Шёпот за спиной нарастает, пока я поднимаюсь на второй этаж дома братства «Альфы». Я ушла с пары, чтобы лично встретиться с моими выводами и последствиями. Хотя я встретилась с ними раньше, но сейчас мне предстоит отстоять мои чувства к Рафаэлю.

– Эм, детка, он не в форме…

– Деткой будешь называть то, что в вонючих трусах чешешь. Я для тебя Эмира Райз и никак не меньше, Калеб, – с отвращением осматриваю парня, который всегда у меня вызывал некий страх и тошноту. Не его внешность. Она довольно мрачная и настолько же симпатичная, а вот его сердце… его у него нет.

Обхожу его и открываю дверь в спальню. Сразу же нахожу взглядом Оливера, сидящего на кровати и сжимающего голову. Специально с силой хлопаю, отчего он вздрагивает и издаёт стон. Похмелье. Снова. Никакого удивления.

Оливер поворачивает голову, и на его лице застывает гримаса из неприязни и паники. Он настолько жалок сейчас, но я не испытываю никаких угрызений совести из-за того, что изменила ему с Рафаэлем. Не сделала никаких попыток, чтобы вытащить его, заплатить за него или как-то помочь вчера, за это мне тоже ни черта не стыдно. Мне хорошо. Ядовито хорошо сейчас.

– Ты, – цедит он, поднимаясь с кровати. Помятый. Вонючий. Уставший. Видимо, ещё пьяный.

– Надо же, узнал. А я думала, совсем забылся, и даже лиц не различаешь. Ведь именно подобную сказку ты начнёшь мне шептать на ухо, верно, Оли? Ты просто перепутал меня и ту девушку, правда? – Усмехаюсь я.

– И что? Что дальше, Мира? Что ты сделаешь? Бросишь меня или начнёшь плакать? – Едко бросает он, приближаясь ко мне. Чёрт, меня порой бросает в дрожь от его роста и размеров мышц. Но не сегодня. Я уверенно задираю подбородок и сладко улыбаюсь.

– Ни то, ни другое. Я просто оставлю тебя. Молча, милый. Без упрёков. Без споров. Без оскорблений. Я уйду, – спокойно пожимаю плечами, замечая, как с его лица, покрывшейся тёмной щетиной, сбегает краска.

– Ты всё подстроила, сука. Всё подстроила чужими руками, как обычно. И твой ублюдок Рафаэль, следил за мной, чтобы вовремя снять видео и дать тебе возможность уйти. Я не разрешаю, поняла? Я, блять, запрещаю тебе даже думать об этом! Со мной этот номер не пройдёт! – Он с яростью хватает меня за плечи и стискивает их до боли, от которой внутри всё холодеет.

– Если бы это была я, Оливер, то ты был бы уже исключён за хранение оружия в комнате. Это не только незаконно, но и грозит тюремным, настоящим тюремным сроком, – шиплю я, дёргаясь в его руках.

– А теперь убери от меня свои руки. Мне противно. Я предупреждала тебя. И это был не Рафаэль, к твоему сведению. Это был кто-то из твоих парней, твоих братьев, которого ты достал своей тупостью и жестокостью. Именно Рафаэль видел, как кто-то в капюшоне выходил из туалета, а затем сам вошёл туда. И он сбежал, а ты набросился на него, как животное. Знаешь почему, Оливер? Потому что ты боишься его. Боишься Рафаэля. В нём задатки лидера, и он умнее тебя. Если он захочет, то ты потеряешь своё место. Не вынуждай меня помогать ему, потому что сейчас ты совершаешь очень глупую ошибку, причиняя мне боль и прибегая к насильственным действиям. Хотя тебе не привыкать, – от моих слов его руки разжимаются, и он слабо толкает меня спиной к двери, отшатываясь сам.

