Вхожу в дом, попутно раздаривая наигранные и весёлые улыбки девушкам, занимающимся в гостиной, ужинающим за общим столом, просто болтающим друг с другом, и ничего. Вот ничего не чувствую. Я бы могла найти себе подруг, если бы захотела. Но мне достаточно Сиен, а о Саммер я предпочитаю не думать. Её сейчас нет, значит, и лишние ресурсы моего головного мозга тратить не нужно. Но зачем это всё? Правда, зачем мне друзья, если в будущем они предадут или подставят? Если не морально, так материально. Я это видела у отца и не желаю такого. Зачем создавать трудности на пустом месте, когда их можно обойти и не усугублять своё положение? Зачем что-то испытывать к другим людям, ведь никто не оценит? Итог один – разрушение и новый крах всех иллюзий. Весь этот мир и есть иллюзия. Для богатых – возможность главенствовать над всеми и устанавливать правила, по которым живут другие люди. И это хорошо, это лучшее, что они умеют. Для бедных – возможность добиться желаемого и ворваться в тот круг роскоши, который откроет им двери в рай. Это всё ложь. Каждый из нас представляет то, чего в принципе не существует. Богатые слишком развращены и бесчувственны, чтобы видеть большее в тех, кто их окружает. Они думают, что всё можно купить, и отчасти это правда. Имея деньги, ты уже автоматически становишься недосягаемым для любых невзгод, точнее, для банкротства. Ложь. Всё может разрушиться. Всё, друзья предадут, партнёры подставят, налоги возрастут, ты утонешь, и никто не протянет руку помощи. Никогда. А говорить о каких-то чувствах просто бессмысленно, ведь нет там такого. Нет, везде расчёт. Всегда расчёт и отмывание долгов. Говорят, долг платежом красен, но, долг жизнью красен. За всё приходится расплачиваться, даже за радость и счастье. Так зачем окружать себя людьми, которые в будущем помогут тебе погибнуть? Зачем верить им? Не знаю… я не знаю. Возможно, никогда и не узнаю.

Погружаюсь в воду с головой и наслаждаюсь, давлением от нехватки кислорода в лёгких и приятным шумом в ушах. Хорошо. Вот так бы и просидела под водой, пока весь мир не рухнет к чёртовой матери, но, к сожалению большинства, и к счастью для себя, я больше не подарю им свободы.

Бедность. Если честно, то я не задумывалась о ней глубже, чем общее представление. Меня никогда не допускали до таких мыслей и даже понимания, с чем приходится сталкиваться людям вроде Рафаэля.

Вот чёрт… сказала. Взяла и сказала его имя! Зачем?

Жмурюсь и неосознанно касаюсь мокрыми пальцами губ. Господи, сейчас начнётся, всё вернётся, как и желание кричать, плакать и колотить кулаками Оливера. Именно так я чувствовала себя вчера. Во мне бурлило много эмоций. Начиная от страха, заканчивая лютой злостью и отвращением. И я могу бросить Оливера. Могу! Но смысл? Я не вижу его. Не хочу разрушать того, что так долго и упорно выстраивала здесь. Тишину. Защиту всех своих чувств и фантазий. Но если я захочу оставить Оливера, то я сделаю это, и даже его якобы очень разумные доводы меня не остановят. Боюсь… да-да, боюсь совершить страшную ошибку. Я уверена, так оно и будет. Страшусь конца. Я его уже видела, переживала, и теперь у меня есть шрамы от того, как жестоко обрываются крылья на пути к мечте. А изучив Рафаэля и его отношение ко всему, глубокое понимание жизни, взрывоопасный характер, привычки, могу точно заявить – мне будет больно. Очень больно, даже сильнее, чем тогда, когда узнала – не нужна, никому не нужна и не любима так, как я бы хотела. Это меня и тормозит. Я не выживу. Не справлюсь. Не смогу.

Так завидую тем, кто рождён бессердечным и просто принимает весь мир, как данность. Почему же я другая? Почему мне мало? Именно мало роскоши, я хочу большего. Хочу оживать, хочу кричать, хочу ревновать, хочу чувствовать, хочу сгорать, хочу целоваться до корок на губах! Хочу большего! С этой стороной своей натуры я никогда не была знакома. Никогда, и от этого внутри меня просыпается азарт, притягивая к опасному склону.

