Вскоре она оказалась у незамерзающего источника с каменным надгробием и прямо перед ним опустилась на колени. Безумное веселье все еще не покидало ее.

– О святой Сульпис, спаси меня, укроти его гнев!

Она зачерпнула в пригоршню воды и немного отпила. Когда позади раздался хруст камыша, девушка метнулась вверх по склону. У подножия елей она оглянулась. Отсюда она видела, как от священной рощи вслед за ними двинулось еще несколько человек, Бьерн что-то кричал им, видимо требуя остановиться. Пожалуй, сейчас Эмма не поблагодарила бы его за эту услугу, ибо Ролло находился уже у источника. Переводя дыхание, Эмма глядела, как он начал взбираться по склону, но едва он одолел треть его, как снег осел и он съехал вниз. Эмма рассмеялась, хлопая в ладоши, – и с облегчением увидела, что и Ролло смеется. Пожалуй, в его положении посмеяться над собой было наилучшим выходом. Теперь их гонки стали походить на игру.

– Ну, погоди, рыжая!

Он двинулся вперед, и когда Эмма заметила, что Ролло одолел уже половину склона, она с криком бросилась под защиту леса.

Глубокий снег безжалостно выдавал ее, к тому же Ролло легче было бежать по ее следам. Какое-то время они с хохотом носились между огромных елей с обвисшими до земли, обремененными снегом лапами. Они были совершенно одни в этой чаще, и чем-то это напомнило Эмме те времена, когда они вместе шли через леса Бретани. Теперь их никто не преследовал. Бьерну, судя по всему, удалось остановить бежавших за ними.

Лес под серым небом казался таинственно притихшим. Заснеженные ели с удивлением взирали на людей, кружащих между ними. Лишь порой удивленно каркал ворон – птица Одина, – пораженный тем, что ему придется сегодня поведать своему господину[40]. Ролло позабавила эта мысль, но вместе с тем, настигая Эмму, он ощущал себя совершенно счастливым.

Он остановился, переводя дыхание, и сейчас же Эмма запустила в него снежком. Он вновь бросился следом. Их голоса и смех звонко отдавались в холодном воздухе. Весь мир был безмолвным и белым, а огненные волосы Эммы и ее рыжий плащ, казалось, оставались единственным ярким пятном в этом застывшем мире. Он не хотел, чтобы это кончалось.

На склоне с поваленной елью он почти настиг ее, и Эмму спасло лишь то, что она, сев на плащ, словно на салазках съехала вниз. Ролло стоял наверху смеясь, пока сугроб под ним вдруг не подался – и он кубарем покатился по склону. Внизу он упал на спину, едва переводя дыхание. Эмма была совсем близко, он слышал ее смех, но лежал неподвижно. Она вдруг притихла и обеспокоенно спросила:

– Ролло, что с тобой? Ролло!

Она подошла совсем близко, когда он вдруг вскочил, поймав ее за полу плаща. Какое-то мгновение они боролись, но силы были слишком неравны.

– Ну же, рыжая, так у кого это голова распухла?

Эмма вдруг перестала сопротивляться. Все еще тяжело дыша, она смотрела в его склоненное лицо.

– Накажи же меня!

Ролло вздрогнул. Ее глаза были как темные пропасти. Он стремительно встал на ноги.

– Довольно. Нам пора возвращаться.

Она послушно последовала за ним. Ролло шел, боясь оглянуться, потому что его руки, тело, сердце в любой миг могли выйти из повиновения. Оглянулся он только тогда, когда шаги позади смолкли. Эммы нигде не было.

– Эмма!

Какое-то время он кружил по следам.

– Эмма, довольно! Хватит шуток!

Лес стоял в безмолвии.

Укрывшись за стволом ели, она вдыхала чистый запах снега и хвои и вглядывалась в полумрак. Тяжелые ветви опускались едва не до земли, скрывая ее. Под ногами пружинил ковер старой хвои. Окликая ее, совсем близко подошел Ролло. Она опустила веки.

Конунг так и не смог найти ее по следу, но вскоре снег посыпался с ветвей, и они раздвинулись:

– Не хватит ли нам играть в прятки? Нас ждут, а тебе еще предстоит понести наказание за мою голову.

Ролло усмехнулся, отряхивая плащ. Эмме уже не хотелось шутить. Не отрываясь, она смотрела на него огромными, таинственно мерцающими глазами.

– Фея… – пробормотал он, ступив на настил опавшей хвои. Ветви опустились, и они оказались отрезанными от всего мира в этом естественном шатре.

Казалось, из всех звуков осталось только биение их сердец.

«Только бы он не ушел! Только бы не покинул меня сейчас!» – молилась Эмма.