Я права. Попала в точку и чётко показала Оливеру, как шатко сейчас его положение. А я просто устала от него и от всего, что заставляет меня бояться. От последствий, в которых виноват только он.

– Я же люблю тебя… всё это я делаю только ради тебя, Мира. За что ты так со мной? С каждым днём ты ненавидишь меня сильнее, когда я не знаю, что мне ещё сделать, чтобы ты и мне подарила немного ласки. Это из-за него, да? Из-за Рафаэля? Ты с ним? – Под конец речи шипит, а начинал более или менее пресно.

– Нет, Оливер, это не из-за кого-то. Причина в тебе и во мне. У нас никогда ничего не получилось бы. И дело даже не в сексе, который я терплю с тобой, а ты постоянно обвиняешь меня во фригидности и холодности. Между нами нет искры, и никогда не было. Мы всего лишь случайно оказались рядом в неприятной ситуации, в которой ты защищал свою задницу, используя меня. А я была очень напугана и не соображала, что происходит. И даже не это причина, по которой я беру тайм-аут в отношениях с тобой.

– Да потому что ты больная, Мира! Я всячески пытался возбудить тебя! Вспомни отдых? Там же нам хорошо было! – Повышает голос, сжимая кулаки, отчего я горько приподнимаю уголок губ. Видимо, без воспоминаний, неприятных воспоминаний, не обойтись.

– Давай вспомним. Ты пил, затем трахался со всеми доступными девушками, играл в гольф, плавал, и встречались мы только ночью, когда я спала, а ты заваливался и пытался переспать со мной. И да, моя вина в том, что я всё это позволяла, рассчитывая на то, что пройдёт время, и всё наладится. Нет, у нас ничего не наладится. Всё это бессмысленно, понимаешь? Ты спиваешься, Оливер. Каждый день ты пьян настолько, что не осознаёшь, где находишься. А потом парни тащат тебя в спальню. Ты гробишь себя из-за меня, Оли? Я уверена, что и тебе не нравится быть в таком положении, но ты сам заставил нас пройти через это. Так что довольно мучить друг друга. Хватит. Пришло время остановиться, – стараюсь мягко объяснить ему, что наше время закончилось. Хотя оно даже не начиналось. Теперь я это вижу. После этой ночи я многое стала понимать и распознавать в ином свете. В мрачном. В кровавом. В болезненном. Мы принуждаем друг друга быть идеальными, когда это не так.

– Мира, детка, я обещаю, что больше ни с кем…

– Не нужно, Оливер. Ты сам знаешь, что не сдержишь обещаний, а мне на них плевать. На тебя мне плевать, как и тебе на меня. И ладно твои измены, я не против, потому что ты никогда не станешь для меня мужчиной, от которого будет идти кругом моя голова. Всё это было имитацией. Имитация любви. Имитация чувств. Имитация отношений. Имитация счастья. Имитация улыбок. Моя жизнь состоит из имитации. И я больше не могу. Я хочу провести время здесь так, чтобы оно осталось светлым пятном в моих воспоминаниях. Раз мы заключены в эту тюрьму, то должны найти радостные моменты. И ты тоже, Оливер. Мы ещё очень юны для чего-то серьёзного, и…

– Но, Мира, я же… я… выходи за меня? Я купил кольцо, и наши отцы участвуют в бизнесе друг друга. Мы уже связаны. Наше будущее расписано по минутам. В следующем году я закончу обучение и начну работать с отцом, а затем будет наша свадьба. Слияние двух семей, – перебивая меня, шепчет и подходит, но я отхожу на шаг назад.