Шанс… всего лишь шанс. Для кого-то это прекрасная возможность, и любой из таких, как я, ухватился бы за него, чтобы развлекаться до тех пор, пока не затошнит. Обычно мои сверстники так и поступают, пробуют всё, что им предлагают, а я не могу. Не для меня это, ведь так смертельно. Я не просто богатая студентка, а глава сестринства. Это огромная ответственность и вечное клеймо. Я должна поддерживать свой авторитет, даже если не желаю. Только так я смогу здесь выжить, лишь так смогу вытерпеть всё это дерьмо и освободиться. И Рафаэль такого никогда не примет, никогда не смирится с тем, что прописано в постулатах моей должности, а Оливер всегда поймёт, потому что он из моего мира, ближе ко мне. Но почему же их губы, голос, шёпот, слова и аромат так отличаются? Почему один, идеально подходящий мне, не может заставить моё тело дрожать от незнакомого возбуждения, когда от одного вида второго у меня стягивает всё внутри и влечёт к нему безоговорочно? Химия? Не верю я в это. Ни во что я больше не верю.

Тяжело вздыхая и снова пребывая в мрачных и отнюдь не радужных мыслях, не соответствующих моему возрасту и счёту в банке, обматываюсь полотенцем и протираю волосы. Прислушиваюсь, убеждаясь, что Рафаэль так и не появился. С кем он? С ней? Не могу побороть это чувство… зависти, да… чёртова зависть оттого, что эта сучка может дотрагиваться до него, когда захочет просто болтать. И меня радует, что на вечеринке его не было, а она искала его. Я всё вижу и замечаю, даже если не хочу этого.

Кусок чёрствого хлеба.

Так меня ещё никто не называл, не сравнивал с самой доступной для меня едой, а для него всё иначе. В этом и проблема. Мы никогда не поймём друг друга, какой бы химии между нами ни возникло. Мы слишком разные, чтобы у нас был шанс.

И, неужели, я, правда, чёрствая? Я? Да я участвую в сотнях благотворительных акций, вхожу в комитет по защите популяции амурского тигра, и дала старт нескольким ребятам, к примеру, той музыкальной группе. Я не чёрствая… иногда, изредка, согласна, но не постоянно. Он же знает об этом, так почему для него я кусок чёрствого хлеба? Сейчас мне уже не кажется это очень глубоким описанием моей личности, это даже немного обидно, как и то, что у Рафаэля всё ассоциируется с едой. Вяленое мясо. Вот это цинично, кстати, очень цинично. Он, вообще, не относится ни к чему серьёзно, у него везде пища! Наверное, потому что он знает, что такое голод. Ох, если я сейчас разовью эту мысль, то приду совершенно не к тому, что уже отвергла. Лучше не стоит, очень даже не стоит, потому что в голове я уже представляю его под таким холодным дождём, какой бывает в Лондоне зимой. В грязной одежде, в каком-то закутке среди мусорных баков и бездомных он вырывает из рук прохожего пакет с продуктами, чтобы забиться в угол и поесть.

О, господи, хватит. Это уже больше похоже на идиотизм.

Мотаю головой и поднимаю взгляд на запотевшее зеркало. Я всё ему сказала. Я отказала. Чётко ответила «нет», и думать не следует о глупостях вроде его будущего. Меня не касается судьба Рафаэля и его жизнь. Не замечать, обходить стороной, и снова всё наладится. Я вновь потеряю ту искру, которая до сих пор ещё не истлела во мне и превращусь в подобие моей биологической матери. К сожалению, такой исход неизбежен.

Открываю дверь в свою спальню и вхожу в неё, поправляя кончик полотенца, заправляю его на груди. По моей спине пробегает лёгкий холодок, а затем вся кожа покрывается мурашками. Резко поворачиваюсь. Сердце срывается на бег. Мысли вылетают из головы. Ноги прирастают к полу.

– Привет, – слабо улыбаясь, Рафаэль поднимается из моего уютного и любимого кресла.

– Что ты здесь делаешь? – Выдавливаю из себя, пока он лениво оглядывает мою фигуру, облачённую только в одно полотенце. Короткое полотенце, едва прикрывающее обнажённые ягодицы. Меня бросает в жар.

– Я хотел обсудить то, что произошло вчера, – отвечает Рафаэль, когда наши взгляды встречаются. Снова? Он издевается надо мной? Сначала назвал куском чёрствого хлеба, а теперь решил добить меня?

– Нет, подожди, не ругайся и не кричи, потому что я пришёл с миром, – быстро добавляет Рафаэль.

– То, что я сделал и сказал, вышло за рамки даже моего понимания. Не знаю, возможно, это пиво, которое выпил с Белчем на трибуне во время игры, или его травка так на меня повлияла, и я выставил себя полным придурком, унизившимся перед тобой и покаявшимся в своих гнусных и низменных желаниях. Но я не хочу больше мусолить то, что происходит между нами. Ты права, это какой-то бред, ведь мы с тобой очень разные и принадлежим к разным мирам. Да и высыпаться хочу. После воскресной ночи я специально возвращался очень поздно, чтобы не встречаться с тобой, избегал тебя, а теперь просто устал. Хочу спать в своей кровати и не опасаться очередной пустяковой ссоры с тобой из-за несуществующей ревности или чего-то ещё. Так что предлагаю всё забыть и больше не возвращаться к обсуждению моих слов и поступков в прошлом.

