— Что же ты за мной ходишь? — прижалась к твоему лбу своим, потёрлась своей кожей о твою, и, осмелившись, поцеловала кончик твоего носа, — Что тебе от меня?..

 — Сто раз говорил.

 Ты весь напрягся, окаменел. Мне показалось, что даже задышал неровно. Ты был похож на отчаянного пацана, который готов немедленно броситься в драку. Который ждать и терпеть уже не может. Которому только повод дай, слово лишнее крикни и всё. Пиши-пропало.

 — Ты же самоуверенная, — слова тебе давались непросто, со скрипом.

 — Ага…

 — Ты же себе цену знаешь.

 — Да, и это точно не духи…

 — Что тогда за вопрос такой? Зачем таскаюсь… Это ты почему не убегаешь? — ты потянулся вперёд и губы коснулись моей кожи на шее.

 Ты был невесомым, но в то же время сильным, как порыв ветра. Безумствующий ураган, который сам по себе не опасен, не страшен, невидимый, но бьёт и держит, пришпилил к месту, ничуть не хуже многотонной бетонной плиты.

 — А сам не знаешь?

 — Потому что я классный? — ты засмеялся мне в декольте и горячее дыхание коснулось кожи на груди.

 — Да, как раз потому, — кивнула, просто потому, что не знала, как тебе парировать. Дурак. Дурак. Дурачище ты, Егор. И обаяния в тебе вагон и тележка.

 И как будто чувствуя, что я сдалась ты сжал мою голову, зарылся пальцами в волосы, коснулся губами лба, щёк, скул и продолжил начатый поцелуй. Мягко так, осторожно, ненавязчиво целовал. Как удары сердца, раз в секунду. Будто нечего тут бояться, будто впереди сто миллионов лет.

 — Как мило, — хмыкнул посторонний голос. Могу поклясться он не был ни твоим, ни моим.

 — Кхм, — прокашлялся ты, обречённо кивая, будто знал, что именно последует дальше. А я ещё не знала и говорящего не видела, — Ну, кто бы сомневался.

 — Ты пока всех кур в курятнике не перетопчешь…, — Лев Аристархович, теперь я узнала, — не успокоишься?

 Ты отстранился и… загородил меня от Симонова, но я, дурочка, бросилась вперёд на амбразуру.

 — Та-ак, — голос Симонова изменился, — А вот от Лиды руки прочь, паршивец!

 Симонов багровел. Он ткнул в тебя пальцем, прямо в грудь, и мне стало до чёртиков обидно. Я ещё совсем ничего не понимала.

 — Я сам разберусь, — ты дёрнул меня на себя и прижал к груди. А Симонов сделал шаг вперёд, будто хотел как игрушку, выдернуть из твоих рук, но не вышло бы. Ты держал обеими руками.

 - Я тебе, кажется, говорил...

 - Не слышал такого.

 - ЕГОР!

 - ЧТО? - ты уступал Льву Аристарховичу по громкости, но не по уверенности и напору.

 - НИКАКИХ! ОТНОШЕНИЙ! В МОЁМ! ОТЕЛЕ!..

 - Неужели ты и ЭТО контролировать будешь? - я не смотрела на Симонова, только на тебя. Ты сощурился, смотрел уверенно, без тени сомнения.

 - Если потребуется. Лида - хорошая девушка.

 - Я в курсе.

 - И она не из...

 - Дед, - помню, в тот момент у меня дар речи пропал. Дед!

Дед? Сколько же у Симонова внуков, если один плохой, другой хороший? Так вроде у него один всего. Я стояла в недоумении и даже улыбалась, а вы оба точно ждали моей реакции.

 - Смешно, - наконец выдавила я, - Смешно...

 - Что смешно?.. - растерялся ты.

 - Ничего. Я пойду, ладно? Вы тут разбирайтесь сами.

***

Пол года спустя

Когда Симонов приходил к внуку, Лида старалась скрыться с его глаз. Нет, дед ей нравился, и в частности как начальник, но эти свидания всегда казались такими неловкими, что жуть брала. Вот и теперь Лида вышла и стала бесцельно бродить по коридору. С тех пор, как выписали Марка и Костю она осталась совсем одна. Поговаривали, что Сафо собирается уехать, а Неля развела целую компанию по возвращению памяти мужу, с подачи не то былой любви, не то свекрови.

 Лида устало упала на диванчик в закутке с холодильниками, где было положено отдыхать больным, и закрыла глаза.

 Домой она не хотела, тут было весьма неплохо, и никто не прогонял... Но хотелось, чтобы от сердца отлегло и глупая идея, что всё изменится, когда историю расскажет до конца, не давала покоя. Вспомнить всё... жаль, что не ведёт дневников.

