После полудня Эмма вышла из жаркой кухни, чтобы глотнуть свежего воздуха, и услышала отдаленный звон колокола. Она давно не ходила в церковь, не желая встречаться с сестрой Марией, которая была уверена, что Эмма вполне счастливо живет в большой усадьбе хозяина Байе.

– Ты грешница! – сурово указывала она Эмме.

– Моя приемная мать нередко говорила, что люди судят о грешниках куда строже Господа Бога, – огрызалась в ответ девушка.

В усадьбе было тихо – большинство мужчин отправились на охоту. Эмма пересекла тун, направляясь в сторону кузницы, где, как она знала, работал Бьерн. Он был единственным, с кем она могла говорить в надежде на понимание.

Когда она вошла, Бьерн поднял голову от работы, кивнул и продолжал размеренно стучать молотом. Эмма присела у стены. Брызгали искры, вспыхивали угли, молот звенел, и в ответ гудела наковальня. Наконец Бьерн остановился, приказал мальчишке-подручному принести воды, и тот, оставив мехи, вышел. Бьерн оглядел свою работу.

– Бера велела мне сделать новые крюки для котлов. Поэтому я и не пошел со всеми на ловлю. Когда мать будущей жены приказывает, остается лишь повиноваться.

Он внимательно взглянул на притихшую девушку. Его лицо и руки были перепачканы копотью, она была даже на светлых височных косицах. Кожаный передник, наброшенный поверх туники, был прожжен во многих местах.

– На следующей неделе моя свадьба… – проговорил он.

– И моя… – одними губами шепнула Эмма.

Он вытер руки о передник и опустил тяжелые ладони на ее плечи.

– Эмма, когда у тебя такой взгляд, у меня начинает щипать в носу и я боюсь разреветься, как монахиня при виде изваяния Тора…

Он пытался ободрить ее, но Эмма вдруг уткнулась лицом в его грудь, и ее плечи затряслись в беззвучном рыдании. Однако спустя миг она резко отстранилась и выдохнула:

– Я убегу!

– Лучше бы ты попробовала сделать так, чтобы Атли сам отказался от этой свадьбы.

Он сказал «Атли», а не «Ролло», и Эмма сейчас же вспомнила о словах сестры Марии.

– Ролло не замечает меня. Чего я только не пробовала…

Бьерн осторожно стер след копоти с ее щеки.

– Я наблюдал за вами все это время. Ролло слишком хорошо знает тебя. Но поверь – порой он глядит на тебя, как изголодавшийся на пищу. То, что он избегает тебя, – знак его слабости.

– Но если он чурается меня, как прокаженной, как я могу заставить Атли ревновать? Вчера я весь вечер просидела едва ли не на коленях у Брана, а они оба даже не взглянули в мою сторону!

– Кто-кто, а Атли понимает, что тебя интересует лишь Ролло. Что же до него, то, как я уже говорил, он отлично изучил все твои уловки. Ему ли не знать, что Бран никогда не решится зайти чересчур далеко.

– А ты? – вдруг спросила Эмма. – Ты бы сумел помочь мне?

Скальд невольно отшатнулся.

– Когда сама Фрейя предлагает уста, нетрудно и голову потерять, но неужели ты хочешь, чтобы моя Ингрид вместо свадебной повязки надела вдовье покрывало?

Эмма прижала руки к груди и спрятала лицо в ладонях.

– О, лучше бы он гневался на меня, приходил в ярость, бранил! Все что угодно, только не это холодное равнодушие… Я не знаю, на что могу решиться, когда встречаю этот взгляд, проникающий сквозь меня!

– Послушай, огненновласая, – сказал Бьерн спустя какое-то время. – Попробуй и в самом деле разгневать его. Клянусь Одином, он не причинит тебе вреда. Может быть, тебе удастся расколоть его броню.

Эмма горько вздохнула:

– Когда-то это для меня не составляло труда, но теперь…

Она умолкла на полуслове, глаза ее расширились. Бьерн проследил за ее взглядом. На сундуке, за подпирающим кровлю столбом, лежал серебряный обруч Ролло.

– Да, он побывал здесь перед охотой, – кивнул Бьерн. – Велел отнести обруч в ларец, но я завозился…

– Дай мне его!

Какое-то время она разглядывала украшение. Потом скупо улыбнулась:

– У меня есть серебро – подарок Атли. Ты бы мог сделать из него такой же обруч? Точно такой, только немного поменьше.

Ничего не понимая, Бьерн пожал плечами:

– Я-то не сумею, но среди рабов Ботольфа есть парень, которого старик бережет как зеницу ока. Говорят, мастерством он не уступает жителям подземных пещер[39]. Что, однако, ты задумала?

