Жюльетта Бенцони - Принцесса вандалов

Вечером Мадемуазель открыла свой дневник, куда заносила события дня, и записала:

«Признаюсь честно, ни одна женщина не имела столько оснований ненавидеть мужчину, сколько герцогиня…»

На этот раз герцогиня могла быть уверена, что мучитель оставил ее в покое.

В Мелло Изабель вернулась незадолго до новогодних праздников и, к своей большой радости, нашла там Агату. Привез ее в Мелло Уильям Крофт.

История Агаты была, как оказалась, библейски проста. Молодой женщине удалось обмануть бдительность стражей и сбежать. Она неслась вперед со всех ног, ничего не видя и не слыша, и со всего размаху уткнулась в знакомого англичанина, который в эту минуту выходил из зеленной лавки, сделав там заказ. Из несвязной, прерываемой рыданиями речи несчастной он уловил суть дела, быстро посадил ее в свою карету и, погнав лошадей, привез к себе в дом, где сдал с рук на руки своей экономке, попросив спрятать Агату как можно надежнее, а тем временем он и Дигби отправятся на розыски госпожи герцогини.

Дигби и Крофт сразу же поскакали в Париж и узнали о том, что Изабель стала пленницей аббата Фуке. Узнать об этом не составило большого труда – по Парижу поползли слухи, и во всех гостиных их обсуждали с большим азартом. Освобождение молодой женщины спустя три недели, ее болезненное состояние и желание отправиться в монастырь Нотр-Дам-ла-Рояль заставили замолчать все злые языки. Сама королева попросила своего кюре помолиться о душевном покое и улучшении здоровья герцогини де Шатийон, которую, если и можно было в чем упрекнуть, так только в верности своим друзьям. Все придворные последовали примеру королевы.

Но Крофт привез из Парижа не только Агату, но и немало ободривших Изабель новостей.

Несколько месяцев Изабель прожила в любимом Мелло спокойно и счастливо, занимаясь сыном и матерью, которая жила теперь больше у нее, чем в Преси, а потом и сестрой, Мари-Луизой, которая приехала к ней и снова была беременна, но переносила свое состояние легко. Может быть потому, что за годы супружества успела к подобному привыкнуть.

Изабель часто получала письма от Конде, они были полны нежности и согревали ее сердце. Но когда вскоре король поставил во главе своих войск маршала де Тюренна, эта новость вновь открыла незаживающую рану в сердце Изабель. Она видела впереди нескончаемый поединок между принцем и де Тюренном, видела потоки крови, где смешалась кровь французов с кровью испанцев, которыми командовал Конде…

Она еще не знала, какой страшный удар уготован ей впереди.

Осенью 1657 года ее обожаемый сын Людовик-Гаспар упадет с лошади и умрет у нее на руках. Единственным утешением обезумевшей от горя матери послужит то, что она сама закрыла ему глаза…

Смерть сына – такая жестокая, такая неожиданная – раздавила Изабель. Целыми днями она не выходила из спальни, сидела в полутьме, смотрела на языки пламени в камине и не видела их. Она почти ничего не ела, почти не спала и слабела с каждым днем все больше. Мать и госпожа де Бриенн, которая не покидала Изабель, смотрели на нее с отчаянием. Единственный, кого принимала Изабель, был курьер из Брюсселя. Письма были единственной ниточкой, которая привязывала ее к жизни.

Из Брюсселя приходили письма не только от принца де Конде. Госпожа де Лонгвиль выразила ей свои соболезнования, а главное, попросила прощения.

Просить прощения было настолько не в привычках божественной Анны-Женевьевы, что Изабель трижды перечитала письмо, чтобы увериться, что она не грезит. Но нет! В письме черным по белому было написано, что прежде всего Анна-Женевьева желает примириться с Богом. И путь к этому примирению, как она справедливо полагает, немыслим без примирения с той, чьей гибели она желала с такой страстью, что готова была послать ее на эшафот!

Даже если эти строки были уступкой обожаемому брату и написаны из желания угодить ему, для Изабель они были необыкновенно важны. Она заплакала, испытав неимоверное облегчение. Больше ей не придется воевать и обороняться. Враг сложил оружие. Ей почудилось даже, что бывшая соперница указывает ей дорогу, которой должна последовать и она. Может быть, самое лучшее решение это сложить оружие к подножию алтаря?