 Егор попал в аварию. Егор ехал, чтобы в свой первый рабочий день присутствовать на первых родах в качестве специалиста и пообщаться со своим первым пациентом. Так он говорил утром:

 - Запомню этот момент, сегодня я возьму на руки своего первого ребёнка, представь! Как думаешь, мальчик или девочка?

 Я усмехнулась и проводила тебя до двери. Люся крикнула из ванны, что желает тебе удачи. Ты поцеловал меня трижды, по разу на каждый удар сердца, а потом дверь за тобой закрылась и через пол часа мне позвонили. Сказали, что некая сумасшедшая особа, въехала в опору моста, под которым ты проезжал. Мне сообщили, что столкнулись три машины и ты пострадал сильнее всего.

 - Ты в порядке? - Лев Аристархович тронул Лиду за руку, отвлекая от несвязного бормотания.

 - Ага, в порядке. Как он?

 - Так же.

 - Поговорили?

 - Не знаю, - Симонов пожал плечами, - Так он ехал, чтобы работать, да?

 - Чтобы работать, да, - кивнула Лидия. Её волосы  выпали из небрежного пучка и обрамляли облаком лицо. Симонов вздохнул, глядя на этот почти святой образ.

 - Прости меня, ладно?

 - Ага, - кивнула Лидия, - Не страшно, Лев Аристархович. Всё наладится. И я прощу, и он простит... у меня план-капкан. Я не сдаюсь, вы же знаете. И будет всё у нас прекрасно и сына Лёвой назовём, — она откинулась на спинку неудобного диванчика из кожзама, а потом положила голову на плечо старика.

 Глаза Симонова чуть покраснели, он был готов заплакать. Обнял Лиду дрожащей рукой и погладил по растрёпаным волосам.

 — Ну-ну, не разводите мокроту, — шепнула она, сама сражаясь с собой, — Всё будет хорошо, сказала же! Всё. Я пошла, он там скучает наверное.

Глава шестнадцатая, которая не лезет ни в какие рамки

На перекрестке неравнозначных дорог водитель

транспортного средства, движущегося по второстепенной

дороге, должен уступить дорогу транспортным средствам,

приближающимся по главной, независимо от

направления их дальнейшего движения.

(ПДД 19.3)

Пол года спустя

Это было начало августа, пожалуй. Прошёл дождь, асфальт был сырым, а лужи разлились в целые озёра. Примерно в одно и то же время из разных точек города выехали трое мужчин и одна женщина.

 Начнём, пожалуй, с автомобиля, которым управляла Карина Ильина. На соседнем сиденье сидел её муж Константин и только что он сообщил, что подаёт на развод. Карина была расстроена и заявила в свою очередь, что Константин спит со своей приёмной дочерью. Константин был разочарован и поражён. Оба были на взводе. Они двигались по улице с красивым названием “Советской Армии”, к не равнозначному перекрёстку, над которым проходил железнодорожный мост.

 По улице Чкалова двигался второй автолюбитель. Задачка усложнилась. Это был супруг Нели Магдалиной, по имени Марк. Он только что был выставлен за дверь, отдал своё обручальное кольцо на благотворительность и считал, что прямо сейчас пора бы напиться до беспамятства. А ещё считал, что до сих пор хочет свою жену, хоть она и стала стервой.

 По улице Челюскинцев ехал Егор Симонов. И он единственный тут был счастлив. Прямо сейчас он гадал: “Мальчик или девочка”, речь шла про то, кем будет его первый пациент. Сегодня у Симонова начиналась врачебная практика и он считал, что этого ребёнка, с которым сегодня познакомится, он запомнит на всю жизнь. А ещё Симонов гадал отцом он станет или папулей, через несколько месяцев. Его невеста отказалась говорить пол будущего ребёнка, чтобы не отбирать у первого пациента лавры. Сегодня главным был этот ребёнок, судьбу которого Симонов так и не узнал.

 Симонов подпевал песне группы “Ситизен Коуп”, которая переводилась, как “У меня родился сын”, и играл в автомобильную игру. Он подумал, что если с улицы Чкалова сейчас выедет тёмная машина — будет мальчик, а если светлая — девочка.

 В машине Марка играло радио, группа “Серебро”, а Марк этого терпеть не мог. У Ильиных в машине тоже играло радио, но они ругались и ничего не слышали.

 Перекрёсток был очень интересным, улицы Челюскинцев и Чкалова на нём заканчивались и переходили в одну — Советской Армии, а та в свою очередь разветвлялась на две односторонние многополосные дороги, которых объединяло, собственно, только название.

