– Потом серьезно поговорим. Я приехала для очень серьезного разговора. О том, что лежит тяжким камнем у меня на сердце.

– Нет-нет! Никаких серьезных дел! – воскликнул принц. – Никаких забот в такую прекрасную погоду, когда воздух полон сладостных ароматов, а вы так прекрасны…

– Оставьте меня в покое и дышите сладким воздухом сколько хотите! Я приехала поговорить с вами о моем брате! Надеюсь, он у вас, по крайней мере, не в поле?

– Почему бы и нет? В поле! В такую хорошую погоду он обычно охотится и обычно один. Раньше вечера вы его не увидите.

– Тем лучше. Будь он здесь, он бы стеснял меня, и я не могла бы говорить с вами свободно.

– Очень рад. Так пойдемте и сядем вон в той беседке. Даже самая прекрасная осень сыровата и напоминает мне о старых ранах.

Изабель взглянула на принца с удивлением. Он говорил как старик, а ему нет еще и сорока. Хотя здоровье принца не раз внушало серьезные опасения близким друзьям и в первую очередь ей самой… Но вполне возможно, Его Высочество расположен сейчас к тому, чтобы его пожалели…

Под зеленым навесом, на который указал принц, стояли садовые стулья, и Изабель заняла один из них, а Конде, сев рядом, вздохнул с таким облегчением, словно только что пробежал марафон.

– Ну так что же, моя красавица! О чем вы хотели со мной поговорить?

– Хотела выяснить ваши намерения относительно Франсуа.

– Что вы под этим подразумеваете?

– Именно то, что слышите. И прошу прощения, если правда придется вам не по вкусу. Франсуа нет еще и тридцати, и пятнадцать из них он посвятил вам.

– Да, он мой лучший ученик, и я горжусь им.

– Глядя на образ жизни, какой вы расположены вести, гордиться вам скоро будет нечем! Вас, слава богу, простили, и не только! Вы снова в почете, вам вернули все ваши богатства, у вас земли, у вас состояние… А что ждет его? Он будет стрелять на ваших землях зайцев и куропаток? Блестящее будущее!

– Все это вы скажете ему лично, ему еще нет и тридцати, – пробурчал принц, недовольно сопя. – У него вся жизнь впереди, чтобы заняться своим будущим!

– И теперь он должен заниматься своим будущим в одиночку?! После того как долгие годы подставлял вам плечо и помогал подниматься на высоты! Он брал на себя худшее, только бы оставаться с вами: изгнание, предательство! Да, вы сделали его предателем, он предал свою родину и заочно был осужден на смерть! Ради вас он с открытой душой готов был принять все муки, был счастлив умереть ради вас! И умер бы, если бы жив был Ришелье! Против Ришелье вы бы не выстояли, каким бы вы ни были великим принцем де Конде! Если бы вы вообще отважились бунтовать против того кардинала. Мазарини, он из другого теста. Можете мне поверить, я тоже, можно сказать, побывала в схватке…

Изабель говорила все громче, принц попытался ее успокоить.

– Погодите, Изабель, остановитесь! Какая муха вас укусила? Вы приезжаете ко мне без предупреждения, кипя от негодования, а я никак не могу уразуметь, в чем дело.

– Не будь вы сыном умнейшей матери, я сказала бы, что вы идиот… Или притворяетесь таковым. Итак, я повторяю свой вопрос: каковы ваши намерения относительно Франсуа Анри де Монморанси-Бутвиля? Вы собираетесь сделать из него старшего садовника?

– Никоим образом… Вот только дождемся весны, когда начинаются войны…

– И с кем будете воевать? Король со дня на день женится на инфанте. С Англией у нас самые дружеские отношения, и мне кажется, что дружба эта искренняя. У императора много других забот помимо Франции. Немецкие князья сейчас наши союзники. Вы можете мне сказать, с кем вы собираетесь воевать? С великим турком?

– Да, действительно. Похоже, что настало довольно спокойное время…

Увидев, что в темных глазах возлюбленной сверкнула молния, предвещающая грозу, де Конде накрыл своей рукой ее маленькую белую ручку.

– А что если вместо того, чтобы ссориться со мной, когда я так счастлив быть с вами, вы просто-напросто скажете, чего вы от меня хотите?

– Я хочу, чтобы мой брат нашел себе другое занятие, чем стрелять у вас в имении зайцев! Потому что он Монморанси, последний и лучший из всех, в этом я не сомневаюсь! И ему нужно положение, достойное его имени!

– Если бы я был королем, дорогая, то он бы стал в ту же секунду маршалом Франции!

