— Правда?

Я не поняла, при чем тут я, у меня же нет сестры-близнеца.

— Помнишь, ты много раз просила Лилли убрать из журнала рассказ «Долой кукурузу!»-, а она отказывалась, хотя и думала, что если Джей Пи его прочитает, его чувства будут за­деты?

Я все еще не понимала, к чему Тина клонит.

— Да, а что?

— А что, если она отказывалась убрать твой рассказ как раз потому, что ХОТЕЛА, чтобы Джей Пи его прочитал? Потому что она надея­лась, что когда Джей Пи его прочитает, он ра­зозлится на тебя за то, что, ты его написала, и ты больше не будешь ему нравиться. И тогда его сердце будет свободно, и ему может понра­виться ОНА сама.

Я был о начал а:

— Нет, не может быть, Лилли никогда так со мной не поступит...

Но потом я вспомнила последние слова, ко­торые она мне сказала вчера вечером, когда мы возвращались в лимузине из «Плазы». «Это не я причиню ему боль, а ты. Ведь это ты написа­ла рассказ».

О боже, неужели Тина права? Неужели Лил­ли нравится Джей Пи, но она думает, что ему нравлюсь я? Может, и правда, именно поэтому она так уперлась и не хотела убрать из журнала « Долой кукурузу!»

Нет, не может быть, чтобы Лилли такое учудила. Она никогда не вела себя по отношению к мальчикам как собственница.

— Я не говорю, что она сделала это ОСОЗ­НАННО, — сказала Тина, когда я высказала свои соображения. — Наверное, она даже самой себе не признается, что ей нравится Джей Пи. Но ПОДСОЗНАТЕЛЬНО... может, это и есть причина, по которой она упрямо не хочет уби­рать из журнала твой рассказ.

— Нет, — сказала я. — Не может быть, это какой-то бред.

— Ты так считаешь? — спросила Тина. — А ты задумайся. В чем тебе только Лилли за последнее время НЕ проиграла. Сначала она уступила тебе президентство. Потом роль Розагунды, А теперь еще и Джея Пи. Мне кажет­ся, это бы многое объяснило.

Ну да, объяснило бы, если бы это было прав­дой. Но это неправда. Джей Пи не так ко мне относится, и Лилли к нему не так относится.

А если бы он и правда ей нравился, она бы никогда не поступила так со мной. Ведь она че­ловек, который стоит в моем списке самых лю­бимых людей на седьмом месте. А я уверена, что я в ее списке должна стоять на третьем. Потому что у нее нет бойфренда, младшего бра­та, отчима и какого-нибудь домашнего жи­вотного.


10 марта, среда, ТО

Лилли вернулась. Она очень бледная. Судя по всему, директриса Гупта позвонила ее роди­телям.

И они приехали в школу. На совещание.

Не знаю, о чем они там говорили. Я имею в виду на совещании. Но, по-видимому, Лил­ли перед тем, как пустить следующий номер «Розовой задницы Толстого Луи» в продажу, придется сначала показать содержание журна­ла мисс Мартинез. Потому что свои короткие рассказы Лилли так и не показала мисс Мар­тинез.

И мой тоже.

И название журнала не согласовала. Кстати, теперь его изменили, журнал будет называть­ся просто «Журнал».

Просто «Журнал».

Я сказала Лилли, что название запоминаю­щееся — это я пыталась с ней по-хорошему. Но Лилли в ответ не сказала ни слова, ни тебе «спа­сибо», ни «извини». И я тоже ей не сказала ничего такого, вроде «хочешь поговорить?» или «извини».

Но мне бы хотелось сказать что-нибудь та­кое. Просто я боялась того, что Лилли может сказать в ответ.


10 марта, среда, лестничная площадка третьего этажа

Сегодня мы, наверное, поставили рекорд нарушения школьных правил. Мы с Кенни во­обще прогуляли науку о Земле и встретились здесь с Тиной, чтобы вместе в последний раз перед завтрашним выступлением повторить танцы.

Кенни говорит, что он так волнуется, что его тошнит. И Тина тоже.

А я? По правде говоря, а говорить только прав­ду — отныне моя личная миссия в жизни — я так нервничаю, что меня того и гляди просто наизнанку вывернет.

Потому что сегодня мне предстоит сделать то, чего я никогда в жизни не делала. То есть поцеловаться с мальчиком.

Я хочу сказать, с другим мальчиком, не с Майклом.

Кроме него я ни с кем никогда не целова­лась... ну, за исключением Джоша Рихтера, но это не считается, потому что это было еще до того, как мы с Майклом стали встречаться. В общем и целом, сегодня я собираюсь изменить моему бойфренду.

