизни. Останься собой, – я так хочу разрушить ледяную стену, созданную, как защиту ото всех, создать там дверь только для меня, ведь, как оказалось, мне это очень важно.

– Это запрещено, – отрезает она, отставляя кружку.

– Кем? Кто это сказал? Законы государства? – Шёпотом возмущаюсь я, не желая привлекать внимания к нашему столику.

– Законы университета. И лучше закрыть тему, она никуда не приведёт, и ничего хорошего из неё не выйдет. Ты хотел есть, так ешь, – Мира недовольно указывает взглядом на полную тарелку, а я демонстративно кривлюсь, падая на спинку диванчика.

– Вот скажи мне, если я так неприятен тебе, какого хрена ты сидишь здесь? Какого, мать его, хрена ты привела меня в клуб, затем притащила сюда? Я ни черта не понимаю больше, Мира. Вообще, не понимаю, какие причины тебя заставляют терпеть меня через силу. Подстраховываешься, чтобы я никому не рассказал про твои слёзы или про то, что ты человек, умеющий чувствовать? Или потому что планируешь для меня очередную «стрелку», и ждёшь, когда подъедут твои амбалы, чтобы раскрасить ещё хлеще мою физиономию? Ты меня прости, но я больше так не могу. То вверх, то вниз. То в стенку мордой, то об пол. То, как только я думаю, что ты другая, на тебе – тупик. Я устал от этого. От тебя я устал, – импульсивно заявляю, раздражённый таким поведением. Да и, действительно, проще взять и уйти, оставить её в кафе одну, отправиться обратно и не разбираться в ней. Оно мне надо? Правда, чего я пытаюсь добиться? Честности? Нежности? Улыбки? Чего, мать его?! Я даже сам не могу ответить, потому что уйти не в силах. Я всё ещё верю в призрачный шанс утонуть в этой девушке, но путь туда мне явно заказан.