— Вы кто? — рявкнул Дима. — Вы что тут делаете?!

— В карты играем, — пояснил бритый невозмутимо, тасуя колоду.

Лара открыла глаза. Увидела Диму, улыбнулась ему безмятежно, будто и не было разрыва.

— Дмитрий Андреич, — сказала она, снимая плейер и поправляя волосы, — здравствуйте! Ничего, что мы без приглашения?

Дима молчал, сатанея. Ларина свита резалась в карты, не обращая на хозяина ни малейшего внимания.

— Меня Лариса зовут, — щебетала между тем Лара. — Вы меня помните? Не забыли? Вы мне когда-то обещали помочь. Я, знаете ли, пою. Ну, так, кустарно. Не хотите послушать?

Вот это она любила. Знала в этом толк. Прикол по полной программе. Дескать, мы, Дима, все начинаем заново. Заново знакомимся. Меня Лариса зовут. Я пою. Я певица из Люберец. Ничего у нас с тобой не было — ни романа, ни разрыва. Все — с чистого листа! Давай, Дима, включайся. Подыграй мне, мое солнышко, мы с тобой на второй круг заходим.

— Не хотите послушать? — повторила Лара, ангельски улыбаясь и протягивая ему плейер. — Это мои студийные записи. Так, ничего особенного. Песенки в стиле «хаус».

Дима молчал. Можно, конечно, и подыграть. Подойти к диванчику, нацепить плейер. «А что?.. Ничего… Как вас зовут, не расслышал? Лариса? Стиль „хаус“? О'кей».

— Это мои мальчики. — Лара играла роль как по нотам. — Геночка, клипмейкер.

Бритый нехотя кивнул Диме, не отводя глаз от картишек.

— А это — Мотя, — ворковала Лара. — У Моти — своя студия. У него выходы на «Полиграм», между прочим. Мотя, что ты как неродной, оторвись от «подкидного»! Поздоровайся с Дмитрий Андреичем!

Мотя вскочил с ковра и шутовски отдал честь.

Дима оглянулся. Охранник стоял у него за спиной, ожидая распоряжений.

— Ты почему их впустил? — спросил его Дима угрюмо.

— Так это же… Она же… — просипел охранник. — Она же у вас… Сама всегда входила… Когда… Когда захочет…

— Замки поменять во всем доме! — приказал Дима, не дослушав.

Лара истерически захохотала.

— Я уезжаю. — Дима взглянул на часы. — Вернусь через час — чтобы духу их здесь не было! Ты понял?

— На! — крикнула Лара, швырнув ключи на ковер. — На, подавись!

Дима повернулся и вышел из гостиной. Толкнув входную дверь, он сбежал по ступеням вниз и двинулся к воротам.

Лара выскочила следом, догнала, схватила за руку:

— Дима! Что я должна сделать, чтобы ты меня простил? Что я еще должна сделать, чтобы…

Он выдернул руку. Лара вцепилась снова.

— Ну, что мне сделать? — спросила она с отчаянием. — На колени перед тобой встать? Так не бывает… Чтобы так резко, сразу… Еще вчера под окнами стоял, а сегодня прогоняешь.

— Капля камень точит, — пробурчал Дима.

— Камень, — кивнула Лара. — Ты каменный. Это правда. Ты и любить-то никогда не умел. Ты и не знаешь, что это такое.

— А ты знаешь? — Дима недобро прищурился.

— Я знаю! — с вызовом ответила Лара. Ее уже трясло. — Знаю! А ты — нет. Ты же не человек, ты — машина! Станок по изготовлению «зеленых». Мне тебя жалко, понял? Мне жалко тебя! У тебя вместо сердца — доллар! — И Лара ткнула его в грудь указательным пальцем. — Вот тут у тебя загогулина с двумя продольными палками.

— Поперечными, — сказал Дима. — Хватит, Лара. Я поехал. И ты уезжай.


Прошла неделя.

Нина стояла в очереди за арбузами. Накрапывал дождь, совсем уже осенний, холодный. Трое смуглолицых абреков, хозяева арбузной горы, ловко перебрасывали друг другу крутобокие, глянцево поблескивающие темно-зеленые шары.

Очередь росла и росла — абреки продавали свой товар за сущие гроши. Кто-то брал половину — абреки лихо раскалывали арбузы пополам, обнажая алую сочную мякоть с темными метинками семечек.

— Где-то сперли их, наверное, — предположила стоявшая за Ниной тетка в вязаном берете. — Украли у кого-нибудь, теперь продают по дешевке, чтоб краденое сбыть поскорее.

— Ну как вам не стыдно?! — Нина повернулась к ней, не выдержав. — Зачем же вы людей оговариваете? Не знаете ведь ничего, зачем же напраслину возводить?

— Это я-то не знаю? — возмутилась тетка, предвкушая упоительные минуты грядущей свары. — Я все знаю! Мне ли черных не знать?

