– Никогда я не писала ему ничего подобного, – со слезами ярости твердила она. – В своих записках я запрещала приходить ко мне и требовала оставить меня в покое! Но если подобные гадости будут и дальше распространяться по Парижу, они обесчестят не только мое имя, но и имя моего сына!

– Я убью его! – злобно пообещал Бастий. – Пора отправить аббата к его покровителю Сатане!

– Ни в коем случае! – остановила его госпожа де Бриенн. – Вы сделаете из него мученика, а господин кардинал отправит вас на виселицу или колесует[25].

– А не можете ли вы нам сказать, что́ находилось в вашей шкатулке? – осведомился Крофт, который вместе с Дигби тоже присутствовал на этом совещании.

– Письма господина принца. Весьма сдержанные. Не отрицаю, что в них сквозила нежность, и этим они были мне бесконечно дороги. И еще другие письма. От разных людей.

– В том числе и от маршала д‘Окенкура?

– Да, два письма, не представляющие никакого интереса. Вернее, только его собственный интерес – говоря о любви, он говорит только о деньгах.

– Что может послужить основанием для подозрений в заговоре, – вздохнул Дигби. – Но не вызывает сомнения другое, у негодяя аббата есть в распоряжении человек, который великолепно подделывает ваш почерк, дорогая герцогиня.

– В любом случае, – заявила Изабель после недолгих размышлений, – необходимо изъять у него эту проклятую шкатулку!

– Я займусь этим, – пообещал Бастий.

– Нет, – твердо заявила Изабель. – Аббат отдаст ее мне. Но ты поедешь вместе со мной.

– Мы тоже поедем с вами и с вашими слугами, – поспешили добавить Крофт и Дигби. – В противоборстве с таким опасным человеком никто не будет лишним!

– Чтобы вас обвинили в мятежных намерениях и отправили в Бастилию? Ни за что! – воспротивилась Изабель. – Меня будет сопровождать только Бастий. И разумеется, кучер.

– И я, нравится вам это или не нравится, – вмешалась в разговор госпожа де Бриенн. – Я подруга королевы, у меня безупречная репутация, и каким бы наглым ни был этот аббат, я бы очень удивилась, если бы он в моем присутствии посмел позволить себе что бы то ни было.

Изабель, не колеблясь ни секунды, поцеловала госпожу де Бриенн, верного и преданного друга. Но и англичане не отступались от своего намерения, и тогда Изабель попросила их взять под свою защиту ее мать и сына, поскольку, к несчастью, у маленького Людовика-Гаспара не было отца и защитника.

На следующее утро одетая по последней моде, в элегантном платье из серого сукна, отделанном белым сутажом, в шляпке с белыми, воинственно приподнятыми перьями и всего одним украшением – брошкой с бриллиантами и рубинами на жабо из мехеленского кружева, Изабель села в карету рядом с госпожой де Бриенн. Бастий сел на облучок рядом с кучером, и карета покатила в Париж. Дамы сначала заехали в особняк госпожи де Бриенн, позавтракали и направились на улицу Жуи.

Ворота во двор стояли отворенными, карета въехала и остановилась. К карете сразу же подбежал лакей, и Бастий, не слезая с козел, осведомился, дома ли аббат Фуке, так как его желают видеть госпожа герцогиня де Шатийон и госпожа графиня де Бриенн.

– Пойду узнаю, – отвечал лакей, и в глазах его загорелось любопытство и игривый огонек. Изабель вспыхнула гневом.

В одно мгновение она вышла из кареты, и в то же мгновенье Бастий уже стоял рядом с ней.

– Не стоит меня сопровождать, – заявила она ледяным тоном, – я знаю дорогу. Бастий, ты составишь компанию госпоже де Бриенн.

– Но…

– Я хочу поговорить с ним наедине. Ты будь неподалеку и придешь на помощь, если услышишь мой крик.

Аббат сидел в своем рабочем кабинете и писал письмо. Когда в кабинет вихрем ворвалась его недавняя пленница, он вскочил из-за стола, рванувшись ей навстречу.

– Изабель?! Вы у меня?!.

– Госпожа герцогиня де Шатийон, – сухо, ледяным тоном поправила она его. – Вы никогда не получите права называть меня по-иному. И стойте там, где стоите, – прибавила она, встав сама позади массивного кресла и положив на его спинку руки.

– Позвольте мне хотя бы вас поприветствовать. Я так счастлив!