Да, я знаю, что это не совсем измена, пото­му что это только спектакль, то есть мюзикл, и мы только играем роли, а по-настоящему мы друг другу не нравимся и все такое.

Новсе равно. Я буду целовать ДРУГОГО МУЖЧИНУ. Мужчину, с которым я совсем недавно, только в прошлое воскресенье, тан­цевала сексуальный танец. Перед моим бой-френдом.

Которому это не очень понравилось. Настоль­ко не понравилось, что он, похоже, со мной не разговаривает. Так что если он узнает про этот поцелуй, мне конец. На самом деле;

Даже если он не узнает, я-то все равно БУДУ ЗНАТЬ.

Ну почему я не могу отделаться от чувства, что я каким-то образом предаю Майкла?

Особенно, если — и это меня больше всего волнует — дело кончится тем, что мне это по­нравится. Я имею в виду, целоваться с Джеем Пи.

О господи, даже не верится, что я смогла это НАПИСАТЬ.

КОНЕЧНО, мне это не понравится. Я люб­лю только одного мальчика, и этот мальчик — Майкл. Даже если он сейчас и не отвечает на мою любовь. Я НИКОГДА не смогу получить удовольствие от поцелуя с другим парнем. НИ­КОГДА.

Господи, ну ПОЧЕМУ ОН МНЕ НЕ ЗВО­НИТ???????


10 марта, среда, представление

Он так и не позвонил.

В зале столько народу!

Серьезно.

Я не могу точно сказать, кто в зале, потому что бабушка не разрешает нам выглядывать из-за занавеса. Она говорит:

— Если вы видите зрителей, значит, и они вас видят.

Она говорит, что показываться зрителям в костюмах до начала спектакля — это непро­фессионально. Учитывая, что наша постановка — любительская, бабушка как-то уж слишком сильно настаивает, чтобы мы вели себя про­фессионально.

Но все равно я вижу, что в зале рядов двад­цать пять, и в каждом, наверное, двадцать пять мест, и все места заняты. Это получается... пять тысяч зрителей!

Ой, нет, подождите, Борис говорит, что все­го шестьсот двадцать пять.

Неважно. Народу все равно ОЧЕНЬ много. И ведь не может быть, чтобы ВСЕ они были на­шими родственниками. Я хочу сказать, в зале, по-видимому, сидят и ЗНАМЕНИТОСТИ. Пе­ред тем как выходить из дома и ехать в «Пла­зу», я зашла в Интернет и проверила: на бабуш­кино мероприятие в поддержку фермеров все билеты проданы. Всю неделю пожертвования от кинозвезд и рок-музыкантов в пользу фер­меров Дженовии, выращивающих оливы, ли­лись рекой. Наверное, бабушкин благотвори­тельный прием, вместе с нашим музыкальным вкладом в историю Дженовии, это на сегодняш­ний вечер то самое место, где будут ВСЕ.

Конечно, может, я ошибаюсь, но мне кажет­ся, я видела Принца, то есть артиста, ранее известного под именем Принц. Он только что требовал себе место возле прохода.

А РЕПОРТЕРЫ? Их просто морс! Они при­сели за оркестром и нацелили объективы так, чтобы начать нас фотографировать, как толь­ко поднимется занавес. Представляю себе зав­трашний заголовок в «Пост»: ПРИНЦЕССА ИГРАЕТ ПРИНЦЕССУ. Или, хуже того, ПРИНЦЕССА КЛАНЯЕТСЯ.

Б-р-р,

А учитывая, какая я «везучая», они вполне могут сфотографировать, как я целуюсь с Джеем Пи, и поместить на первую страницу именно ЭТУ фотографию.

И ее увидит Майкл.

И тогда уж он точно порвет со мной оконча­тельно.

Наверное, я ужасно поверхностный человек, если переживаю из-за того, что мой парень со мной порвет, в то время как он переживает, на­верное, самый болезненный личный кризис в своей жизни, и у него совершенно точно есть дела поважнее, чем думать о тупой подружке-школьнице.

И почему я вообще переживаю на эту тему, когда мне полагается полностью сосредоточить­ся на представлении? Во всяком случае, если верить бабушке,

За кулисами все УЖАСНО нервничают. Амбер Чизман в углу, чтобы успокоиться, делает какие-то разминочные упражнения из хапкидо, Линг Су выполняет дыхательные упраж­нения, которые она выучила на занятиях йогой. Кении ходит туда-сюда и бормочет под нос: «шаг-ладонь-перемена, шаг-ладонь-пере­мена. Джаз-руки, джаз-руки, джаз-руки. Шаг-ладонь-перемена», Тина повторяет с Бо­рисом его текст. Лилли просто сидит тихонечко одна, стараясь не помять платье с длинным белым шлейфом.