– В том то и дело, Оливер. Это не наши желания. Это желание твоего отца, но не твоё. Мне плевать на то, что планирует мой папа, у меня другой план на свою жизнь. Я хочу бороться за неё. Так почему ты боишься это делать? Почему вяло плывёшь по грязной реке и позволяешь ему указывать тебе, кого любить? И ты не любишь меня. Так не любят, Оливер. Любовь не может быть пресной. Она сплошное мучение, но сладкое мучение. Она невероятно жестока и настолько же красива. Она другая. Она живая, понимаешь? И мы оба должны сейчас честно признаться, что вся эта фальшь продиктована лишь единственной прошлой ошибкой. Моей ошибкой. Когда я дала согласие быть с тобой, а ты нашёл вариант доказать своему отцу, что чего-то стоишь, раз окрутил такую, как я. Нет, Оливер, я не буду для тебя способом, – отрицательно качаю головой и осознание того, что столько месяцев упорного труда над собой и своими чувствами, выстроенными стенами и моделью поведения, освобождает меня от оков раскаяния и страхов.

– Я не могу, Мира, не могу дать тебе уйти. Меня в карцере заперли, и это была последняя капля. Я не могу, – в отчаянии он опускает голову, словно намеревается расплакаться. Мне жаль, что обстоятельства порой не могут повлиять на сердце. Мне очень жаль, что жизнь, действительно, сложная штука, в которой необходимо причинять людям боль.

– Можешь, Оливер. Ты всё можешь, – медленно приближаюсь к нему, и он поднимает печальный взгляд на меня.

– Но я люблю тебя. Может быть, моя любовь и пресная, но она вот такая. Так мой отец любит маму. Такую любовь я видел всю свою жизнь. Не оставляй меня, детка. Ты нужна мне. Ты очень нужна мне, – жалобно шепчет он.

– Выходит, ты не видел любви, и я тоже её не видела, Оли. Но это не значит, что мы должны быть такими же. Да у нас даже спорить не выходит. Мы только злимся друг на друга, после чего вылезают новые и новые подробности твоих похождений. Мы даже не можем заставить друг друга ревновать так, чтобы кровь кипела, а споры возбуждали больше прикосновений.

– Он приедет. Отца вызвала администрация. Он убьёт меня. Меня уже поставили на испытательный срок и могут отчислить из-за поведения. А если и ты уйдёшь, то он просто взбесится.

– Так не позволяй ему унижать себя в своих же глазах, Оли. Изменись. Прекрати махать кулаками, контролируй себя и прекрати пить, пожалуйста. Ты хоть и не был для меня настоящим парнем, в которого я могла бы влюбиться, но навсегда останешься другом. И я готова взять всю вину на себя за решение остановиться в наших отношениях.

– Мира, я готов меняться. Я изменюсь, обещаю, только не говори мне, что ничего не было. Мы же целовались, помнишь? Целовались после того, как ты отказала Беате? Мы целовались и сходили с ума, мы…

– К сожалению, я этого не помню, потому что для меня это было не значимо. Да и выпили мы в ту ночь много. Очень много. Я не могу вспомнить ничего хорошего, когда мы были вместе. Не было ни тихих разговоров на полу. Не было прогулок. Не было смеха над какой-то комедией, а не над людьми, которых мы унижаем. Не было ничего ценного между нами, и вряд ли будет. Я не отрицаю, что, возможно, в далёком будущем всё изменится, и мы снова встретимся. Но уже другими. Сломленными деньгами. Вот тогда, вероятно, и сможем найти нечто общее. Но не сейчас. Не сегодня и не завтра. Прости меня, Оливер, я ухожу. Надеюсь, что ты, действительно, изменишься и прекратишь убивать себя изнутри. Спасибо тебе, Оли, спасибо за всё, – приподнимаясь на цыпочки, целую его в щёку и мне неприятно признаваться, но у меня даже сердце не щемит. Я не могу полноценно скорбеть о потерянном времени и о том, в каком раздавленном состоянии оставляю Оливера. Я ничего не чувствую к нему. Мне его не жалко.