– Нет, вы действительно не хотите меня понять! Неужели я должна вам напоминать, как вы были добры ко мне? И если я теперь госпожа де Шатийон, то только благодаря вашей доброте. Или вы забыли полную приключений историю моего замужества?

Де Конде оглушительно расхохотался.

– Вы не могли мне сказать об этом сразу? Господи! Для чего нужно было так долго ходить вокруг да около! Теперь я понял! Вы хотите женить вашего дорогого маленького братика! Так ведь, да?

– Да! И не просто на ком-нибудь!

– Это уж само собой разумеется! К несчастью, все не так просто… К тому же наш мальчик не так уж хорош собой!

– Вы тоже не Адонис, поверьте! Но вы полны шарма, и Франсуа тоже. Уж я в этом кое-что смыслю. За исключением недолгих лет моего замужества, вы долгие годы портите мне существование, монсеньор. Оставим красоту в покое. В первую очередь, речь идет о породе!

– У меня появилась идея…

– Неужели? Какая же? Говорите быстрее! – воскликнула Изабель и так заволновалась, что чуть не захлопала в ладоши, как маленькая девочка.

– Ну нет, этого я вам не скажу. И пусть это научит вас вежливости!

– Меня? Это я-то была невежлива?

– А вы думаете приятно слышать, что ты урод? Да еще от женщины, которая утверждает, что тебя любит!

– Я ничего не утверждаю, я люблю! И я вас слушаю…

– А я ничего вам не скажу. Вы можете огорчиться, если ничего не получится. Так что придется вам подождать. И мне тоже.

– Я ненавижу ждать, – проговорила Изабель, упрямо нагнув голову.

– Я тоже, дорогая. Но мы можем ждать вместе…

Принц придвинул свой стул, взял руку Изабель и поднес к губам так выразительно, что у нее не осталось ни малейшего сомнения относительно того, что за этим последует. Она рассмеялась.

– Не будем спешить, монсеньор. Здесь нас может увидеть мой брат. Лучше приезжайте ко мне сегодня ужинать.

– Вы, я надеюсь, в Мелло?

– Конечно. А вы теперь, кажется, избегаете Парижа?

– В жаркие дни он невыносим. Кстати, завтра я еду в Фонтенбло. Король со своим двором, возвращаясь из Сен-Жан-де-Люза, проведет там несколько дней перед тем, как торжественно въехать в столицу с юной королевой. Вы тоже туда едете, как я полагаю?

Изабель, не получившая приглашения в Фонтенбло, что ее изрядно огорчило, задрала повыше хорошенький носик, чтобы скрыть обиженную гримаску.

– Нет, я туда не еду! Я буду иметь честь быть представленной одновременно с Парижем. Мне отведено место в окружении королевы-матери на балконах особняка Бовэ, на улице Сент-Антуан.

– Похоже, добряк Мазарини не спешит с вами увидеться. Вы живой упрек для него после того, что учинил его аббат-шпион.

– А я до сих пор не расплатилась с ним той же монетой.

– Не стоит спешить. Здоровье Его Высокопреосвященства оставляет желать лучшего. Затянувшиеся переговоры с доном Луисом де Харо в Стране Басков окончательно его подорвали. Я сообщу вам все новости из Фонтенбло, как только с ним увижусь. Так, значит, до вечера?

Но если де Конде полагал, что сумеет сохранить про себя идею, какая пришла ему в голову относительно женитьбы Франсуа, он ошибался. Это означало только одно: он плохо знал Изабель. Зато она, зная неуравновешенный характер своего любимого принца, считала необходимым узнать, что же он надумал, и торговалась с ним не хуже, чем на рынке, твердо пообещав себе, что уедет от него только тогда, когда узнает секрет.

Де Конде сопротивлялся недолго. Он не сомневался, что в самом скором времени утонет в океане любви, потому что его идея была не просто хороша, она была гениальна. Благодаря ей граф де Бутвиль мог стать герцогом, пэром и даже принцем! Наследницей герцогства-пэрства Пине-Люксембург стала Мари-Луиза де Клермон-Тонер, демуазель де Брант. Она надела монашеское покрывало, и, стало быть, потеряла доступ к своему наследству, которое таким образом превратилось в вымороченное.

– Нужно найти средство передать это наследство ее младшей сестре, Мадлен-Шарлотте, она осталась единственной наследницей после старшей, – стал объяснять де Конде Изабель.

– Но если старшая стала монахиней, то передача не должна представлять больших трудностей, – предположила Изабель. – Монахине это герцогство должно казаться горстью праха. Так почему бы в таком случае не отдать его сестре?