Фронда окончена, а вместе с ней и война герцогинь. Не пора ли отвернуться от земных дел и начать торить путь к небесам?..

Но жизнь не отпустила Изабель. Она вынудила ее вступить в новую борьбу. В безрадостную борьбу за наследство.

Людовик-Гаспар был последним герцогом де Шатийон, и его матери, Изабель де Шатийон, не приходило в голову беспокоиться о наследстве. Но его гибель – горестная смерть семилетнего мальчика – отворила двери другим наследникам, о которых до сей поры она и не подозревала. Изабель никто не сказал, что у братьев де Колиньи были две старшие сестры, которые, очевидно, находились в ссоре с семьей: Анриетта, графиня де ла Сюз, и более знатная, Анна, герцогиня Вюртембергская. Они никак не давали о себе знать, пока был жив их племянник, но сразу же заявили свои права на землю, как только его поглотила земля. Объявили себя полноправными наследницами согласно праву по обычаю.

Нужно сказать, что во Франции вопрос о наследовании не везде решался одинаково.

В южных провинциях, где царило римское право, Изабель считалась бы единственной наследницей всего имущества и унаследовала бы его. Но в провинциях, где наследование осуществлялось по обычаю, существовала дюжина различных вариантов. В одном краю мать вообще не являлась наследницей и наследниками считались только дети. В другом ей выделялась определенная часть наследства. В третьем – она наследовала мебель и то имущество, которое принадлежало супругам совместно. Именно третий вариант распределения наследства и был принят в Париже и Орлеане, и по нему должно было быть разделено имущество Людовика-Гаспара.

Словно по волшебству возникшие из небытия сестры Гаспара мгновенно присвоили себе земли, расположенные в Пуату и Бретани, даже не потрудившись приехать с визитом и познакомиться с Изабель, которую поспешили ограбить. Но это было еще не все: речь пошла и о замке Шатийон-сюр-Луэн, который они решили выставить на продажу. Этого Изабель не смогла стерпеть. К действиям ее подтолкнул президент Виоле, а ее права приготовились защищать судейские Ферран и Адвокат – не правда ли, прекрасная фамилия для юриста! – чиновники, находящиеся на службе у принца де Конде. Именно от них она узнала, что ее брачный контракт предоставляет ей пользование этим замком и право в нем жить до самой ее смерти. Несмотря на неоспоримость прав герцогини и ее протесты, замок торопился продать маршал Альбре, который не принадлежал к членам семьи, но которому госпожа де ла Сюз задолжала ни много ни мало шестьсот тысяч франков, поскольку слишком пылко любила играть в карты. Заем она обеспечила гарантией в виде причитающейся ей доли Шатийона. Советчики Изабель воспротивились изъятию Шатийона из пользования герцогини, а значит, и его продаже, настаивая на ее праве обитания в замке. Завязалась нескончаемая битва адвокатов и прочих судейских чиновников, которая продлилась без малого пять лет. Главной целью, которой добивались друзья Изабель, было вернуть ее к жизни, пробудить в ней боевой дух. И к великому удовлетворению близких ей людей, им это удалось.

Между тем госпожа История торопилась дальше, прибавляя новые горести к горю Изабель. Горести эти касались самых дорогих ей людей – ее брата и принца де Конде…

Фронда умерла, и Мазарини, восстановленный во всех правах после коронации короля, проявил во всей полноте свои дипломатические способности. А он был гением дипломатии.

В первую очередь, он изолировал Испанию, подписав договора о союзничестве с Англией и немецкими князьями, а затем поручил де Тюренну во что бы то ни стало освободить от испанцев север страны. В июне 1658 года кровавая «битва в дюнах», имевшая целью освободить Дюнкерк, уничтожила самую сильную часть испанской армии. Д’Окенкур был убит, де Бутвиль взят в плен, а принцу де Конде с большим трудом удалось ускользнуть от преследователей, желавших завладеть его головой.

Получив эти новости, Изабель пришла в ужас. Ужас леденил ее, лишал сна. Ее возлюбленный и ее брат по-прежнему подлежали казни, оказавшись на французской земле. Конде остался в живых. А Франсуа? Что сталось с Франсуа?

– Позвольте мне отправиться на его поиски, – обратился к Изабель Бастий. – Здесь я вам сейчас не нужен, может, там, в дальних краях, я сумею его отыскать. Если он стал пленником маршала де Тюренна, ему не грозит никакая опасность. Они воевали вместе, и господин де Тюренн не сможет отдать палачу отличного воина, с которым сражался бок о бок.