Золоченая застежка мехового плаща Ролло на бегу расстегнулась, его край волочился по снегу. В светло-русых волосах алмазной пылью сияли снежинки. Эмма ловила его пристальный взгляд в полумраке, каждой клеточкой тела ощущая присутствие возлюбленного. Ей нестерпимо хотелось, чтобы он шагнул к ней и коснулся ее, обнял. Но вместо этого она приблизилась сама и коротким движением, как когда-то с Атли, поправила плащ.

Ролло тяжело дышал, пар от его дыхания коснулся ее лица. Она узнала этот жаркий огонь в его глазах и вся затрепетала, ощущая поднимающееся от слабеющих коленей тепло. То, как он смотрел на нее, будило в ней то же чувство, как если бы он касался ее тела. У нее отчаянно кружилась голова от страха и желания стать еще ближе к нему.

«Если и сейчас он оставит меня, я действительно ничего не стою!»

Она не знала, что следует делать, чтобы удержать его, ибо была еще слишком неопытна. Очень осторожно (О небо! Так поступала и Снэфрид!) она провела тыльной стороной кисти по его щеке, твердой скуле, запустила пальцы в волосы. Ролло поймал ее запястье, останавливая, но вдруг сам прижал ее ладонь к лицу и закрыл глаза. Эмма чувствовала кожей его горячее, сбивающееся дыхание.

– Отпусти меня, – вдруг умоляюще проговорил он.

Эмма ощутила мгновенное торжество. Ролло, который никогда не менял решений, теперь был слаб, был в ее власти!

– Ни за что!

Стремительным движением она обвила его плечи, притянула к себе его лицо.

– Один лишь раз, – прошептала она у самых его губ. – Один… Об этом никто не узнает. Будь со мной, забудь обо всем. Один-единственный раз, о Ролло!.. Чтобы потом я стала сильной, чтобы сумела повиноваться твоей воле… Люби меня!

В самом сердце зимы она бормотала эти дикие, горячечные, безумные слова, словно в нескончаемом сне. Странное освещение, запах хвои, иссушающий жар в груди… Она сама испугалась силы и новизны своих чувств. На миг где-то в глубине души шевельнулся стыд, но она заставила его замолчать. Могучее притяжение, которое она испытывала к этому мужчине, удесятеряло ее силы, а ощущение своей власти над ним делало ее свободной как птица.

– Люби же меня! – задыхаясь приказала она.

Мучительная дрожь, звучавшая в ее голосе, заставила его обезуметь. Совсем близко было это прекрасное, бледное от волнения лицо. Хмель бросился в голову Ролло. Она была словно риф, который невозможно обойти, его корабль неотвратимо несло к ней, и он упивался неотвратимостью надвигающейся гибели. В ней смешались невинность ребенка и тяжкое дыхание страсти земной женщины – и эта сладчайшая смесь путала мысли, туманила рассудок. Он грубо схватил ее и впился в ее губы, не пытаясь сдерживать клокочущее в нем желание, не давая ей пошевелиться и в то же время стараясь не касаться ее тела. Но Эмма вдруг сама припала к нему.

Ролло зарычал, но она не испугалась, подчиняясь воле изголодавшегося зверя, и тогда он стал теснить ее, пока не прижал спиной к шершавому стволу. Эмма запустила руки под его плащ и гладила его спину, остро сожалея, что не может касаться его кожи.

Теперь он целовал ее спокойнее и так нежно, что внутри у нее все дрожало. Все мысли ушли, и теперь она испытывала только радость от его близости. Когда же конунг, склонившись, коснулся губами ее горла там, где расходился лисий мех, eй показалось, что тепло этого поцелуя проникло в самое сердце. Оно забилось еще неистовее, и несмотря на то, что вокруг лежал снег, тело ее покрылось испариной. Пожалуй, она и сама не знала, чего хочет, не ведала, что сейчас произойдет. Ролло с силой рванул вверх, комкая, край ее платья, и она на миг испугалась, ощутив холод там, где над коленями оканчивались вязаные чулки. Но его руки, ласкающие ее тело, оказались такими теплыми и бережными, что она только окунула пылающее лицо в мех его плаща, и тогда земля ушла у нее из-под ног, а колени оказались за спиной у Ролло.

И тотчас она ощутила его в себе, поразившись, как легко это произошло. В ее сознании невольно всплыло воспоминание о рвущей, лишающей разума боли, но никакой боли она не чувствовала. Откинув голову, она смотрела в его лицо широко открытыми глазами. Их дыхание смешивалось. Ролло едва заметно улыбнулся, заметив недоумение в ее взгляде. Его движения стали сильными и ритмичными, а сама Эмма, казалось, утратила вес, сохранив только податливый жар. Однако ее широко открытые глаза оставались настороженными и серьезными, пока все вокруг не окутал теплый туман. Теперь она словно не видела Ролло, вслушиваясь в то, что происходило в глубине ее существа. Тихое, все нарастающее блаженство, зародившееся в ней, безмерная радость плескались во всем ее теле, в сердце, в душе. Она порывисто задышала. Ролло видел, как медленно опустились ее ресницы и горло исторгло протяжный звук – мучительный стон, перешедший в счастливое воркование… Да, она оказалась именно такой, как он и ожидал.