Даже бабушка, кажется, снова нарушила собственные правила и курит, хотя ела давным-давно.

Спокойным кажется только сеньор Эдуарде. Это потому, что он спит в кресле в первом ряду. Рядом с ним дремлет его жена, такая же древ­няя, как он. Они — единственные из зрителей, кого я успела узнать, до того как бабушка за­стукала меня подглядывающей в щелочку.

Занавес поднимут через две минуты.

Бабушка только что велела нам всем подой­ти к ней. Она затянулась сигаретой и сказала:

— Ну, дети, вот оно. Наступает момент ис­тины. Начинается то, к чему вел вас ваш упор­ный труд в течение той недели. Ждет ли вас успех? Или вы ударите лицом в грязь и выста­вите себя дураками перед родителями и друзь­ями, не говоря уже о знаменитостях? Только вам решать. Это зависит только от вас. Я сдела­ла для вас все, что могла. Я написала этот мю­зикл, возможно, прекраснейший мюзикл всех времен и народов, так что материал винить нельзя. Отныне вините только себя. Теперь ваша очередь, дети, пришла пора вам распра­вить крылья и взлететь. Летите, дети, летите!

Потом она сказала в рацию, которую никто из нас до этого момента даже не замечал:

— Бога ради, уже семь часов, начинайте же увертюру!

И заиграла музыка...


10 марта, среда, представление

О боже, им НРАВИТСЯ! Серьезно! Они в во­сторге! Никогда не слышала, чтобы зрители хлопали так громко! Они просто с ума сходят! И ведь мы еще не дошли до финала!

Все так хорошо играют! Борис не забыл ни одной строчки, он отлично спел песню полко­водца вестготтов.


Чем занимаюсь я? Убийством, грабежом.

Работка эта подходяща для меня,

Люблю с друзьями пировать потом

И лучшей жизни не желаю я.


Хор:

Когда я ночью появляюсь вдруг в лесу,

В глазах людишек страх, бегут все кто куда,

И лошаденки их на всем скаку несут,

И я доволен зрелищем таким всегда.


Даже Кенни не сбился ни в одном танце. Вернее, он сбивался, по не настолько, чтобы это кто-нибудь заметил.

А когда Лилли пела песню любовницы, в зале было так тихо, что было бы слышно, как про­летает муха.


Мать ему почти за так

Меня девчонкой отдала,

то полюблю его я так,

Тогда и знать я не могла.


Он может только грабить, убивать,

Я удивляюсь, что, закончив с грабежами,

Спешит он именно меня любить, обнять,

И вспыхивает что-то между нами.


Она совершенно покорила зрителей! Ее го­лос звунал пронзительно и вибрировал точь-в-точь, как ее учила мадам Пуссен! И она даже не забыла поддерживать шлейф только одной ру­кой, когда поднималась по лестнице.

А Джей Пи спел песню кузнеца так, что ему практически устроили овацию.


Как могла такая, как она,

Полюбить парнишку бедняка?

Зачем ей любить кузнеца простого,

Когда она может выбрать любого?


Как могла она

Полюбить меня?


А песня, которую пела я прямо перед тем, как задушить Бориса — она была такая силь­ная!!!! Было даже слышно, как некоторые зри­тели, те, которые не знают историю Дженовии, ахнули, когда я запела: «Вот этой косой я тебя задушу и в аду гореть тебя отпущу». Честное слово.


Угасают краски дня

Что же завтра ждет меня?

Что готовит мне судьба?

Жду в постели я врага...


Хор:

Родина, Дженовия, мы всегда с тобой!

Родина, Дженовия, за будущее, в бой!

Надежда в груди не умирает пусть,

За смерть отца я отомстить клянусь.

Должна я петлю из косы сложить,

И тогда до утра злодею не дожить.


И когда я вместе с хором во второй раз запела припев, «Родина, Дженовия, мы всегда с тобой! Родина, Дженовия, за будущее, в бой!», я по­чти уверена, что бабушка, да-да, не кто-нибудь, а бабушка — шмыгнула носом!

Конечно, не исключено, что у нее просто небольшой насморк, но все равно.

Ой, сейчас будет финальная сцена! Вот оно. Пришло время большого поцелуя.

Я очень надеюсь, что Тина права, и я не нравлюсь Джею Пи в таком смысле. Потому что, что бы ни случилось, мое сердце принад­лежит Майклу и всегда будет принадлежать.