 Мост, нависающий над перекрёстком, имел четыре опоры, и все три машины в общем-то не должны были встретиться ни в коем случае. Ильины двигались во встречном направлении по крайнему левому ряду и должны были проехать между первой и второй опорой. Симонов ехал по центральному ряду с Челюскинцев и должен был проехать между второй и третьей опорой. Марк ехал по крайнему правому — между третьей и четвёртой опорами моста.

  Что же помешало всем участникам дорожного движения добраться до пунктов назначения?

 Это был Константин Ильин, который как раз в тот момент, когда опора и две встречные машины были видны, ответил на оскорбления жены ёмким русским матом и заверением, что она сумасшедшая баба. Именно это слово он использовал во время своего спитча, и Карина, как настоящая русская баба, проблему решила кардинально, с присущим ей драматизмом. Вывернула руль и помчалась в опору под номером два, что была как раз между двумя полосами. Если бы Карина выбрала первую опору — то Ильины бы погибли, но больше никто не пострадал. Ну… вероятнее всего всё было бы так, но Карина выбрала вторую опору.

 Машину понесло, закрутило, и в этот момент Симонов уже проезжал между опорами и повернуть ему было некуда. Машина Симонова въехала в зад машины Ильиных, тех только хорошенько тряхнуло, а вот он, всё ещё улыбающийся, получил по лицу подушкой безопасности.

 Симонов улыбался, потому что обе машины: и Марка и Ильиных, были тёмными. И он в шутку подумал, что и невеста, и первая роженица в отделении, родят мальчиков.

 Это была его последняя мысль, прежде чем машину смяло. Марк догнал Симонова. Уворачиваясь от несущейся в него машины Ильиных, он не справился с управлением и завершил аварию вишенкой на торте.

  Спустя семь часов на свет появился мальчик, который должен был стать первым пациентом Симонова. Мальчика назвали Сашей, у него был недостаточный вес, и его поместили в бокс.

 Из всех участников ДТП важнее всего было добраться до пункта назначения именно Симонову, потому что, пока приехал неонатолог из другой больницы, мальчик Саша успел оказаться на грани жизни и смерти.


 ***


 — Это ни в какие рамки не лезет, — вздохнула Люся, глядя на красивый профиль Егора.

 — Что “это” и почему? — Лида ужасно хотела открыть окно, но боялась, что пациент простудится. От больничного воздуха её уже совсем мутило, она устала и хотела в душ.

 — Ну представь - эта дурная баба жива.

 — И Егор жив, — строго ответила Лида.

 — Да, но… пострадал. Я хочу, чтобы он уже прекратил отдыхать и открыл глаза. У него дофига дел, — Люся не плакала, ей популярно объяснили, что делать это никак нельзя, и она взяла просьбам, но выглядела всё ещё подавленной.

 Люсе не с чем было говорить о личном. Рассказывать про хулигана Макса, которого все кроме Егора не переносили на дух. Так что Люся была готова на всё, лишь бы добрый друг открыл глаза.

 — Давай не будем такого говорить, — глухим печальным голосом попросила Лида, — Все слова и мысли материальны… И мы должны говорить так, будто всё хорошо. Если даже это самообман — мне плевать, ясно? А ещё, принеси мне фен, плойку, бельё, платье и косметику. Я себя запустила! Он придёт в себя, а я сижу тут страшная. Не хочу.

 — Ты не входишь в свои платья, — скривилась Люся.

 — Значит, иди в магазин и купи что-то на пару размеров побольше или оверсайз! — прошипела Лида.

 Люся кивнула, поцеловала сестру в щёку и обещала всё принести как можно скорее.

 Оставшись с женихом наедине, Лида подошла к нему, легла рядом на койку и положила голову на его плечо. Так они могли лежать когда-то часами, но теперь он не обнимал её плечи. Лида вздохнула и стала перебирать край его футболки, мечтая, чтобы рука напряглась и прижала к себе ближе.

 — На чём я остановилась? — шепнула Лида, но Егор не ответил, — На том, как узнала, что ты Симонов Егор… Внук Льва Аристарховича, да?.. Продолжу, пожалуй.

За пол года до того

 Я сбежала от тебя и забилась в подсобку, которую переделали под гримёрку. Сидела там на кожаном диванчике и думала, как жить дальше. Я не решила, что ты плохой человек или вроде того, мне не было обидно, но я страшно испугалась. Ты и твой дед…, он так меня ценил и так хорошо относился. Как к родной. Помогал переводить Люсю в другую школу, когда взяла ипотеку на квартиру с подачи матери, повысил зарплату ровно на сумму ежемесячного платежа. И я могла жить без этих денег, меня все эти беды не беспокоили, но мне было жаль его доброго отношения. Он же ко мне как ко внучке, а я с его внуком… нерадивым.