Что? Он серьёзно? Несуществующая ревность? Пиво? Травка? Бред? Он называет химию, которую возносил, как манну небесную, бредом? Он обалдел совсем?!

– Забыть? – Прищурившись, переспрашиваю его.

– Да, Мира, просто забыть о том, что мы целовались под воздействием алкоголя, и вернуться к нормальному общению, как в парке, к примеру. И в знак своих извинений за моё ужасно оскорбительное к тебе отношение, я принёс тебе на ужин салат, – Рафаэль указывает рукой на стол, на котором ранее я не заметила тарелки с приборами.

– На самом деле его девочки приготовили и уже несли сюда, когда я вошёл в дом. Ну я предложил им захватить салат с собой, потому что всё равно шёл в комнату. А потом решил, что надо как-то разрядить существующее напряжение между нами, в котором я тоже виноват. Ты согласна? Примешь мои извинения со странным салатом, в котором валяются мёртвые маленькие осьминожки, и не будешь напоминать мне о моих словах и вчерашних глупостях? – Он с такой надеждой в лучезарных серо-зелёных глазах смотрит на меня, что меня мутит.

Я в шоке. Нет, конечно, это именно то, о чём я его просила и упоминала, но… как-то неприятно. Меня это даже злит, раздражает, и хочется ударить его, снова закричать и выставить вон. Но тогда это будет означать, что ему удалось оскорбить меня, и я не хочу ни о чём забывать, и выставлю себя глупой и наивной дурочкой. Вообще, ещё решит, что он мне нравится, возможно, даже больше, поэтому мне остаётся лишь сухо кивнуть, не произнося ни слова.

– Фуф, отлично, – радостно выдыхает он.

– Ещё я хотел сказать, что больше твоей героини нет в моих комиксах.

Что? Ты лишил меня и этого места?!

– В общем, герои понимают, что между ними никогда ничего серьёзного не будет, да им это и не нужно, так что твой прототип принимает предложение руки и сердца от своего парня, а мой находит другую девушку, которая поможет ему пережить это время, – тараторит Рафаэль.

Другую, значит? То есть ты даже там изменяешь мне?

– Считаю, что это взрослое и взвешенное решение, ведь в жизни сказок не бывает, а я хочу придерживаться истины и показать, как сложно такому, как я, в вашем мире. Конечно, это известие его повергло в унынье, ведь парень так много чувствовал к ней, он в неё практически влюбился. Но у неё не было к нему ничего, кроме минутного помутнения рассудка. Да и её парень прекрасный кандидат в мужья. Мира, я помню, что тебе неприятно было узнать о том, что я приплёл тебя к своему заработку. Поэтому ради сохранения и восстановления наших дружеских отношений, решил, что так будет лучше и для тебя, и для меня, – довольно заканчивает Рафаэль.

У меня сейчас челюсть отвалится. Он припёрся в мою спальню после вчерашнего разговора, который извёл меня, а теперь так просто отвергает всё, что сказал? Разве можно поступать подобным образом с людьми? Говорить им, как они нужны тебе, а потом легко отказываться от них? Конечно, он правильно сказал: настоящая жизнь там, где всегда главенствуют предательство и выгода. Рафаэль не хочет потерять своего места, а отношения со мной взбесят отца, если он обо всём узнает, и парень лишится возможности получить образование, как и следить за мной. Как же всё это неприятно отзывается в груди, вызывая монохромный шум в голове.

– Хорошо, – цежу я, придерживая полотенце.

– Прекрасно, значит, мы всё решили, – Рафаэль хлопает в ладоши.

Кто его подменил? Что, вообще, произошло с ним за одни сутки, раз сейчас он больше похож на Белча, чем на самого себя? Нет того тяжёлого взгляда исподлобья, привычки потирать шею и наглой ухмылки. Мне бы радоваться и прыгать от счастья оттого, что он больше не будет давить на меня, называть своим хлебушком, касаться меня, кричать, рычать, целовать, кусать, обнимать, забираться своими пальцами под юбку, перекрывая мне кислород и…

Остановись!

– Тогда я бы хотел попросить тебя, как друга, о помощи. Она мне очень нужна, – медленно добавляет он.

– О помощи? – Обиженно выдыхаю я.

– Да, дело в том, что мне всё же придётся сдать самые минимальные нормативы по конному спорту, а уборка в конюшне не засчитывается, и за счёт неё нельзя набрать баллы. Ты же знаешь, что я не умею этого, пробовал в Лондоне перед приездом сюда, но отбил своих близнецов. Ну и больше не желаю этого, но мне придётся, иначе зачёт не поставят. А ты прекрасная наездница. Помоги мне, покажи азы верховой езды, Мира. Как друг, разумеется. Друзья помогают друг другу и выручают из таких вот дерьмовых ситуаций, – по-хамски заявляет он.