Закрываю за собой дверь, замечая, что слишком тихо вокруг. Подслушивают. Конечно, как обычно. Этим грешат не только девушки, но и парни. Они ещё и сплетники. Выхожу из дома братства и расправляю зонт, оставленный на веранде. Дождь бьёт по нему, а я ощущаю облегчение, и немного саднит между бёдер. Но всё же я это сделала. Я совершила то, о чём втайне мечтала. Понятия не имею, как Оливер отреагирует на мои слова, когда протрезвеет и до него дойдёт их смысл. Возможно, начнётся травля. Возможно, он увидит, что тоже свободен, и нет больше причин прятаться по углам, а просто жить так, как он хочет.

Девушки из сестринства на занятиях, а я их пропускаю. Поднимаюсь в комнату и вхожу в свою спальню. На губах появляется слабая улыбка, когда Рафаэль, стоящий у окна, поворачивается ко мне, и его дыхание нарушается. Его грудь под белоснежной сорочкой часто поднимается, а глаза насыщаются цветом и темнеют с каждым моим шагом.

Молча подхожу к нему и обнимаю за талию. Его руки смыкаются вокруг меня, и так хорошо становится. Я могу вдохнуть полной грудью и уткнуться в его плечо. Целует меня в волосы и дарит мне то, чего я никогда бы не ощутила с Оливером. Умиротворение. И я растворяюсь в нём, наслаждаясь каждой секундой.

– Ты должен быть на занятиях, – тихо укоряю его, поднимая голову.

– В полдень выпустили Оливера. И я знал, что ты пойдёшь к нему. Я волновался. Если честно, то места себе не находил и ждал. А иногда вылетал из дома, порываясь вытащить тебя оттуда силой и… да, это глупо. Но я боялся, что ты не вернёшься ко мне, – его руки нежно проходят по моим волосам, вызывая в теле приятное покалывание и томную волну.

– Я взяла тайм-аут. Точнее, это означает конец. Никогда пауза не приводит ни к чему большему. Она всё убивает, – выдыхаю я.

– Чёрт, правда? Ну то есть… я хочу улыбаться, кажется, меня сейчас разорвёт от радости. Но вроде бы это не подобает ситуации, и мы должны быть печальными. Я смеяться хочу. Мира, девочка моя, принцесса моя, я так счастлив. Это же… всё это… ты и я. Это реально, – и всё же он широко улыбается, стискивая меня в объятиях.

Да, я согласна, что такой момент для нас должен быть весёлым и ярким, но мои глаза слезятся, когда его аромат проникает в меня и напоминает о крови. Хлюпаю носом. Замечает. Слышит. Немного отодвигается от меня и подхватывает подбородок двумя пальцами, вынуждая посмотреть в его нахмурившееся лицо.

– Ты чего плачешь, Мира? – Шепчет Рафаэль.

– Не знаю… не знаю, мон шер. Столько месяцев я играла роль, а теперь мне хорошо. Может быть, от радости. А может быть, эта тишина, в которой мне сейчас уютно с тобой, пугает так сильно моё подсознание, что слёзы сами катятся, помогая сердцу справиться с эмоциями. Я не знаю, но страх до сих пор живёт во мне. Я помню эту тишину, мон шер, помню. Она предвестник жестокой войны. И в этом бою я боюсь потерять тебя, даже если будущего нет. Я просто боюсь, что всё резко прекратится, и мне будет больно. Я боюсь… это глупо сейчас и несвоевременно, но ничего не могу с собой поделать. Я не хочу терять кислорода, созданного нашим с тобой дыханием. Не хочу, – закрываю глаза, из которых выкатываются крупные слёзы, и мне немного стыдно, немного некомфортно и неприятно из-за того, что моё тело больше не подчиняется разуму. Ведь там я заставляю себя прекратить разрушать наш момент. Он только наш, не его, не мой, а наш. Для меня это местоимение стало новым и драгоценным. Один мир на двоих. Одна страсть на двоих. Одна радость на двоих. Одно чувство, разделённое между двоими. Это так необычно и незнакомо.