– Потому что старшая ненавидит младшую, и ей совсем не хочется, чтобы та красовалась при дворе, в то время как она с утра до ночи читает «Отче наш».

– Но ее же никто не принуждал к этому!

– Она очень некрасива и знает это. Несмотря на внешность, у нее было немало поклонников, но она не верила, что они на самом деле заинтересовались ею, а не ее наследством.

– А младшая сестра? Такая же уродина?

– Нет, получше. Бутвилю не придется прикрывать ей лицо подушкой, когда он вздумает оказать ей честь, он ведь тоже не Аполлон. Герцогство заслуживает подобных усилий.

– Совершенно с вами согласна. Теперь остается узнать, какими чарами вы надеетесь получить от монахини согласие?

– У меня есть кое-какие соображения на этот счет. В надлежащее время мы поговорим об этом. А начну я с того, что напишу письмо папе. Нужно особое разрешение, чтобы освободить Мари-Луизу от навечно данных ею обетов.

– А что если, покинув монастырь, она сама захочет выйти замуж за моего Франсуа?

– Потому что ей будет предложено нечто гораздо лучшее…

– Что значит лучшее? Чем дальше, тем меньше я понимаю!

– Один бог знает, как вы несносны! Не можете послушать меня и пяти минут, не перебивая! После того как она снимет монашеские одежды, ей будет предложено место в свите королевы, титулы, ранг принцессы и привилегия табурета при дворе.

– И она поспешит найти себе супруга, гораздо более богатого, чем мой брат!

– Кажется, я просил вас пять минут помолчать, – яростно прошипел Конде. – Дайте мне договорить до конца! Все эти чудеса она получит только в том случае, если станет канониссой аббатства Пусе. А им запрещено выходить замуж. Ну что? Как вы находите мою идею?

– Слушать вас одно удовольствие! Вот только возможно ли это на деле? Во-первых, папа…

– Я напишу ему завтра утром.

– А почему не сегодня вечером?

– Потому что вечером я надеюсь на малую толику вознаграждения за мою блестящую идею. И напоминаю вам, что как только отошлю письмо, я сразу отправлюсь в Фонтенбло, чтобы показать, каким примерным придворным я становлюсь.

Принц схватил свою возлюбленную в объятия и принялся целовать. Между двумя поцелуями она успела возразить.

– Не слишком обольщайтесь! Вам мало подходит образ жизни придворного.

– Может быть, и так, но сейчас не время быть строптивцем. Не забывайте, что от нашего чудесного плана не останется камня на камне, если король будет против. Кто хочет успешного завершения, принимает любых помощников. И я не скрою от вас, что мне очень нужна ваша поддержка!

Изабель щедро поддержала принца.


В четверг двадцать шестого августа 1660 года новобрачные король и королева, накануне покинув Фонтенбло и переночевав в Венсене, заняли место на двойном троне, оббитом шелком, затканным королевскими лилиями с золотыми искрами. Его воздвигли на холме в центре просторного луга, примерно на середине дороги от замка до ворот Сент-Антуан[28]. Молодые были одеты с необычайной роскошью, но в этот день, когда Парижу предстояло познакомиться со своей королевой, Людовик по собственному волеизъявлению позволил Марии-Терезии затмить блеск своей королевской особы.

На юной королеве было платье из черного атласа, расшитого жемчугом и драгоценными камнями. Бриллианты сверкали на ее еще девичьей груди, в ушах, на запястьях и на пальцах маленьких рук. Сияли они и в ее пышной прическе, позволявшей любоваться чудесными золотистыми волосами. Корона на ее голове испускала множество разноцветных лучиков в ответ на лучи утреннего солнца. Людовик был в одежде, затканной серебром, с одним-единственным бриллиантом, поддерживающим белые перья на шляпе.

Королевская чета приняла поздравления от городских гильдий, а потом терпеливо выслушала приветственную речь канцлера Сегье, облаченного в золото с головы до ног. Сегье был неколебимо уверен, что это торжество касается не одного короля, но и его, Сегье, тоже. Ни для кого уже не было секретом, что конец Мазарини близок, и канцлер считал, что место первого министра по праву принадлежит ему. После церемонии приветствия королевская чета должна была проследовать в Лувр в сопровождении пышного кортежа. Мария-Терезия заняла место в карете, «более прекрасной, чем подают солнцу», а ее супруг с видимым удовлетворением вскочил на великолепного каракового коня и вольтижировал под восторженные крики рядом с каретой.