— Ну хватит, — поморщилась Нина, уже жалея о том, что заварила эту кашу.

Тетка была классической скандалисткой из очереди. Нина изучила этот тип в совершенстве. Бабы за шестьдесят, ненавидящие весь свет, готовые сорваться в любую секунду. Дома у себя поди на цырлах ходят перед своим Петей. Он их по одной щеке, они другую подставляют. А здесь, в уличной очереди, среди чужих, — крутейшие оторвы, остервенело режущие правду-матку.

— …Куда ни глянь — всюду черные одни, — скрипела тетка за Нининым плечом, — заполонили город…

— Они, может, и черные, — процедила Нина. — Да мы с вами тоже не слишком белые.

— Нет, вы посмотрите на нее! — ликующе завопила тетка. — Нашла кого защищать! Да кто ты такая, чтобы меня учить-то?

Нина молчала, глядя перед собой. Не слушай. Не отвечай. Не заводись. Графиня… Она усмехнулась про себя. Графиня в стареньком плащике, с авоськой в кармане, переминающаяся с ноги на ногу в очереди за арбузами.

Графиня… Лучше б ей, Нине, об этом не знать. Права была мать, что столько лет молчала! Нет горше муки, чем сознавать, что ты была достойна лучшей доли. Что тебе предназначена иная судьба, другая жизнь. И что у тебя эту жизнь украли. Неважно — кто.

Роскошная Димина машина остановилась совсем рядом, у кромки тротуара. Нина сразу узнала эту машину. Неужели он? Так не бывает. Богатый сумасброд получил отлуп — этого достаточно, чтобы забыть о ней, строптивой дурехе. Забыть раз и навсегда.

Крепкий молодчик выскочил из машины первым. Да, это его охранник… Надо же! А вот и сам. Первым Нининым желанием было выскочить из очереди и пуститься наутек. Глупее не придумаешь. Сорокалетняя тетка удирает от дяденьки-миллионера. Фарс!

Дима огляделся и увидел Нину. Охранник раскрыл над ним зонт. Подойдя, Дима сказал, заметно волнуясь:

— Привет, видишь, нашли тебя. Твоя маман дала наводку.

— Мы на «ты» разве? — холодно спросила Нина.

— Ах, извините, ваше сиятельство! — Он расшаркался и отвесил шутовской поклон. — Не соблаговолит ли ваше высочество пройти с нами к машине? На пару слов. Для приватной беседы. Мой раб, — Дима кивнул на ухмыляющегося Владика, — понесет за вами ваш шлейф.

— Я за арбузом стою.

Дима оглядел очередь. Очередь тоже рассматривала Диму с нескрываемым интересом. Такие машины редко останавливались здесь, на кривоватой улочке московской рабочей окраины. Такие холеные господа, вальяжные, сопровождаемые громилой-охранником, нечасто ступали по залепленному осенней грязью асфальту московского предместья.

— За арбузом стоишь? — Дима покосился на притихших абрековских продавцов. — Я все покупаю. Владик, подсуетись. Заплати за все и доставь графине на дом.

— В чем дело? — загудела очередь возмущенно. — Мы стояли…

— Господа, пусть каждый выберет себе по арбузу! — крикнул Дима весело. — Фирма платит!

Господа мгновенно ринулись к арбузной горе. Великое слово «халява», сладостное для уха всякого истинного россиянина, звучало как руководство к действию.

— Куда вы меня ведете? — бормотала Нина, пока Дима тащил ее к машине. — Я никуда с вами не поеду! Зачем мне столько арбузов?

— Варенье сваришь. — Дима упорно продолжал говорить ей «ты». — Владик! — Он оглянулся на охранника. — Купи ей заодно сахару с полпуда.

Еще через пару минут Нина сидела на просторном заднем сиденье Диминого авто. За окошком мелькнул алый неоновый двузубец метро. Машина миновала череду узких сумрачных улочек — вечно здесь не горел ни один фонарь, не светилась ни одна вывеска.

— Куда мы едем? — спросила Нина.

Дима, сидевший рядом с шофером, повернулся к ней и улыбнулся — широко, по-голливудски. Ему шла улыбка. Впрочем, кому она не идет? «Ну, вот тебе, например», — мысленно возразила себе Нина. Вспомнила, как муж Костя сказал ей когда-то: «Ты улыбаешься — будто извиняешься перед кем-то неизвестно за что. Сиротская у тебя улыбка, как у вокзальной нищенки. Так и хочется тебе сразу копеечку подать…»

— Ну?! Так куда мы едем? — Нина повысила голос.

— Сейчас увидишь! — И Дима подмигнул ей заговорщически.