– Кажется, я знаю, как разозлить Ролло. Я и сама не прочь потешиться над ним.

В ее голосе звучала горечь, но когда она поделилась своим планом с Бьерном, тот расхохотался:

– Такую шутку и я бы не смог придумать! Думаю, до завтра мы изготовим то, что тебе требуется. Однако, Эмма, не чересчур ли это? Ролло стерпит все, что угодно, но никогда не позволит выставить себя на посмешище.

Недобрый блеск вспыхнул в темных глазах Эммы:

– Главное, чтобы, когда все откроется, ты сказал ему, что это была моя затея.

Весь остаток дня Эмма провела в соседней усадьбе, где, чтобы сохранить затею в тайне, работали Бьерн и кузнец-франк. А ночью они подготовили всех, кто должен был участвовать в розыгрыше. Никто не отказался, считая это очередной шуткой скальда, однако многие сомневались, что Ролло станет смеяться вместе со всеми.

Поутру первой начала Лив:

– Что с тобой, Рольв? У тебя как будто голова чуть побольше, чем вчера!

– Это после твоих поцелуев, красавица.

Он небрежно шлепнул ее пониже спины и продолжал, как ни в чем не бывало, шнуровать сапог.

Появился Ботольф. Актер он был никудышный – долго дергал ус, отводил глаза в сторону.

– А ведь и правда, Левша, голова-то, похоже, распухла!

Зато Бьерн разгулялся вовсю. Охал, ощупывал голову друга, сокрушался:

– Светлый Асгард!.. Не ушибся ли ты вчера на охоте, приятель? Сколько живу, не видывал, чтобы за ночь с человеком такое происходило. Голова так вздулась, вот-вот лопнет.

– Если и лопнет, то от твоей трескотни, болтун, – раздраженно отвечал Ролло.

Но когда и Бран, и Ингрид, и два-три его дружинника тоже обратили внимание, что голова конунга увеличилась, он обеспокоенно склонился над стоявшей в углу кадкой с водой, разглядывая свое отражение. Впрочем, не заметив ничего подозрительного, скоро успокоился.

– Это все твои злые шутки, Серебряный Плащ, – посмеивался он.

Но лицо Бьерна оставалось серьезным. С тревогой глядя на конунга, он задумчиво качал головой.

Люди в доме недоуменно перешептывались, поглядывая на Ролло. Его раздражал этот шепот, да еще по столь нелепому поводу, и он с трудом сохранял хладнокровие.

К нему подсел маленький Рольв, вокруг собрались другие дети. Наслушавшись взрослых, они глядели на конунга с удивленным любопытством.

– У тебя что, голова распухла, Левша? – шепелявя, осведомился малыш.

– А как ты думаешь?

Малыш пожал плечами:

– Думаю, распухла.

Стоявшие вокруг дети согласно закивали. Разумеется, они не замечали никаких изменений, но забавно было знать, что чья-то голова может вырасти, словно у гоблина.

Ролло с мрачным видом ссадил малыша со скамьи и по-медвежьи зарычал на стайку детей. С визгом и хохотом они разбежались, крича, что у конунга голова растет, как снежный ком.

Ролло пытался отшучиваться:

– Распухла так распухла. Однако вскоре еще больше распухнет мой желудок, если я не проглочу ломоть жареной оленины. Эй, Бера, когда же мы, наконец, сядем за стол и отведаем твоей доброй стряпни?

К очагу от входа приблизились Эмма с Атли. Эмме потребовалось немало сил, чтобы убедить юношу присоединиться к розыгрышу. Сейчас же он лишь тревожно взглянул на брата из-под своей челки и поспешил отвести глаза.

– Все говорят, что у тебя голова распухла, – пробормотал он.

– Говорят, – невозмутимо согласился Ролло.

Атли судорожно сглотнул и покосился на Эмму:

– Но ведь она и в самом деле увеличилась!

Ролло лишь пожал плечами. Рыжая Эмма в упор смотрела на него удивленными, широко открытыми глазами. Конунг отвернулся и с улыбкой принял из рук Беры кружку с пивом.

– Моей распухшей голове это не повредит, – засмеялся он, осушив сразу половину и отрезая сочный ломоть оленьего окорока.

Люди вокруг продолжали перешептываться. Некоторые уже и в самом деле считали, что голова конунга изменилась со вчерашнего дня, другие твердили – ничего подобного. В конце концов Ролло не выдержал. Вытерев лезвие ножа о мякиш хлеба, он сунул его в ножны и, накинув плащ, направился к выходу.

Бьерн подтолкнул Эмму локтем:

– Кажется, пошел в кузницу. Он еще вчера распорядился, чтобы с утра перековали Глада. Если сейчас он наденет обруч!..