– Не вижу оснований. Имейте в виду, что я приехала не одна, меня сопровождает госпожа де Бриенн, как вам несомненно известно, близкая подруга королевы. Она ожидает меня в карете, но не будет долго медлить, если я задержусь. Поэтому буду краткой. Я приехала за своей шкатулкой, которую вы украли в Мелло, и за бумагами госпожи де Рику, моей камеристки, чья судьба мне неизвестна, так как я понятия не имею, как вы с ней обошлись и куда она исчезла.

– Она сбежала, и о ней я знаю не больше вашего. Что же касается вашей драгоценной шкатулки, то я не имею ни малейшего желания вам ее возвращать. Разве что вы ее у меня выкупите, – прибавил он с усмешкой сатира.

– И какова ваша цена?

– Не делайте вид, что вы не понимаете, дорогая госпожа герцогиня. Вы прекрасно знаете цену, так же как знаете, что я люблю вас до безумия. Станьте моей, и все будет вашим – золото, драгоценности…

– Вы в самом деле сумасшедший. Мне не нужны ни золото, ни драгоценности. Мне нужно только то, что принадлежит мне.

– А мне нужно, чтобы мне принадлежали вы! Прекратим дурацкую комедию, Изабель, я схожу с ума от любви к вам, и вы это прекрасно знаете!

– Так значит, любовь подвигла вас распространять по Парижу фальшивые письма, которые я якобы писала вам, пылая ответной страстью.

Улыбка аббата стала еще сладострастнее.

– Чудные письма, великолепные письма. В них горит неподдельная страсть. Они вспышки этой клокочущей страсти. Я весь дрожал, перечитывая их. А воспоминание о наших ласках…

– Я больше не сомневаюсь: вы больны. Вы в самом деле сумасшедший. С меня довольно! Шкатулку, и немедленно!

В руках Изабель, затянутых в перчатки, появился пистолет. Изабель сама удивилась своему желанию расправиться с низкой мразью. В первый раз в жизни в ней горело ледяным огнем желание убийства. Базиль не понял, насколько серьезна грозящая ему угроза. Его сладострастная улыбка стала еще игривее.

– Бог мой! Как вы хороши, когда гневаетесь. Но к чему вам эта игрушка? Уберите ее, у вас есть оружие более мощное. Вы получите все без громких хлопков. Все, я повторяю вам! Все, что только пожелаете!

– Поспешите! Мое терпение на пределе!

– Положите пистолет и начните раздеваться. Со вкусом, не спеша…

– Негодяй! Вы мне за все заплатите!

Она вытянула руку, положив палец на спусковой крючок.

– Остановитесь, мадам! Из любви к вашим близким, заботясь о своей собственной судьбе, не убивайте его. Вы слишком дорого за это заплатите!

Изабель невольно опустила руку, обернулась, и глаза ее встретились с глазами Николя Фуке. Он вошел незаметно и стоял у дверей. Как ни гневалась Изабель, она не могла не отдать должного элегантности старшего брата. Строгая одежда королевского прокурора, красивое лицо, куда красивее, чем у младшего, добрая улыбка и прямой взгляд. Старший был противоположностью младшего, чьи глаза всегда были полуприкрыты веками и никогда не смотрели прямо на собеседника. Изабель этого терпеть не могла. Лишь из-за одного этого Базиль Фуке никогда бы не вызвал у нее симпатии. Он был воплощением лицемерия, порока, приводившего Изабель в ужас.

Между тем Базиль зло бросил старшему брату:

– Вы, братец, здесь не у себя дома, а у меня. Не стоит распоряжаться и вмешиваться не в свое дело!

– Вы ошибаетесь! И вы, и я не у себя, а в доме нашей матери, которая по своей доброте поселила нас под своим кровом. Не забывайте этого! А теперь пошлите своего лакея, и пусть он принесет то, что вас просят.

– Поскольку просьба исходит от вас, я предпочитаю исполнить ее сам.

– Ни за что! Или в таком случае я отправлюсь вместе с вами. Я слишком хорошо вас знаю, вы способны выкинуть любую штуку.

Базиль с сардонической усмешкой передернул плечами. Его усмешка не прошла незамеченной для Изабель. Аббат и в самом деле был способен на все, способен был даже убить собственного брата, лишь бы добиться своего! Она вновь подняла пистолет.

– С вашего разрешения я пойду с вами. Этому человеку никогда нельзя доверять.

Изабель не без содрогания вновь оказалась в той самой комнате, где тюремщик пытался ее изнасиловать, по счастью, безуспешно, и сразу же увидела свою шкатулку из драгоценного дерева с накладками из позолоченной бронзы, стоящую на консоли.

– Советую вам проверить, все ли бумаги на месте, – подал голос Николя Фуке.