Изабель не оставалось ничего другого, как ждать. И молиться! Молилась она всегда. Ей не были свойственны театральные приливы чувств, какими отличалась герцогиня де Лонгвиль, ее вера, совсем не кичливая, была, быть может, более глубокой. Или стала глубокой в дни ее горького горя, которое очень сблизило ее с матерью.

Смерть внука стала тяжким испытанием для госпожи де Бутвиль, и она охотно уехала бы к старшей дочери в Валансэ, где ее ждала целая орава детишек, которых прилежно рожала Мари-Луиза, но она не смогла оставить Изабель наедине с ее горем. Ее удивило затворничество Изабель на несколько недель в монастыре Мобюиссон, но вместо того, чтобы задавать вопросы дочери, она стала задавать их себе. Она привыкла видеть дочь в гуще событий, пренебрегающей опасностями, в этом Изабель была похожа на своего отца. От него она унаследовала отвагу, смешливость, язвительное остроумие и ненасытную жажду жизни. Но все это кануло в черную яму, куда опустили гроб ее дорогого мальчика. Смерть сына и унижения, которым подвергла Изабель извращенная страсть презренного шпиона-аббата, надорвали силы Изабель. А теперь она жила в непрестанном страхе, что вот-вот услышит весть, что голова последнего Монморанси упала на эшафоте так же, как голова ее отца и дяди! А вокруг по-прежнему продолжалась война, опять война, все та же война! Нелепая война, кровавая война, вынуждавшая брата идти на брата!

Ни Изабель, ни госпожа де Бутвиль, живя вдалеке от двора, не знали, что Мазарини, которому король вернул все его полномочия, прилагает огромные усилия, чтобы положить конец разорительной войне и всем тем безумствам, которые омрачали жизнь Франции в последние годы. Кардинал стремился как можно надежнее укрепить трон двадцатилетнего короля, чей характер обозначался все явственнее, меж тем как здоровье Мазарини слабело. Но кардинал чувствовал, что пришло время, когда он сможет добиться своей главной цели: положить конец нескончаемой войне с испанцами, связав руки государям самым надежным из мирных договоров – брачным контрактом. Своих тайных планов он не открывал никому, кроме королевы, от нее у него не было секретов.

Можно на это возразить, что Анна Австрийская была родной сестрой короля Филиппа IV… Но с того дня, когда она стала супругой короля Франции Людовика XIII, прошло уже много времени, менялись цели, задачи, менялись люди… Словом, все предстояло начать заново. И вот когда после кровавой «битвы в дюнах» в Париж приехал тайный посланец граф де Пимантель, он не вызвал ни у кого особого любопытства. Такие посланцы благодаря де Конде или помимо него часто появлялись в Париже, и к ним уже привыкли. Но этот посланец приехал с тем, чтобы подписать предварительное соглашение, которое Мазарини заключал с противником, уставшим донельзя от военных действий и со вздохом облегчения принимающим «почетный мир».

После множества приездов и отъездов курьеров, после множества предложений и контрпредложений, после гор посланий с одной и с другой стороны было наконец решено, что кардинал Мазарини и Луис де Харо, министр Филиппа IV, встретятся на границе двух королевств, на острове Фазанов, расположенном в устье небольшой баскской реки, подкрепляющей преграду Пиренеев. Переговоры на острове длились долгих три месяца, особенно долгих для ревматических костей двух договаривающихся стариков.

Кардинал с большой твердостью, а главное с несравненным дипломатическим искусством отстаивал интересы Франции, не забывая посылать письма с отчетами королю и королеве. Переписка от этого времени осталась обширнейшая. Наконец договаривающиеся стороны согласились на том, что руки инфанты Марии Терезии и ее двоюродного брата Людовика XIV будут соединены. Решение принесло большое удовлетворение политикам по обе стороны Пиренеев, но праздновать победу было еще рано. Возникли серьезные препятствия: во-первых, юный король не желал жениться на инфанте, во-вторых, испанцы требовали, чтобы их верный союзник принц де Конде был бы не только прощен и помилован, но чтобы ему вернули все его имущество, права и привилегии. Обойти эти препятствия было невозможно, их необходимо было как-то устранить.