Ему с трудом удавалось сдерживать смех. В доме царило странное возбуждение. Люди перешептывались, поминутно пожимая плечами. Атли угрюмо заметил, что добром эта затея не кончится.

Эмма едва могла усидеть на месте. Еще немного – и все откроется. А Ролло, хоть и сам не прочь пошутить, вряд ли стерпит насмешку над собой. Она встала и направилась к выходу. Бьерн, посмеиваясь, присоединился к ней. Следом, хихикая в кулак, выбежала Ингрид.

В воздухе все еще держалась сырая мгла. У ворот кузницы слуга, закутанный в рваную овчину, держал под уздцы Глада. Ролло не было видно, но уже в следующий миг они услышали крик, вернее неистовый рев, донесшийся из кузницы. Ролло опрометью выскочил оттуда, обеими руками обхватив голову. Отшвырнув ложный обруч и оттолкнув слугу, он рывком вскочил на неоседланного Глада. Конь от неожиданности присел на задние ноги и заплясал, но конунг круто развернул его и стремительно вылетел за ворота.

Перепуганный кузнец недоуменно пояснял обступившим его людям:

– Вошел человек человеком, осмотрел копыта… Потом увидел свой обруч, заворчал, что Бьерн-растяпа оставил его здесь. Откинул волосы, надел – и вдруг переменился в лице…

Больше из его речи нельзя было разобрать ни слова, такой хохот поднялся вокруг. Те, кому только сейчас объяснили, в чем дело, едва не падали в снег. Даже Атли не удержался от улыбки, но тотчас стал серьезен:

– Надо найти его. Как бы он с перепугу не повредился разумом и не натворил глупостей.

Были посланы люди на поиски. Стражники у ворот сообщили, что Ролло верхом на Гладе выехал из города и понесся в сторону священной рощи.

Эмма вместе со всеми бросилась бежать в сторону скандинавского капища. Задыхаясь от смеха, увязая в глубоком снегу, она испытывала злое удовлетворение. Он не хочет замечать ее – что ж, взамен она сделала его посмешищем всего Байе.

Достигнув рощи, она замедлила шаги. Ей не хотелось вступать под ее сень не только из-за покачивающихся на ветвях жертвенных туш. Она все еще продолжала смеяться, но это был уже другой смех. При мысли о том, как разгневается Ролло, узнав, что это ее план, ей вдруг стало не по себе. Он так горд, так уверен в себе, а тут угодил в ловушку, как деревенский простак. Она невольно поежилась, поймав встревоженный взгляд Бьерна. Скальд попытался подбодрить ее:

– Ничего страшного, даже Одину приходилось терпеть проделки своих асов.

Эмма независимо тряхнула головой, откидывая с лица разметавшиеся волосы.

– Не забудь указать на меня, Серебряный Плащ.

– Значит, ты не боишься?

Эмма в ответ лишь расхохоталась.

Наконец из священной рощи вернулась Ингрид и поведала, что они нашли Ролло полулежащим, упершись лбом в алтарь, а старый годи, принеся в жертву богам петуха, молит за конунга богов, творя над ним знаки самых могущественных рун.

Эмма улыбнулась, но Ингрид было не до смеха.

– Конунг едва не прикончил Бьерна, когда тот все открыл ему. Если бы мой отец и другие викинги не растащили их… О, великая Фригг, я едва не сорвала голос, крича, что все это подстроил не Серебряный Плащ, а ты.

Но Эмма уже не слушала ее. Из-за деревьев показался темный силуэт Ролло. Остановившись, он вгляделся в нее. Лицо его казалось почти спокойным, но Эмма знала, какая ярость скрывается за этим спокойствием. Ей понадобилось все ее мужество, чтобы справиться со страхом и крикнуть со смехом:

– Ну что, Левша, спасли ли боги твою голову?

Продолжая смеяться, она стала отступать, путаясь в полах плаща, Ролло же двигался через заснеженное поле, как драккар по волнам, не замечая, что по колено увязает в снегу. Он был все так же спокоен, но когда из-за деревьев появился Бьерн и окликнул его, он, не оборачиваясь, оттолкнул его левой рукой с такой силой, что скальд покатился по склону.

В Эмму же словно бес вселился. И хотя ей было так жутко, что у нее темнело в глазах, она оглядывалась и хохотала, дразня Ролло, пока он не кинулся к ней.

Теперь она бежала со всех ног, подхватив полы плаща. Бежать было тяжело, она задыхалась и только теперь поняла, что двигается не в сторону частоколов города, а к темному ельнику. Но поворачивать было уже поздно.

Она пересекла болотце в низине. Сухой камыш с треском ломался, когда она пробиралась через него, оскальзываясь на корке льда и взвизгивая. Здесь, в низине, она потеряла Ролло из виду и немного замедлила шаги.