Но Изабель и без его совета уже принялась пересматривать письма.

Чувствуя себя под надежной защитой, Изабель даже позволила себе весело рассмеяться, обнаружив письмо, написанное ее почерком. Фальшивое письмо.

– Мне не с чем вас поздравить, – сказала она, обращаясь к Базилю. – Только почерк может создать иллюзию моего письма. Но стиль… Стиль совсем не мой. И ни одной орфографической ошибки! А я, увы, грешу ошибками. Теперь верните мне бумаги госпожи де Рику.

– Насчет ее бумаг я не буду с вами спорить, – отозвался аббат, подошел к шкафу и достал с полки другую шкатулку, куда более скромную на вид. – В ее письмах нет ничего интересного.

Изабель с трудом удержалась, чтобы не выдать себя возражением. «Неинтересные» письма госпожи де Рику, подписанные ее мужем, как раз и были самыми важными зашифрованными посланиями. Только они и могли быть интересны для шпиона.

Перед тем как покинуть особняк на улице Жуи, Изабель горячо поблагодарила Николя Фуке за его вмешательство и попросила передать свои приветы госпоже Фуке, которая, засучив рукава, трудилась у себя в лаборатории, растирая и смешивая в каменной ступке таинственные травы с резким запахом. Бастий укладывал шкатулки в карету, Изабель стояла рядом, собираясь в нее сесть. Проходя по двору мимо аббата, она не удостоила его ни взглядом, ни словом. Базиль Фуке бросился за ней и попытался заговорить.

– Госпожа герцогиня, – начал он.

Уже встав на подножку кареты, Изабель повернула голову и произнесла ледяным тоном:

– Не желаю ни слышать вас, ни видеть. Никогда! Наши отношения закончились здесь и навсегда.

Вечером того же дня Базиля Фуке призвал к себе Мазарини. Кардинал явно был в дурном расположении духа и отдал категорический приказ не докучать больше герцогине де Шатийон никогда и никоим образом.

Изабель вернулась в Мелло, преисполненная блаженным чувством освобождения. Как бы ни был упрям и упорен аббат Базиль, он не посмеет ослушаться старшего брата, и уж тем более распоряжения кардинала, на службе которого мало-помалу приобретал себе весьма кругленькое состояние. Но на протяжении сентября Изабель еще дважды пришлось встретиться с аббатом лицом к лицу.

В первый раз это случилось в монастыре Милосердных сестер, на улице Вьё-Коломбье, куда Изабель приехала вместе с госпожой де Бриенн. Они сидели в приемной и беседовали с настоятельницей, когда в обители появилась госпожа Фуке в сопровождении своего сына, аббата Базиля, который на этот раз выглядел необыкновенно смиренно и благочестиво. Госпожа Фуке давно дружила с настоятельницей и сразу же направилась к ней. Увидев перед собой аббата, Изабель вскочила так резко, что уронила стул. И тут же опустилась перед настоятельницей в глубоком и почтительном реверансе.

– Прошу вашего снисхождения и прощения, мать настоятельница, – произнесла она так громко, что все разговоры в приемной смолкли, – но я не в силах выносить вид и присутствие этого человека!

– Дочь моя, – мягко сказала настоятельница, – вспомните о том, что вы христианка, и должны все, что тяготит ваше сердце, слагать у креста Распятого.

– Я не забываю об этом, досточтимая матушка, но чаша переполнилась. И я не могу! Не могу! Простите меня!

Изабель побежала к выходу, прикрывая лицо платком. Она так побледнела, что ее подруга, боясь, как бы бедняжка не упала в обморок, поспешила за ней следом и во дворе взяла ее под руку и помогла усесться в карету.

Второй раз, все в том же самом месяце сентябре, Изабель встретила аббата Фуке на ярмарке Сен-Лоран, где она прогуливалась в обществе Месье, Мадемуазель и принцессы-курфюрстины[26]. Внезапно она почувствовала на себе тяжелый неотступный взгляд, обернулась и увидела аббата в нескольких шагах от себя.

– Могу я попросить у вашего высочества, разрешения, – обратилась она к Месье, – надеть на лицо маску? Здесь находится человек, который внушает мне ужас.

– Кто же это? – удивился принц, нащупывая рукой золотой лорнет, который носил на груди.

– Негодный аббат Фуке! – воскликнула Мадемуазель. – Пожалуй, я последую вашему примеру, герцогиня!

Курфюрстине не оставалась ничего другого, как сделать то же самое. Три маски одновременно прикрыли лица. Аббат опустил голову и затерялся в толпе.