Он сиял, как ребенок в предвкушении праздника. В нем вообще было что-то детское, подумалось ей, мальчишеское. Веселый азарт, хулиганская удаль дворового пацана плохо вязались с его роскошной машиной, шофером, охранником, всеми этими прибамбасами удачливого «нового».

— Так ты замуж за меня пойдешь или нет? — спросил Дима деловито.

— Вы же сами сказали, что это была шутка.

— Шутка? — деланно изумился Дима. — Я сказал? Когда? Быть этого не может! Я, мон ами, серьезен как никогда. Предлагаю вам руку и сердце!

— Я замужем.

— Э-э, нет, сударыня, официально вы в разводе, я узнавал, поверьте.

Он смеялся, разглядывая ее с беззастенчивым насмешливым интересом. Вот пристал! Прет, как танк. Как новый русский танк. Так они и утюжат этот бедный город, эту страну, все на своем пути сметая… Захватчики. Победители. Хозяева жизни.

— Приехали, — сказал шофер.

Дима вышел из машины, открыл заднюю дверцу и протянул Нине руку. Надо же! Галантный, когда захочет… Нина оперлась рукой о его ладонь и выбралась из машины.

Они стояли на тихой московской улочке. Уже совсем стемнело, дождь накрапывал едва-едва. Рядом, за чугунной витой оградой, белел старинный двухэтажный особняк.

— Ну? — спросила Нина. — Зачем вы меня сюда привезли?

— Это твой дом, — ответил Дима, выдержав паузу.

Нина взглянула на него непонимающе.

— Дом твоих предков, — уточнил он. — Фамильное гнездо. Единственное из сохранившихся. Еще на Ордынке были два дома и в Лефортово — те не уцелели.

Нина завороженно смотрела на особняк, не двигаясь с места. Тогда Дима взял ее за руку, повел за собой по узкой асфальтовой дорожке, усыпанной листвой.

Нина послушно шла за ним. Ее дом! Дом ее предков… Может быть, ее просто разыгрывают? Почему она должна верить на слово этому странноватому парню? Она попыталась высвободить руку — нет, Дима держал ее крепко.

— Здесь теперь нарсуд. — Дима кивнул на табличку. — Входи. — Он открыл дверь, пропуская ее вперед.

В этот поздний час здесь было совсем пусто. Нина огляделась. Вестибюль погружен в полумрак. Вахтер позевывает за своей загородкой.

— Вы куда? — спросил он, подавив зевок. — Ушли уже все. Завтра приходите.

— На. — Дима достал из бумажника стодолларовую купюру. — Мы тут побродим с полчасика.

Вахтер, обалдев от столь обильной мзды, накрыл купюру ладонью, растерянно пробормотав:

— Я тут охраняю все ж таки…

— Вот и охраняй, — кивнул Дима. — Нас. — Он наклонился к Нине и прошептал: — А раньше тут у вас дворецкий стоял, в ливрее, с бакенбардами… Кланялся… «Как прикажете доло-жить-с?» А, Нин? Благолепие?

Нина посмотрела на него: он светился от счастья, упиваясь произведенным эффектом.

По широкой мраморной лестнице с перильцами они начали подниматься наверх. Нина шла медленно, озираясь по сторонам. По этой лестнице когда-то поднималась ее прабабка. Не факт, разумеется, но… Но можно пофантазировать. Можно представить себе юную даму, возвращающуюся, скажем, с утренней прогулки. Манто, муфта, шляпка…

Ее прабабка. Ее лестница, ее дом… Нина подошла к огромному потускневшему зеркалу.

— Ну-ка, постой! — Дима остановился. — Повернись в профиль!

Нина послушно повернулась. Дима посмотрел на ее отражение в старинном зеркале.

— А в тебе порода угадывается, — сказал он наконец. — Лоб… И нос у тебя такой… породистый, тонкий. Переносица узенькая…

— Переносица как переносица.

— И глаза… Как у незнакомки… Ну, этой… Крамского.

— Много ты понимаешь. — Нина не заметила, что тоже сказала ему «ты». — У Крамского… Может, ему кухарка какая-нибудь позировала. Модистка. Курсистка.

Она осторожно дотронулась до зеркала и провела пальцами по его темной мутноватой глади. На пальцах осталась пыль.

— Что же они не протирают совсем? — вздохнула Нина сокрушенно.

Ее зеркало. Ее дом. Высокий сводчатый потолок, облупившаяся лепнина… Фамильное гнездо.

— Во что они его превратили… Здесь же ремонт нужен…

— Хозя-айка! — хохотнул Дима. — Хозяйка объявилась! Ну, ладно. Пойдем, я тебе зал заседаний покажу. — Он потянул Нину наверх. — Там твои родичи поди балы закатывали…

— Не хочу. — Нина покачала головой.

— Почему?

Она пожала плечами. Внезапно — с чего бы это? — к горлу подкатил комок. Она отвернулась от Димы, пытаясь справиться с собой.