Ролло беззвучно засмеялся и сейчас же замер, слившись с девушкой, замер в ней. Мир вспыхнул слепящим белым пламенем и разлетелся на тысячи раскаленных осколков…

Эмма была так слаба, когда он опустил ее на землю, что ему пришлось поддержать ее. Холод постепенно стал возвращать их к действительности. Она отстранилась, оправляя одежду, не в силах поднять на него глаза. Однако ей хотелось, чтобы он сказал ей что-нибудь, хоть немного ободрил ее. В том, как он отвернулся, справляясь с плащом, было какое-то безразличие.

– Я не думала, что все это будет так, – наконец тихо проговорила она.

Ролло, не ответив, раздвинул полог ели и вышел. Поток мелкого, как мука, снега обрушился сверху. У Эммы застучали зубы. Она шумно вздохнула, резко встряхнула головой и рванула шнурки плаща, затягивая у горла капюшон. Когда она показалась из-под ели, Ролло был уже далеко. Он шел не спеша, слегка сутулясь на ходу. Эмма, ускоряя шаг, последовала за ним. Маленький взбешенный зверек вновь ожил в ней. «Дьявол его побери! Он отшвырнул меня, как пустой мех. Это не пройдет ему даром!»

Она уже почти догнала конунга, когда до нее донесся отдаленный крик. Это был голос Атли, он звал ее. Ролло вдруг споткнулся и замедлил шаги, так что девушка едва не налетела на него.

– И как же ты теперь посмотришь в глаза брату? – с издевкой спросила Эмма.

Ролло коротко взглянул на нее через плечо и процедил:

– Атли ничего не должен знать!

Ему не понравилась ее усмешка.

– Эмма, ты обещала…

– Я солгала, – невозмутимо произнесла она.

Ролло остановился как вкопанный.

– Ты… Ты…

Теперь Эмма и в самом деле испугалась. Она бросилась прочь, едва он шагнул к ней, и отчаянно громко принялась звать Атли. Подлинным облегчением было увидеть его верхом нa Гладе, скачущим по тропе внизу. Прыгая через сугробы и поваленные стволы, Эмма стала торопливо спускаться.

– Где ты пропадал? – она сердито взглянула на него снизу вверх, схватив коня за узду.

– Бьерн удержал меня. Но вас слишком долго не было… Эмма, он ничего с тобой не сделал?

Он склонился, тревожно глядя на нее, затем перевел взгляд на спускавшегося, скользя по склону в облаке снега, Ролло. Эмма оглянулась вместе с ним. Ролло был уже рядом, он остановился, глядя на нее, и глаза его умоляли.

Эмма едва не расхохоталась. Вот он и пришел – час ее мести за все, что она претерпела по его вине, – боль, плен, растоптанное чувство, забвение, тоску, несчастье… Стальной воин Ролло не устоял перед ней, и теперь она вольна поступить с ним, как ей заблагорассудится. Старая монахиня была права – женщина может победить мужчину лишь женственностью.

– Что случилось? – заволновался Атли. – У вас вид, словно вы нагляделись на троллей. – В голосе его слышалась тревога. – Эмма, с тобой все в порядке?

Она повернула к нему бледное лицо:

– Я бы этого не сказала. Атли, твой брат овладел мною в канун нашего свадебного пира. Он вложил мою руку в твою, но сам взял меня, как последнюю шлюху. Я принадлежала ему, Атли, а теперь он возвращает меня тебе.

Она говорила сухо и зло. Когда же умолкла, воцарилась такая тишина, что звон колец в конских удилах показался гулом заупокойного колокола.

Атли едва слышно прошептал:

– Что она говорит, брат?..

Ролло сделал шаг вперед, губы его зашевелились, но он только с шумом выдохнул и прикрыл глаза. Эмма почувствовала мстительную радость при виде его унижения.

– Что же ты, Роллон Нормандский? Поступил низко – и молчишь? Нет сил признать правду? Тогда солги. Солги, скажи, что я все это только что придумала. Ты не касался женщины своего брата, не дрожал от вожделения, владея ею под елью, как дешевой блудницей! Он поверит тебе, а не мне, ибо сила твоего слова известна всем. Солги, если сможешь, Ролло, и тогда правду буду знать только я!